Ковалик, Сергей Филиппович, сын отставного полковника из казаков, землевладельца Могилевской губернии. Родился 13 октября 1846 г. в Зеньковском уезде (Полтавской губернии). В 1856 г. поступил в кадетский корпус, называвшийся Брестским, потом Александровским-Брестским и Александровским и находившийся в Москве, в Вильно и, наконец, в Петербурге. В 1861 — 1862 г.г. участвовал в ученическом кружке самообразования. Осенью 1863 г. поступил в специальный класс Павловского юнкерского училища в Петербурге. Окончил училище в 1864 г. и в том же году поступил вольнослушателем на математический факультет Петербургского университета; принимал участие в радикальных кружках. 

В 1868 г. перевелся в Киевский университет, который окончил в 1869 г. со званием кандидата математических наук. В течение года, по окончании, занимал должность помощником надзирателя по акцизной части в Старо Константинове (Волынской губернии). В начале 1870-х г.г. сблизился с Ив. К. Дебогорием-Мокриевичем, организовавшим кружок для устройства коммуны в Америке. В 1872 г. избран Мглинским земством (Черниговской губернии) мировым судьей, а затем — председателем съезда мировых судей и исполнял эту должность восемь месяцев; Сенатом не был утвержден. Пробовал организовать в Мглинском уезде несколько пунктов для пропаганды среди крестьян; был по этому поводу в сношениях с Долгушиным. С осени 1873 г., проникнувшись учением Бакунина, организовал в Петербурге кружок для пропаганды, находившийся в связи с Лермонтовым. В конце 1873 г. выехал за границу, где познакомился с Бакуниным, Лавровым и Ткачевым. В февр. 1874 г. вернулся в Россию и был с этого времени деятельнейшим организатором пропагандистских кружков. В марте 1874 г. ездил в Харьков, где жил под фамилией Лукашевича, и организовал кружок преимущественно из студентов и семинаристов, собиравшийся с начала апреля 1874 г. Весною того года был в Москве, где вошел в сношения с лицами, собиравшимися на квартире О. Алексеевой; вел пропаганду среди студентов Петровской Земледельческой академии. Далее отправился вместе с М. Гриценковым в Ярославль; через профессора Ярославского лицея Михаила Духовского познакомился с местными студентами в целях пропаганды. Из Ярославля отправился в Кострому, где пытался организовать кружок среди семинаристов; затем — в Нижний Новгород, в Казань, где с помощью Евгения Овчинникова организовал агентуру. В конце мая 1874 г. приехал в Саратов, поселился в мастерской Пельконена, но успел скрыться перед обыском 31 мая того года. Получив от помещика Бориса Андреевича Малышева паспорт, около середины июня того года, явился в Николаевск (Самарской губернии) к врачу Кадьяну. Вел пропаганду среди крестьян окрестных деревень и в начале июля отправился в Самару, где и был арестован вместе с Осташкиным, с паспортом на имя Бориса Андреевича Малышева 12 июля 1874 г.

После заключения в Самарской тюрьме был отправлен в Москву, а с 5 февраля 1875 г. заключен в Петропавловскую крепость, где содержался до 12 декабря того года, после чего переведен в Дом предварительного заключения. После двукратных неудачных попыток к бегству вместе с Войнаральским в марте и 8 апреля 1876 г., переведен снова в Петропавловскую крепость, в которой находился до 17 октября 1877 г., когда на время суда перемещен в Дом предварительного заключения. Предан 5 мая 1877 г. суду особого присутствия Сената по обвинению в составлении и в участии в противозаконном сообществе и в распространении сочинений, имеющих целью возбуждение к бунту (процесс 193-х).

За отказ отвечать на вопросы суда удален 29 октября 1877 г. из зала заседаний. 20 ноября 1877 г. снова заключен в Петропавловскую крепость. 23 января 1878 г. признан виновным и приговорен к лишению всех прав состояния и к каторжным работам в крепостях на 10 лет, при чем суд ходатайствовал, в виду долгого предварительного содержания под стражей, о замене каторжных работ ссылкою на поселение в отдаленнейшие. места Сибири. Ходатайство суда удовлетворено не было. По высочайшему повелению 11 мая 1878 г. лишен прав и в срок каторжных работ зачтено  содержание под стражей.

25 июня 1878 г. отправлен из Петропавловской крепости в Новоборисоглебскую (Андреевскую) центральную каторжную тюрьму, в которой находился до октября 1880 г. Весною 1881 г. из Мценской пересылочной тюрьмы, куда был переведен из централа, отправлен в Сибирь, на Кару, куда прибыл в конце февраля 1882 г. 

