В этом разделе публикуются материалы по книге «Предания, легенды и мифы саха (якутов)». Составители: Н.А. Алексеев, Н.В. Емельянов, В.Т. Петров. Новосибирск "Наука". Сибирская издательская фирма РАН, 1995 г. 

Исторический фольклор якутов 

 

Носители якутского фольклора — исполнители-рассказчики — именуют предания, легенды и мифы общим названием хэпсээн (кэпсэх, сэЬэн) — рассказ (предание). Если сказка воспринималась как вымысел, то предания, легенды и мифы осознавались как реальность. Якутская пословица говорит "кэпсээн  эбилээх, олонхо омуннаах, ырыа дор5оонноох" — "рассказ (предание) — с прибавлением, олонхо — с преувеличением, песня — с созвучием". Так метко характеризует народная мудрость различие жанров фольклора. 

Еще с конца XVII в. путешественники и исследователи обращаются к преданиям и мифам якутов как к достоверному свидетельству их этнической истории, образа жизни и быта. Западно-европейский купец Исбрандт Идес, ездивший по поручению русского правительства в 1692 — 1695 гг. в Китай через Южную Сибирь и Даурию, впервые высказал гипотезу о южном происхождении якутов, описал их быт и весенний кумысный праздник [1, с 147 — 148]. Филипп Страленберг, шведский офицер, пробывший в Сибирской ссылке тринадцать лет и установивший родство якутского языка с языком тюркских народов, был знаком с преданиями об Эр Соготох Эллэе и Тыгыне [38, с 14 — 22]. Первые подробные материалы об исторических преданиях оставили участники Второй Камчатской (Великой Северной) экспедиции Г. Миллер, И. Фишер и Я.И. Линденау. Г. Миллер предания якутов называет "исторической повестью": "Сия повесть есть, подлинно, не без основания" [51, с. 21]. Сочинение Я.И. Линденау, где более подробно пересказываются предания о первопредках и родоначальниках якутов, увидело свет спустя 240 лет в Магаданском книжном издательстве [43]. 

Исторические предания и мифы якутов привлекли особенное внимание русских исследователей после путешествия академика А.Ф. Миддендорфа на северо-восток Сибири и выхода книги О.Н. Бётлингка "О языке якутов". Большой вклад в дело собирания, систематизации и исследования якутских мифов и преданий внесли политические ссыльные: И.А. Худяков, В.Л. Серошевский, В.Ф. Трощанский, В.М. Ионов, Э.К. Пекарский. 

 

Собиранием и изучением преданий, легенд и мифов начали свою научную деятельность первые ученые из якутов — А.Е. Кулаковский, С.А. Новгородов и Г.В. Ксенофонтов. А.Е. Кулаковский опубликовал большое количество мифов и легенд в известной своей работе "Материалы для изучения верований якутов" [41] и собирал предания о родоначальниках. С.А. Новгородов включил I мифы и предания в составленную им первую учебную хрестоматию на якутском языке Г.В. Ксенофонтов в 20-е гг. совершил экспедиционные поездки по центральным, вилюйским и северо-западным улусам Якутии. 

Собранные им огромные материалы легли в основу его книг "Легенды и рассказы о шаманах у якутов, бурят и тунгусов" (1928) [38], "Ураангхай-сахалар" (1937) [39] и "Эллэйада. Материалы по мифологии и легендарной истории якутов" (1977) [40]. Крупным собирателем исторического фольклора был С.И. Боло, составитель сборника "Прошлое якутов до прихода русских на Лену" (1938) [11]. 

В течение многих лет собиранием преданий и легенд плодотворно занимались А.А Саввин, А.С. Порядин, В.Н. Дмитриев, П.Т. Степанов, Г.М. Васильев, И.Г. Берёзкин, Н.Т. Степанов, Г.Е. Федоров. 

