Якутская трагедия
На сером фоне политической жизни России конца 80 – х годов вооруженное сопротивление кучки политических ссыльных на отдаленной окраине нашей обширной родины, в городе Якутске, в марте 1889 года, произвело впечатление громового удара в ясную погоду. Оно вызвало к себе интерес не только в России, но и в Западной Европе, благодаря статьям известного публициста Кенана. К началу 1889 года в г. Якутске и ближайших к нему наслегах скопилось несколько десятков политических ссыльных, ожидавших дальнейшей отправки в северные округа.
Часть из них назначалась к поселению под надзор полиции на 5 – 10 лет в район «мирового полюса холода» - Верхоянск, но большинству местом ссылки был определен еще более далекий Среднеколымск. Стояла суровая зима. Предстоял длинный и долгий путь: тысяча верст до Верхоянска, две с половиной тысячи верст до Колымы. Быстрота и условия передвижения зависели в основном от тех правил и порядков, которые устанавливались на этот счет администрацией. До февраля 1889 года Якутской областью управлял губернатор Светлицкий. По отзыву ряда ссыльных, это был порядочный человек, который не проявлял бездушия и формализма, не притеснял ссыльных и не стремился к ухудшению их положения. Поэтому и условия передвижения до Среднеколымска, установленные им для ссыльных, были в общем сносными.
Их отправляли партиями по два человека через 10 – 14 дней, чтобы не создавалось заторов на почтовых станциях, которые по северным трактам отстояли иногда на 50 – 100 верст одна от другой; вес продуктов, платья, посуда и книг, которые везли ссыльные, не ограничивали; кроме кормовых денег и суточных, полагавшихся на время пути, длившегося в среднем полтора месяца, выдавали за два месяца вперед казенное пособие. В феврале 1889 года Светлицкого, покинувшего область, временно заменил вице – губернатор Осташкин Павел Петрович.
Он и раньше отличался нескрываемой враждебностью к ссыльным и карьеристическими наклонностями. 16 марта перед началом массовой отправки ссыльных на север, Осташкин установил для них следующие крайне стеснительные правила: отправлять не из частных квартир, где жили ссыльные, а из тюрьмы, куда они обязаны были сами являться накануне отправки; каждая партия должна была состоять из четырех ссыльных, сопровождаемых четырьмя конвоирами, а отправка производиться через каждые семь дней; вес всего багажа, включая продукты, одежду и книги, который разрешали брать с собой каждому ссыльному, в среднем на два месяца пути, ограничивался всего лишь пятью пудами; выдача казенного пособия на два месяца вперед отменялась. Первыми эти правила должны были испытать ссыльные, которым начало этапа из Якутска было назначено на 22 марта, а их было свыше 30 человек, в том числе более 10 женщин и детей. Обычным и часто посещаемым местом сбора ссыльных служил небольшой деревянный дом, принадлежавший якуту Монастыреву, по Большой улице.
В нем тогда жили Я. Ноткин и М. Соломонов. В одной комнате была устроена библиотека. Особой гордостью политических являлась библиотека, право на которую было также добыто после длительной борьбы с начальством. Еще накануне, получив сведения, что в квартире Ноткина по – прежнему собираются ссыльные и «открыто обсуждают действия начальства», Осташкин распорядился сборища эти воспретить, библиотеку и читальню закрыть и произвести по этому делу расследование. Ссыльные сочли, что подчинение этому нелепому приказу «равносильно добровольному самоубийству» и 19 марта послали к вице – губернатору уполномоченного с требованием отменить жестокие правила, но тот был непреклонен. Тогда 21 марта ссыльные заявили об отказе выехать на север. Осташкин это оценил как «антиправительственное выступление», приказал ссыльных до отправки заключить в тюрьму.
Тревожную ночь с 21 – го на 22 – е марта провели те ссыльные, мужчины и женщины, друзья, товарищи и родные, которые вновь собрались в дому Монастырева. Ночь прошла спокойно. Наутро, часов в десять, подъехал полицейский надзиратель Олесов и предложил всем ссыльным, находившимся в доме Монастырева, немедленно отправиться в городское полицейское управление, чтобы выслушать резолюцию губернатора. Ссыльные ответили отказом, аргументируя вчерашним обещанием полицмейстера, потребовали объявить им резолюцию губернатора здесь, а не в другом месте, тем более не в полиции. Губернатор распорядился немедленно взять солдат и вывести упорствующих ссыльных силой. И тогда со стороны ссыльных неожиданно раздается сперва один револьверный выстрел, затем другой. Это Н. Зотов легко ранил подпоручика Карамзина, а еще кто – то – одного из солдат. Карамзин дважды выстрелил из револьвера, солдаты энергичнее стали работать штыками, особенно сильно исколов Софью Гуревич, затем все они и полицмейстер выбежали во двор. Полицмейстер Сухачев сразу же уехал с докладом губернатору, а солдаты дали по дому несколько залпов. Вскоре в сопровождении Сухачева приезжает и губернатор – вдохновитель и организатор кровавой расправы над «монастыревцами». Протест более 30 ссыльных против невыносимых условий ссылки был подавлен отрядом солдат, убивших 6 и ранивших 10 человек. За 8 – 10 минут солдаты выпустили до 750 пуль.