Тюремная пристань на реке Шилка в Усть-Каре

По отбытии срока, 26 ноября 1883 г. доставлен в Якутск и с января 1884 г. поселен в мест. Дулгалах. По ходатайству Главной Физической обсерватории переведен в Верхоянск.

В 1892 г. получил разрешение переехать в Иркутск губернию. Жил сначала в Балаганске, а потом — в Иркутске, где состоял сотрудником "Восточного Обозрения". В 1890-х г.г. принимал участие в этнографической экспедиции по изучению Якутского края, организованной Восточно-Сибирским отделом Русского географического общества. В 1898 г. получил разрешение на въезд в Европейскую Россию с ограничением места жительства. Поселился в Минске, где служил главным счетоводом при открывшейся водочной монополии. Во время войны работал в Земском союзе. 

После Октябрьской революции принял деятельное участие в общественной работе в Минске (председатель городской думы, губернского земельного комитета и др.). Служил в комиссариате социального обеспечения; читал лекции по математике в Политехническом институте. Умер в Минске 26 апреле 1926 г. 

Из автобиографии Ковалика 

…я был направлен в Якутск, а оттуда в Верхоянск, лежащий у самого полярного круга и являющийся полюсом холода на всем земном шаре. Там я застал только двух бывших ссыльных — Арцебушева и его сожительницу, но затем скоро привезли Войнаральского и многих других. У нас образовалась колония человек в 20. В Верхоянске я женился, 39-ти лет от роду, на приезжей акушерке Ольге Васильевой. Я скоро по приезде занялся изучением якутского языка и жизни якутов. 

Еще находясь в Верхоянске, я написал брошюрку "Верхоянские якуты", которая могла быть напечатана только с разрешения Иркутского генерал-губернатора. В Верхоянске я приобрел маленький домик, расширил его, и мне понадобилось устроить печку. Ранее я никогда не видел внутреннего устройства печей, а местные не стоило осматривать, так как во время хорошей топки огонь выходил из труб. Пришлось "изобретать", потому что печника в то время в Верхоянске не было. Я и изобрел, как потом оказалось, самую обыкновенную голландку. В Верхоянске создать славу легче, чем где бы то ни было, и я сейчас же приобрел славу печника. Мне стали заказывать печи местные обыватели и даже полиция для больницы. Печи мои скоро были признаны всеми обывателями, несмотря на некоторые казусы в зависимости от климата. Кроме печного ремесла, я занимался столярным и плотничным. В плотничном мне помогал тов. Соломонов, живший со мною в моем доме. 

Когда мне было разрешено выехать из Верхоянска, то мы с Соломоновым выстроили новый дом, где бы он мог после меня жить, а старый продали доктору и заплатили, таким образом, мои долги. Из Верхоянска мне разрешено было, на правах "крестьянина из ссыльных", приехать в Балаганск Иркутской губернии, где мы с женой пробыли около года. Там у меня родилась дочь, которой первые месяцы пришлось расти в дороге. Я полулегально перебрался в Иркутск, жена же с ребенком осталась в Балаганске. Затем вскоре мне разрешено было принять участие в сибирской экспедиции по исследованию влияния золотопромышленности на быт якутов, и я с семьей поехал на Лену

По приезде в 1893 г. на Сибиряковские прииски, в то время самые крупные, главноуправляющий приисками Кокоулин устроил меня с семьею в небольшом домике и отпускал все необходимое для содержания. У меня была бумага от генерал-губернатора об оказании мне властями всевозможного содействия, а рядом со мною направлялась по почте другая, предписывающая иметь за мною строгое наблюдение. Второй бумаги Кокоулин, конечно, не получил. До путешествия на прииски я состоял в Иркутске сотрудником газеты "Восточное Обозрение" и потому и с приисков писал туда корреспонденции. Пробыв некоторое время на приисках и собрав необходимые сведения, я направился в Олекму, где провел всю зиму. Там я, особенно первое время, ездил по якутам и нередко собирал там сходы для проверки переписи. Останавливаться приходилось иногда у богатых якутов. После ночевки у одного из таких якутов он предложил мне при выезде одну или две собольих шкурки "на память". Я ему мягко сказал, что предпочитаю по характеру своей работы получить на память две беличьих шкурки (на месте они стоили 20 коп.). Он растерялся, но вынес мне просимое. Этот случай показывает, как легко можно было обирать якутов, имея какое-нибудь официальное звание. 