Г.У. Эргисом в 60-х г. было осуществлено двухтомное издание "Исторические предания и рассказы якутов" [32]. Написанная им большая статья о якутских преданиях и устных рассказах является первым специальным исследованием на эту тему. 

А.П. Окладников, И.С. Гурвич, З.В. Гоголев, Г.П. Башарин, Ф.Г. Сафронов, Г.У. Эргис, П.П. Барашков, И.В. Константинов в своих исследованиях широко использовали исторические предания и легенды. Это, несомненно, способствовало более глубокому пониманию смысла и содержания отдельных фольклорных произведений. 

Основные вехи становления и развития якутского этноса отражены в трех циклах исторических преданий: о первопредках Омогое Баае (Омогон, Онохой) и Эллэе Боотуре, прибывших с южной прародины на среднюю Лену; о Тыгыне Тойоне и других родоначальниках эпохи развития и начала разложения патриархально-родовых отношений в XVII — ХУШ вв.; о Василии Манчаары (XIX в.), стихийном бунтаре, открыто выступившем против несправедливости и произвола родоначальников и богачей. 

 

Одну из первых и полных записей преданий об Омогое Баае и Эллэе Боотуре произвел в начале 40-х г. XVIII в. участник Второй Камчатской (Великой Северной) экспедиции Я.И. Линденау. По его записи, Омогой и Эллэй жили но верховьям р. Лены, где теперь территория Иркутской области. Он даже видел долину Кёбюёлюр в верховьях р. Лены, где обитали первопредки якутов, и место, называемое "Якутский извоз". "Кёбюёлюр" — слово якутское, обозначающее "возвышать голос". Я.И. Линденау записал и бурятские предания о том, как якуты жили в этих местах, и как с верховьев Лены на среднюю Лену прибыл со своими людьми Тойон Баджей, потомок Омогоя и Эллэя [43, с. 17 — 18]. 

Впоследствии в преданиях, зафиксированных с 40-х г. XIX столетия, мотив о жизни первопредков якутов в верховьях Лены исчезает и заменяется мотивом о переселении их на среднюю Лену. Таким образом, за какие-нибудь 100 лет произошла трансформация преданий о месте жительства первопредков. Причина, видимо, в том, что в процессе развития этнического самосознания в новых условиях древняя версия была соответствующим образом переосмыслена. 

В преданиях, записанных с 40-х гг. XIX в. до настоящего времени, часто встречается рассказ о том, что Омогой Баай пришел в долину средней Лены по совету ясновидящего шамана и по желанию духов-хозяев этой страны. Прибытие Омогоя с радостью встречают божества— покровители людей и скота Иэйэхсит и Айыысыт, которые помогают ему найти кобылу и стельную корову. Возможно, за этим мифологическим мотивом стоит народная память о приручении домашних животных. Исследователь северного коневодства проф. М.Ф. Габышев допускает, что якуты в древности одомашнивали диких лошадей, обитавших на северо-востоке Якутии [17, с. 56]. А сам факт существования диких лошадей на древнем северо-востоке подтверждается последними находками якутских палеонтологов. 

Предания рисуют Омогоя и Эллэя пришельцами на средней Лене, в них исключается происхождение первопредков якутов от аборигенов этого края. И.В. Константинов справедливо заметил, что мотив прихода данных персонажей преданий из дальних стран нельзя считать случайным, скорее всего это свидетельствует о живых еще представлениях якутов о себе как о народе пришлом [39, с. 148]. Можно считать, что исследователи не расходятся в вопросе южного происхождения якутов, обосновывая это обширным археологическим, фольклорным, языковым и историко-этнографическим материалом. Их разногласия состоят в определении путей формирования этого народа. 

Фольклорные образы Омогоя и Эллэя близки к мифологическим образам гонимых героев, впоследствии становящихся родоначальниками племен. Эллэй, согласно преданиям, прибыл на среднюю Лену из Прибайкалья, Уранхайской земли, из Монголии, от татар; или вовсе не указывается, откуда он был родом. Повествуется, что он является выходцем из братского или батулинского племени. На наш взгляд, в таком разнообразии представлений народа о своих первопредках нашел косвенное отражение сложный племенной состав населения Прибайкалья, часть которого вошла в состав предков якутской народности. 