Были убиты Г. Шур, хозяин квартиры Я. Ноткин, дважды перед тем исколотый штыками П. Муханов, С. Пика, а во дворе П. Подбельский. У последнего уже закончился срок ссылки, в Якутске он жил лишь в ожидании первого парохода и участия в протесте не принимал, но прибежал на выстрелы движимый чувством солидарности со своими друзьями в роковой для них час. Когда начался последний обстрел, жена Брамсона бросилась из дома к Осташкину с криком:«Вы убили моего мужа, убейте и меня!» и тут же упала без чувств. Стоявший поблизости Подбельский кинулся ее поднимать, но тут подбежал к нему один из солдат и почти в упор выстрелил в голову… Оставшиеся в живых «монастыревцы» поняли бесцельность дальнейшего сопротивления, которое только увеличило бы число жертв. И среди них раздались голоса: Не стреляйте!... Сдаемся!... «Монастыревцев», оставшихся невредимыми, обыскали и увели в тюрьму.
Через полтора часа после того, как была доставлена в больницу, умерла Софья Гуревич, получившая несколько штыковых ран еще при первом нападении солдат. Со стороны нападающих, кроме подпоручика Карамзина, были легко ранены солдаты Горловский и Палкин и тяжело ранен городовой Хлебников, вскоре умерший. Громкое событие 22 марта, происшедшее в далеком Якутске, сильно обеспокоило высшие правительственные круги Петербурга. Губернатор о случившемся телеграфно донес в Иркутск генерал – губернатору и в Петербург департаменту полиции. Из Петербурга 3 апреля телеграфировали иркутскому генерал – губернатору: «Благоволите всех обвиняемых, оказавших в Якутске вооруженное сопротивление власти, предать военному суду по полевым уголовным законам, с применением к виновным 279 ст. Военного Устава о наказании на основании высочайшего именного Указа Высоко сиятельству от 26 апреля 1885 года и. д. министра Щебеко».
На докладе о якутских событиях Александр III положил резолюцию: «Необходимо примерно наказать, и надеюсь, что подобные безобразия более не повторятся». Началось предварительное следствие. До приезда в Якутск военно – следственной комиссии дело поручили якутскому следователю Д. И. Меликову. Вскоре после вскрытия Лены, 21 мая, в Якутск на пароходе прибыл весь состав военно – следственной комиссии. Подполковник Савицкий, капитан Корсаков, единственный офицер с юридическим образованием, и еще два офицера, первым делом посетили тюрьму. Здесь они интересовались только тем, насколько надежно и строго охраняются «монастыревцы». С приездом комиссии следствие перешло к ней. Суд длился с 6 июня по 13 июля 1889 года, т. е. прошел очень быстро, если учесть всю серьезность процесса, большое число обвиняемых и свидетелей. Такая быстрота объясняется тем, что все судебное следствие, явно в нарушение процессуальных норм, было упрощено до крайности. Приговор уже давно предрешили царь и министр внутренних дел, поэтому к беспристрастному ведению дела, к разбору его во всех деталях судьи не стремились.
Военно – полевой суд приговорил троих – Л. М. Коган – Бернштейна, Н. Л. Зотова и А. Л. Гаусмана к смертной казни через повешение, 23 других подсудимых были приговорены к каторжным работам на разные сроки и 2 к ссылке в отдаленные места Якутской области. Ни суд, ни администрация не решались объявить им о смертном приговоре, и только пришедший проститься с ними начальник местной воинской команды частным образом сообщил им об этом. Эти последние два дня своей жизни Гаусман и Коган – Бернштейн проводили на гауптвахте вместе с женами и детьми, а Зотов с своей невестой. Бесстрашно смотря в лицо надвигавшейся на них смерти, о которой им напоминал доносившийся до них глухой стук топора по доскам и бревнам, устраивавшегося тут же, возле кордегардии, эшафота, они ни на одну минуту не теряли спокойствия духа и самообладания. Перед казнью Зотов отказался принять священника, Гаусман и Коган – Бернштейн отказались принять раввина. «Монастыревцев» казнили на рассвете, в 4 часа утра,7 августа 1889 года. По словам И. Минора, Когана – Бернштейна поднесли к виселице на кровати, так как ходить он мог. У эшафота они простились друг с другом. Все трое были повешены одновременно тремя палачами. Монастыревские события 22 марта 1889 года в Якутске получили большой резонанс в России и за рубежом. Неизвестный провинциальный Якутск стал символом жестокости самодержавия и получил широкую известность во всем мире.
Дом Монастырева сохранился до наших дней. Этот историко – революционный памятник до 1953 года стоял на месте своей первоначальной постройки, на проспекте им. В. И. Ленина недалеко от Русского театра, а затем его перенесли на территорию Якутского республиканского объединенного музея истории и культуры народов Севера им. Ем. Ярославского.
Иванова Галина Платоновна
Уваровская Ирина Васильевна
В начале 1895 года «Якутское дело» было пересмотрено, признано, что приговор – слишком жесткий, и его вообще отменили. Всем участникам объявили, что они считаются осужденными не на каторгу, а на житье сроком на 10 лет, считая от 7 августа 1889 года, с лишением лишь особых прав, и они получили право через некоторое время вернуться в Европейскую Россию. К тому времени Терешкович уже отбыл свой сокращенный до 5 лет каторжный срок.