В Верхоянске, например, власти, и даже всякий русский, могли легко обирать якутов посредством так называемого "гощения". Перед якутом русский ставит бутылку водки и говорит: "гощу", причем, кроме самых высших властей в уезде, должен прибавить сколько-нибудь денег — от 3-х до 10-ти руб. После распития водки якут дает тут же, или чаще обещает привести, коня, корову или каких-нибудь продуктов. Я однажды тоже выполнил целиком обряд "гощения". Дело было верстах в 150-ти от Верхоянска, на почтовой станции, где я встретил двух товарищей, едущих в Колымск. Они жаловались мне, что якут не хочет продать им мяса. Я взял у них бутылку водки и поставил перед якутом, последний отличался скупостью и был смущен вследствие необходимости уплатить за "гощение". Я тогда пояснил ему, что я "гощу" не на коня или корову, а на то, чтобы он продал за деньги мяса проезжающим. У якута сразу появилась довольная улыбка, и он тотчас принес мяса. В Олекминске я более всего изучал отношения якутов к золотопромышленности, но затрагивал и другие стороны их жизни. В конце концов я представил в Иркутское Географическое Общество целый том, написанный о якутах, но он не был напечатан по недостатку средств и сохранился ли до сих пор — не знаю. Одновременно в Олекминске меня заинтересовал вопрос о земледелии на такой высокой широте, на которой ни на Енисее, ни тем более на Оби ничего не растет. Статистика дала мне главное основание для решения этого вопроса. Оказалось, что в Сибири, чем восточнее главная из рек, впадающих в Ледовитый океан, тем вегетационный период в северных широтах продолжительнее. 

Я сделал одно интересное наблюдение в осенний вечер, когда температура быстро падала и уже приблизилась к 0°. Вода в это время сохранила еще тепло не ниже 10° Реомюра, и вот над горой с западной стороны появилось крошечное облачко, очевидно, от паров, подымающихся с реки Лены, которое стало быстро разрастаться и покрыло всю долину Лены между горами с каждой ее стороны. В то же время температура стала быстро подыматься, и явилась полная гарантия, что не будет мороза. Более подробное исследование показало мне, что долина реки, закрытая с запада и востока горами, а с севера крутым поворотом реки на север около Якутска, представляла собой как бы большой ящик, прикрытый сверху одеялом из паров, подымающихся с реки. Тепло не могло быстро расходоваться из такого ящика, и там продолжали расти травы и хлеб, когда на соседних горах были уже порядочные морозы. Объяснение мое подтвердилось осмотром места у одного из прорывов в горах. Там якуты начали было пахать землю под посев хлеба, но вследствие постоянных заморозков запустили ее. Об этих моих исследованиях напечатано было в каком-то лесного характера журнале — названия не помню, — издававшемся в Петербурге. В Якутске я в это время встретил просвещенного администратора-губернатора, порядочного человека, любимого и местными ссыльными. Лично против него я ничего не имею сказать, но он заставил меня оглянуться на других "просвещенных администраторов", которые, по моему мнению, ломая жизнь по своим начальственным соображениям, причиняли даже более вреда, чем добродушные взяточники. Из Олекминска я вернулся с семьей в Иркутск, где продолжал обрабатывать свой труд о якутах. Дело в Географическом Обществе по вопросу о Сибиряковской экспедиции подвигалось туго по недостатку средств, и между прочим, я в свободное время занялся этнографией сибирских инородцев. Я успел даже прочесть в Географическом Обществе один доклад, где доказывал, что тюркские народности (турецко-татарского происхождения) достигают в культуре больших успехов, чем монгольские народы, и дольше последних сохраняют свою живучесть. Монгольские племена чаще сливаются с тюркскими и усваивают их язык, чем тюркские с монгольскими. В 1898 г. начальство отпустило меня в Европейскую Россию, но воспретило мне проживать в столичных и университетских городах.