 

Причиной переселения Омогоя и Эллэя на среднюю Лену предания называют межродовые стычки, что также не лишено исторического обоснования. А.П. Окладников писал, что в X — XI вв. в Ангаро-Ленский район вторглись монголоязычные племена и вытеснили курыкан на север, на среднюю Лену [55, с. 331, 333]. 

После прибытия к Омогою Эллэй становится у него работником. По сути он стал рабом, трудился безвозмездно, ничего не имея из имущества и орудий труда. Такова была жизнь и других рабов Омогоя. Их имущественное и бытовое положение действительно отражало основные черты родоплеменных отношений с элементами патриархального рабства, которые были еще отчетливо заметны в жизни якутов XVII в. 

Патриархально-родовой уклад жизни якутов времени прихода их на среднюю Лену объясняет социальное положение самого Омогоя Баая. Он, прежде всего, патриарх и глава большой родовой семьи. Эпитет "баай" (богач) не столько характеризует его богатство, сколько служит художественно-изобразительным средством его идеализации, подчеркивая мощь и власть главы рода. Рабы, живя вместе с хозяевами и работая на них, составляют одну общую родовую семью. 

В преданиях отразились особенности семейно-брачных отношений той эпохи. В женитьбе на дочери Омогоя пришельца Эллэя, выходца из другого племени, нельзя не заметить следов экзогамии, одного из характерных признаков родовой организации. 

Когда Омогой Баай, рассердившись на то, что Эллэй женился на его нелюбимой дочери, прогнал их обоих из своего дома, отдав им в приданое одну кобылу и одну паршивую рыжую корову, образовалась малая семья. Во взаимоотношениях семей Омогоя и Эллэя вырисовывается картина начального этапа развития малой семьи и конфликт между двумя типами семьи родовой общины. 

Растущая борьба за самостоятельность малой семьи велась в сфере имущественных отношений. Это также можно проследить по преданиям данного цикла. Так, Эллэй оставлял у себя не отходивших от разведенного им дымокура лошадей и коров Омогоя и распоряжался ими как своим богатством (текст 1, блок 11). Продукты, получаемые от них, он использовал для приготовления кумысного праздника ысыах. Видимо, по установившимся традициям общинного владения Омогой не мог пригнать обратно свой скот и отнять продукты у Эллэя. 

 

Малая семья Эллэя постепенно усиливается в экономическом отношении, авторитет Эллэя среди сородичей растет. "Эллей, говорят, всякому дом даёт, даёт женщину, даёт скот и посуду», а у старого Онохоя ты всю жизнь работник", — такие разговоры вели рабы [73, с. 190]. Однако по содержанию цикла преданий можно заключить, что родовая связь оставалась еще крепкой. Делясь охотничьей добычей, две семьи жили дружно. В книге В. Серошевского Эллэй, возвратившись с охоты, все добытое отдал Онохою, который за это поблагодарил его [Там же]. 

Эллэй — прародитель с функциями мифологического культурного героя. Омогой и его сородичи "были простоватыми людьми", жили в земляной юрте без печки и дымовой трубы, не знали орудий промысла, кузнечного ремесла, благословений, песен (текст 2, блок 2). Эллэй был кузнецом и плотником. Он поставил печь с дымовой трубой, пробил в доме окно и сделал дверь, смастерил орудия для рыбной ловли и охоты на зверей (текст 2, блок 5), соорудил загоны и постройки для скота и развел дымокур от гнуса, изготовил божественный напиток кумыс 

Эллэй не только изобретатель и создатель материальной культуры якутов, но и первый устроитель весеннего кумысного праздника ысыах, первый служитель религии якутов, обратившийся с молением к высшим божествам (текст 1, блок 13). Современные якуты считают, что ежегодный ысыах празднуется по традициям, установленным прапредком Эллэем 

Консервативный патриарх Омогой Баай не понимает новшеств Эллэя. Он приезжает на ысыах, устроенный Эллэем, по одним преданиям, только после третьего приглашения и, испугавшись чудесных явлений, вызванных силой благословения Эллэя, убегает домой (текст 1, блок 13). По другим вариантам он и его жена падают замертво (текст 2, блок 10, варианты 2, 3) или возносятся на небо (вариант 38). Хотя в преданиях прямо не говорится о том, что божества, которым поклонялся Эллэй, были чужды Омогою Бааю, но он умирает от их кары за неуважение к ысыаху, устроенному в честь божеств айыы. 

Эллэй — любимец и избранник божеств айыы. Он даже является прямым потомком, сыном верховного божества Юрюнг Айыы Тойона [79, с 254, см. также вариант 35], или Эллэй предназначен божествами быть устроителем жизни, установителем порядка на Средней земле (вариант 15). 

Во многих преданиях первым шаманом — служителем божеств айыы назван старший сын Эллэя Намылга (Лабынгха) Силик (Сююрюк). Он произносит благословение на первом ысыахе и тут же возносится на небо (текст 2, блок 10). Иногда ему приписывается функция культурного героя и шамана айыы (вариант 24). 

Сюжетное развитие преданий о первопредках перекликается с сюжетами героического эпоса олонхо о заселении Среднего мира отверженными потомками верховных божеств айыы. В олонхо этого типа из Верхнего мира в Средний божества спускают своих в чем-то провинившихся отверженных потомков, а в преданиях на средней Лене поселяются изгнанники, оторвавшиеся от своего племени. Героев олонхо, отвергнутых божеством, воспитывают и оказывают им покровительство духи-хозяева эпической страны. Первопредки якутов переселяются по желанию духов-хозяев в долину Туймаада, где теперь стоит г. Якутск. 

 

Сюжеты олонхо строятся на конфликте героев, принадлежащих к одному и тому же племени айыы аймага (эпическое самоназвание якутов). В олонхо положительным героем выступает отверженный потомок божеств айыы — "пришелец" - зять, а в преданиях — Эллэй Боотур, пришелец, принятый в семью Омогоя. В сказаниях об отверженных потомках божеств айыы мотив героического сватовства почти отсутствует, преобладает тематика чудесного сватовства [21, с. 30 — 91; 22, с. 12 — 22]. 

Главным героем олонхо об отверженных потомках божеств айыы выступает богатырь по имени Сын лошади Дыырай Бёгё (Бэргэн). В основу сюжетной темы о богатыре — Сыне лошади лег древнейший миф о том, что "сначала бог сотворил коня, от него произошел полуконь-получеловёк, а уж от последнего родился человек" [72, с. 263]. Этот миф в более цельном виде сохранен в сюжете долганского олонхо "Сын лошади Аталами Бухатыыр" [62, с. 188 — 208]. А имени легендарного Эллэя с его постоянными эпитетами "Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох" (Многострадальный Муж Одинокий) соответствует имя героя многих олонхо Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготоха, Богатыря-родоначальника племени ураангхай саха. В олонхо Г.Ф. Никулина "Эр Соготох" главный персонаж наделен функциями культурного героя. Он, первый житель Среднего мира, каменным топором строит себе дом, добывает огонь, выпрашивает у божеств скот и устраивает праздник ысыах. Все деяния богатыря соответствуют культурной деятельности Эллэя. Е.М. Мелетинский отмечает, что по сравнению с олонхо об Эр Соготохе в исторических преданиях об Эллэе более отчетливо сохранены черты мифа о культурном герое, и объясняет это спецификой идеализации героев в героическом эпосе и преданиях [49, с 308]. 