Порфирий Войнаральский и Сергей Ковалик

Выстрел в степи

13 декабря 1883 года из Якутска в Верхоянск выехал «государственный преступник», ссыльнопоселенец Сергей Филиппович Ковалик. В окружной город Верхоянск он прибыл 6 января 1884 года, и далее в пункт назначения – местечко Дуолгалах. Ковалик родился 25 октября 1846 года в дворянской семье из Могилевской губернии. В 1864 - 1869 годах учился в Петербургском и Киевском университетах, где получил степень кандидата математических наук и увлекся революционными идеями. В 1871 году переехал в Петербург и, как написал в автобиографии, «ушел в революционное движение». Через три года Ковалика арестовали и после длительного следствия «на процессе 193» приговорили в 1878 году к 10 годам каторжных работ. Спустя 3 года его отправили в Сибирь. На этапе до Иркутска только двоих – Ковалика и Войнаральского – из 11 государственных преступников держали закованными в нижних кандалах

О причинах такого обращения рассказал писатель В. Г. Короленко, встретившийся с ними в иркутской тюрьме: «Были в иркутской тюрьме и другие представители большого процесса и идеалистического народничества: Порфирий Войнаральский и Сергей Ковалик. С ними были связаны несколько эпизодов, которые сделали их имена очень популярными в радикальной (так тогда называли) среде.

Начать с того, что оба уже были далеко не зеленые юноши, как большинство подсудимых. Затем ими, очевидно, так дорожили в революционной среде, что было сделано несколько попыток устроить их побег. Одна из попыток произошла, когда Войнаральского везли в одну из тюрем Харьковской губернии. Это было дело чрезвычайно смелое, даже дерзкое, о нем много писали в газетах. Среди белого дня, на почтовую тележку, в которой два жандарма везли Войнаральского, напали верховые. Человек, переодетый офицером, остановил повозку и стал расспрашивать жандарма. Затем выстрелом из револьвера он ранил его и долго гнался вместе с другими по дороге за повозкой, но ямщику удалось ускакать… 

Войнаральский и Ковалик, связанные дружбой на воле, были дружны и здесь. Войнаральский был человек небольшого роста, подвижный сангвиник. Его приятель, наоборот, большого роста и очень флегматичен. Только приглядевшись к этому большому, грузному, как бы отяжелевшему человеку, можно было разглядеть огоньки юмора, пробегавшие порой в его глазах, и услышать метко-остроумное замечание. Вообще же он производил впечатление помещика-сибарита, и арестантский халат порой казался на нем комфортабельным халатом. Говорили, что впоследствии в Якутской области он оказался очень деятельным хозяином, до известной степени культуртрегером». В Якутске пути-дороги друзей разошлись по не зависящим от них причинам.

История верхоянской станции 

Издавна Сибирь славилась морозами. С началом метеорологических наблюдений постепенно все дальше на востоке Сибири (раньше так называлось все пространство за Уралом) отмечалась самая низкая температура воздуха. Первые стационарные наблюдения за погодой в Якутии организовал участник знаменитой Второй Камчатской экспедиции профессор И. Г. Гмелин, который в течение 10 месяцев пребывания в Якутске (с 1736 по 1737 годы), «испытывая особый интерес к стуже сибирского воздуха», вел наблюдения и записи. К сожалению, они не сохранились (сгорели во время пожара). Первый годичный ряд стационарных метеорологических наблюдений в Якутске (с 24 июня 1768 по 6 августа 1769 года) создал капитан корпуса топографов И. И. Исленьев. Побывавший в Якутске в 1844 году академик А. Ф. Миддендорф назвал Якутск «гнездом стужи» и одновременно считал, что в других местах Якутии могут отмечаться морозы сильнее. Зафиксированная в городе Верхоянске политическим ссыльным И. А. Худяковым температура -63,2 градуса по шкале Цельсия подтвердила догадку А. Ф. Миддендорфа. И с 1869 года Верхоянск считался мировым полюсом холода. При освоении Антарктиды полюс холода планеты Земля перешел на этот материк, но Верхоянск остается самым морозным местом северного полушария. Причем самую низкую температуру еще в девятнадцатом веке отметил С. Ф. Ковалик. Обратимся к книге «Климат СССР», часть 1, выпуск 4, изданной в 1933 году: «Верхоянск расположен в равнинной местности, на правом низменном берегу реки Яны, в расстоянии около 0,5 км. от последней и на высоте около 9,0 м. над уровнем воды в реке. Наблюдения в Верхоянске с января по декабрь 1869 года производились Иваном Худяковым с помощью минимального термометра, в точности которого сомнений быть не может. Об установке его мы не имеем никаких сведений. С ноября 1871 по март 1872 года наблюдения велись купцом Гороховым. По какому термометру производились эти наблюдения – сведений нет. В ноябре 1884 года Ленской экспедицией в Верхоянске была организована постоянная станция. Наблюдения производились по проверенному спиртовому термометру, установленному в деревянной будке с жалюзи (установка Стефенсона). Средние величины с ноября 1884 по март 1885 оказались слишком низкими». 