Таким образом, самый древний период истории якутского этноса получает отражение и в героическом эпосе олонхо, и в исторических преданиях, трансформируясь в соответствии с их жанровой природой. В отличие от этих преданий о первопредках, в цикле преданий о Тыгыне (Дыгыне) Тойоне и других родоначальниках слышны отзвуки иного, более высокого этапа общественного развития якутского народа. 

Тыгын — реальная личность, имя Тыгын встречается в исторических документах XVII в. О нем в народе сложено много рассказов и преданий, в которых чаще всего он предстает в образе могучего и грозного вождя племени, властолюбца и деспота. Многие моменты его жизни, полной воинской доблести и трагедий, трансформированы в духе фольклорной гиперболизации. 

 

По преданиям, Тыгын (Дыгын) является внуком Эллэя, т.е. он выходец из знатного рода (см. [43, с. 19]), занявшего главенствующее положение среди других якутских родов. Тыгын рождается с тремя золотыми волосами на темени. Это, по предсказанию Эллэя, знак того, что вместо внезапно умершего тыына (дыхания, т.е. души) сына Эллэя (отца Тыгына) появился новый тыын, и его назвали Тыгыном (текст 3, блок 20). По другому преданию, Тыгын в возрасте шести лет, подняв копье острием вверх, обратился к грозному небожителю Улуу Тойону, который создал его, с просьбой ниспослать ему кровавый символ духа войны и кровопролития. В ответ на это на самом острие копья появился сгусток крови. Таким образом, он свыше был назначен стать военным вождем. 

Время Тыгына (Дыгына) в народной памяти осталось как кыргыс уйэтэ — век битв, век войн. И действительно, в преданиях он, глава самого могущественного якутского рода кангаласцев, ведет борьбу с хоринцами, нахарцами, намцами и другими родами (варианты 3, 4, 6). Причинами нападений Тыгына на чужие роды служили: похищение дочери Тыгына чужеродцами (вариант 3), поход Тыгына за полюбившейся женщиной (вариант 4), поход Тыгына против прославившихся силачей (тексты 5, 7), месть за отделение (побег) от его рода и за стремление к самостоятельности малой семьи (текст 6). Эти конфликтные ситуации перекликаются с конфликтами, на которых строится сюжет героического эпоса олонхо о родоначальниках племени: похищение сестер богатырей айыы аймага, героический поход за невестой. Большое место в преданиях о Тыгыне (Дыгыне) Тойоне занимает мотив поединков и состязаний ради прославления свЬего племени. Тыгын, могущественный вождь кангаласцев, не терпит соперничества, он и его люди всегда должны быть первыми и в поединках, и в спортивных играх. Тыгын часто приглашает чужеродцев и устраивает ысыах, где организуются состязания в силе, ловкости, беге и прыжках. 

Тыгын в преданиях показан мстительным и коварным вождем, властолюбивым и жестоким человеком. Он даже в своем роду не терпит людей, превосходящих его силой или иными качествами. Так, Тыгын умерщвляет своего сына, родившегося с роговым покрытием, усмотрев в нем богатыря, более сильного, чем он сам (текст 8). Им убит ребенок, родившийся с золотыми серьгами — знаком власти над людьми (вариант 6). 

Могущественный предводитель кангаласского рода Тыгын (Дыгын) в преданиях часто называется тойоном (господином, владыкой), властелином, якутским царем. Мать могучего богатыря Бэрт Хара, увидев, что ее сын готовится вступить в битву с Тыгыном, уговаривает его уклониться от поединка с человеком, предназначена быть властелином самим божеством. 

Образ Тыгына в преданиях — это, с одной стороны, образ сильного вождя, пытавшегося объединить под своей властью разрозненные, враждующие между собой якутские племена в первой половине XVII в., с другой стороны, он деспот для своего рода и захватчик для соседних родов, не гнушающийся самых жестоких и коварных средств для достижения своей цели. 

В преданиях отмечается, что, осуществляя свои намерения, Тыгын забирал себе богатство, скот и рабов побежденных им родов, племен и даже отдельных личных хозяйств. Грабительские нападения Тыгына на соседей привели к подчинению ему отдельных родов и племен. 

 

Предания запечатлели формирование наследственной знати в лице сыновей Тыгына, которые продолжали завоевательные традиции своего отца. Эти сюжеты соответствуют содержанию исторических документов. С.А Токарев цитировал сообщение атамана Галкина (1634 г.), где говорится о сыновьях Тыгына, которые "всею землею владеют, и иные многие князцы их боятся" [6, с. 167]. 

Для полного понимания военных походов Тыгына и других тойонов Якутского края того времени, продолжавшейся до вхождения Якутии в состав России, необходимо учесть особенности патриархально-родового уклада жизни племен той далекой эпохи. 

Исторические источники и предания одинаково подчеркивают, что в XVII в., к приходу русских на среднюю Лену, аборигенные племена находились на стадии развитого патриархально-родового строя, но у них все еще господствовал родоплеменной уклад жизни, при котором семейно-родственные группы и зависимые от них рабы ("холопы", "вскормленники") составляли большую патриархальную семью. Во главе стоял тойон. 

В преданиях отражен продолжавшийся в XVII в. процесс образования малых семей, их отделения от больших патриархальных семей. В одном предании говорится, что Батас Мёндюкээн с женой убегают от Тыгына, боясь расправы. Этот сюжет соответствует исторической действительности того времени. С.А Токарев писал, что случаи побегов рабов далеко не единичные, только по известным ему документам удалось насчитать 45 таких случаев [76, с 149 — 150]. 

Изображение в преданиях жизни семей бедняков Бэрт Хара, Чорбогора Баатыра (тексты 5, 6), "кормящих себя охотой на диких зверей и уток", в целом связано с появлением нового слоя в социальной структуре племен, населявших среднюю Лену в те времена. Это — разорившаяся в результате грабительских тойонских набегов [76, с 174] часть населения, которая также складывалась в независимую от патриархальной отдельную семью. 

 

Нужно отметить, что в изображении отношений малой семьи к большой патриархальной семье в преданиях и исторических документах имеются расхождения, обусловленные спецификой фольклорной идеализации. Известна хорошо аргументированная научная гипотеза, по которой в XVII в., к приходу русских в этот край, у аборигенных племен малые семьи были самостоятельными хозяйственными ячейками. Между двумя этими типами семей сохранялись слабые экономические связи. Вместе с тем родственные семьи сплачивались и объединялись во время военных столкновений, образуя большую патриархальную семью [76, с 66 — 67]. Именно это обстоятельство получило отражение в преданиях о Тыгыне, который показан как военный вождь, стоявший во главе своего племени. Видимо, по этой же причине рабы Тыгына чаще всего изображены как смелые и сильные дружинники, а не рабы-прислужники, введения об их собственности и оплате тойонами их труда в преданиях четко не зафиксированы. Встречаются лишь отдельные сюжетные мотивы, например, о том, как Батас Мёндюкээн за одно содержание устраивается парнем-помощником у Тыгына. Этот фольклорный факт в какой-то мере отражает появление классов и ранних форм эксплуатации в якутском обществе (текст 6). 

В преданиях о первопредках сказано, что Эллэй указывал своим сыновьям места для поселения с хорошими охотничьими угодьями, с удобными для разведения скота условиями, что свидетельствует о зарождении наследственной частной земельной собственности. Судя по преданиям, во времена Тыгына захват земель лишь сопутствовал его воинственной политике. Как военный вождь племен, он прежде всего стремился подчинить своему влиянию новые племена и роды. Слабое отражение в этих преданиях борьбы за землю можно объяснить отсутствием в те времена частной земельной собственности и права ее наследования. 

В преданиях этого цикла нельзя не заметить отголосков глухой борьбы, которая шла между рабами и тойонами. Имеются рассказы о непримиримой вражде бедняка Бэрт Хара с Тыгыном. По некоторым преданиям, Тыгын, боясь сыновей старухи Кютюр Эмээхсин, переселился на новое место, около оз. Мюрю (вариант 19). Здесь симпатии рассказчиков на стороне обижаемых и унижаемых. 