В июле 1884 года завершилась двухгодичная работа Ленской полярной экспедиции в устье реки Лена на острове Сагастырь. Ее участники уехали в Санкт-Петербург. И лишь врач экспедиции, доктор медицины Александр Александрович Бунге, лечивший членов экспедиции и также проводивший геомагнитные и метеорологические наблюдения, выехал в Верхоянск для подготовки новой экспедиции. Зная о результатах наблюдений И. А. Худякова, он открывает метеостанцию. Приборы имеются, только кто этим займется? Верхоянский окружной исправник Ипатьев рекомендует Ковалика, проживающего в Дуолгалахе. Ради науки он нарушает строгие инструкции (ведь Ковалик – государственный преступник) и разрешает его переезд в город Верхоянск.  

Прибыв в Якутск, А. А. Бунге просит Якутского губернатора дать официальное согласие на переезд Ковалика. Но тот отказывает. И Бунге обращается за помощью в Главную физическую обсерваторию. «…Как обсерватории сообщил доктор Бунге, он устроил таковую (метеостанцию – Ю. А.) в городе Верхоянске, причем заявил свою готовность производить наблюдения кандидат математики Ковалик. Но так как господин Ковалик не имеет права постоянно проживать в г. Верхоянске, то поэтому он не может производить без перерыва метеорологические наблюдения, отчего, разумеется, страдает все устроенное это дело. …Главная физическая обсерватория … имеет честь обратиться к Вам с покорнейшею просьбою: не найдете ли Вы возможным разрешить господину Ковалику постоянно проживать в городе Верхоянске. Исполнением этой просьбы, Ваше Превосходительство, премного обяжете обсерваторию и окажете немалую услугу науке метеорологии». Письму Главной физической обсерватории из Петербурга от 9 апреля 1885 года, отправленному на имя Якутского губернатора, был дан ход. Официальное разрешение поступило в Верхоянск лишь в августе, в нем временно разрешалось С. Ф. Ковалику переместиться в город для работы на метеорологической станции. Согласования продолжались несколько месяцев, но уже 15 января 1885 года Сергей Филиппович Ковалик отметил самую низкую температуру, из ранее наблюдавшихся в мире когда-либо, а именно -67,8 градуса по шкале Цельсия. Наблюдения в Верхоянске продолжались. Следует сказать, что в 1887 году Главная физическая обсерватория согласовала с губернатором возможность переселения Ковалика в Усть-Янск для ведения метеонаблюдений там. Но он сам отказался переезжать, а причиной тому послужили веские доводы, о которых обсерватория не знала. Во-первых, 39-летний Сергей Филиппович вступил в законный брак с девицею Ольгой Васильевой, городской повивальной бабкою (так называлась акушерка), находящейся на государственной службе. Во-вторых, он построил собственный дом (бывший дворянин Ковалик в Верхоянске научился класть печи, освоил плотницкое и столярное дело, занимался торговлей). В соответствии с законом спустя 5 лет нахождения в ссылке он написал прошение Иркутскому генерал-губернатору «о приписке в крестьяне». Первое прошение отклонили, а второе в 1890 году – удовлетворили. Следует сказать, что Верхоянский полицейский исправник Ипатьев довольно либерально относился к Ковалику. И до получения разрешения от губернатора временно разрешил остаться в городе для производства метеонаблюдений. За 6 лет нахождения в Верхоянской ссылке Сергей Филиппович изучил якутский язык и быт местного населения, написал брошюру «Верхоянские якуты», а метеорологические наблюдения вел без всякого вознаграждения. Получив разрешение выехать из Верхоянска, С. Ф. Ковалик перебрался с семьей в г. Балаганск Иркутской области, а затем в Иркутск. Довелось ему в 1894 - 1896 годах снова побывать в Якутии, теперь уже в качестве члена Сибиряковской экспедиции по исследованию влияния золотодобывающей промышленности на быт якутов. В связи с этим объездил Сибиряковские прииски, некоторое время жил в Олекминске. В 1908 году ему разрешили выехать в европейскую часть России без права проживать в столичных и университетских городах. До конца своих дней Сергей Филиппович прожил в Минске, работая на разных должностях: бухгалтер, председатель земельного комитета, городской голова. При советской власти стал заведующим пенсионным отделом и преподавателем высшей математики в Политехническом институте. В своих воспоминаниях С. Ф. Ковалик не считал свое пребывание в Верхоянске чем-то выдающимся.

Автор: Антонов Юрий

2010 год