В преданиях о Тыгыне отозвались события, связанные с вхождением Якутии в состав Российского государства. В них рассказывается о том, как Тыгын вел борьбу с русскими казаками (хотя она и была непродолжительной). 

Исторические документы, опубликованные С.А. Токаревым, на наш взгляд, дают возможность понять истинный смысл и характер событий, связанных с взаимоотношениями между Тыгыном и отрядом русских казаков. Например, атаман Иван Галкин в своей челобитной так описывает свое столкновение с якутским тойоном в 1631 г.- "Да тех же, государь, якольских людей князец Тынина да князец Бойдон живут на реке Лене и с нами, холопями твоими, дрались по вся дни и твоего государева ясаку нам не дали, и нас, государь, холопей твоих, не хотели из своей земли выпустить. А нас, государь _ было немного. А как, государь, будет ходить из Енисейского острогу по многу служилых людей, и тех немирных князцей умирить мочно_" [76, с. 137 — 138]. Этот документ свидетельствует о столкновениях между якутскими тойонами и царскими холопами, приехавшими обложить ясаком местное население. Якутские тойоны, в частности, Тыгын, в этой борьбе преследовали только свои корыстные цели, желая стать полновластными хозяевами края. Но и царские холопы, как видно из челобитной, ратовали за установление платежных порядков царского правительства на этой отдаленной окраине Таким образом, отдельные стычки, имевшие место в период вхождения Якутии в состав России, по существу, являлись борьбой между представителями господствующих классов за установление своих порядков в далеком Ленском крае. 

 

В борьбу против пришлых царских отрядов вступили в основном патриархальные роды во главе с тойонами, которые также являлись организаторами антиясачных восстаний, происходивших вплоть до второй половины XVII в. 

В преданиях среди оказывающих сопротивление пришлым казакам фигурирует лишь Тыгын с его военной дружиной. При этом почти не упоминаются имена других храбрых дружинников и не рассказывается об их подвигах. 

В цикле предании о Тыгыне, как видно из вышеизложенного, отражены вехи одного из ранних этапов истории народов Якутии. Выделение подовой знати и семьи в качестве основной хозяйственной ячейки, патриархальное рабство, начало формирования наследственной собственности, подчинение военным вождем новых родов и племен, зачаточ¬ные формы классовой борьбы — все это, нашедшее отражение в преданиях о Тыгыне, свидетельствует о наличии в жизни якутов эпохи присоединения Ленского края к России основных черт развитого патриархально-родового общества, идущего к раннеклассовым отношениям. 

Народ с ненавистью рассказывал о диком произволе отдельных богачей, таких как Додор, Чохороон и другие (текст 12 и варианты). 

В сюжетах о стремлении породниться с небожителями, в частности в рассказах о сватовстве Кудангсы и Дьалагая Киилээня к демоническим девам из Верхнего мира, в мифологическом ключе раскрыто своеволие родовых владык (текст 10 и варианты). 

 

Богачам, отличающимся алчностью и жестокостью, противопоставлены простые люди, трудолюбивые, смелые, отстаивающие свою независимость. 

Репертуар мифов якутов состоял из следующих основных групп: 1) о верховных божествах и божествах-спасителях; 2) о злых и добрых духах, обитающих в Верхнем мире, на земле и в Нижнем мире; 3) об окружающей человека природе; 4) о первопредках, родоначальниках якутов; 5) мифы и легенды о шаманах.

 

Среди верховных божеств, которые известны под общим названием айыы (мн. ч. айыылар), выделяется образ Юрюнг Айыы Тойона — "создателя вселенной и человека, главы небес и остальных богов" [42, с. 17]. Другое его имя — Юрюнг Аар Тойон. В олонхо верховное божество выступает иногда как отец (дед) богатыря-родоначальника людей Среднего мира (якутов). Так, в олонхо М.Н. Ионовой-Андросовой, записанном в 90-х гг. XIX в., Юрюнг Айыы Тойон является прародителем всех айыы — божеств, которых он расселяет в Верхнем мире, и иччи — Аухов-хозяев, поселенных им в Среднем мире. Самых младших из своих сыновей и дочерей божество тоже опускает в Средний мир на постоянное жительство. Эти-то младшие дети Юрюнг Айыы Тойона становятся первопредками людей (айыы аймага), частью которых и является Ураангхай саха, т.е. якуты. А айыы (божества) и иччи (духи-хозяева) верховным божеством наделяются функциями покровителей ураангай саха. Божество-небожитель Кюрюё Джёсёгёй Айыы одаривает людей лошадьми, Айыысыт и Иэйэхсит являются покровительницами женщин-рожениц, а Иэйиэхсит — покровительницей избранных людей. 

Во многих олонхо, сказках и преданиях божества-небожители не имеют такой тесной родственной связи. Каждое божество выполняет свою определенную функцию, и в его действия не вмешивается Юрюнг Айыы Тойон. Так, нельзя изменить человеческую судьбу, определенную при рождении человека божествами Дьылга Хааном и Чынгыс Хааном. 

В сюжетах олонхо даритель лошадей Кюрюё Джёсёгёй Айыы по просьбе богатырей спускает на землю предназначенных им коней. Юрюнг Айыы Тойону и Джёсёгёй Айыы посвящается кумысный праздник ысыах. По мифам, в древности Джёсёгёй является участником ысыаха в образе белого жеребца. 

Богиня-покровительница рожениц Айыысыт — одна из почитаемых божеств. Она внедряет душу ребенка в женщину и присутствует при родах. В ее честь после благополучных родов устраивается обряд "Проводы Айыысыт" со сложным ритуалом и молениями [79, с 185 — 190]. 

В настоящий том мифы о верховных божествах не включены, так как целостные произведения о них отсутствуют. Мифы о верховных божествах айыы присутствуют как необходимая и обязательная часть в текстах героического эпоса олонхо, сказок, преданий, песен и обрядовой поэзии. Мифология якутов о верховных божествах, по всей вероятности, бытовала в том виде, в каком нам известна догомеровская греческая мифология, т.е. она была неупорядоченной, неясной и "неканонизированной" во многих отношениях, что касалось, например, функций и деятельности верховных божеств. 

Более распространены мифы о божествах, близких к тотемным животным и птицам, известных под общим названием тангара (танара — бог). Птицы и животные тангара почитаются якутами не как создатели (творители) людей или предков, от которых те произошли, а как спасители гибнущих предков и родоначальников. 

 

Необходимо подчеркнуть, что эти произведения имели оригинальную, отличную от других жанров фольклора структуру. Так, якутский миф состоял из трех частей: вначале объяснялось возникновение мифа, затем описывались обряды и действия, обусловленные данным мифом, а в конце отмечалось, какое наказание ждет человека, нарушившего правила, диктуемые мифом. В некоторых случаях миф состоял только из первой части или из первых двух либо третья часть перемещалась в самое начало. В этом случае текст начинался с описания несчастья, которое приключилось с человеком, не верившим в тот или иной миф. Перестановка частей мифа осуществлялась в зависимости от ситуации и среды, в которой рассказывался миф. Имея чисто практическое назначение, миф у якутов, как правило, излагался лишь тогда, когда нужно объяснить одному или нескольким собеседникам непонятное для них явление, доказать необходимость проведения какого-либо обряда. Уместно здесь напомнить о том, что якутские мифы, как и мифы их народов, "были не только образным выражением религиозной мысли, но и готовыми формулами поэтического творчества, плодившими новые образы и обобщения" [14, с. 218]. 

Мифы о птицах и зверях — спасателях прародителей порождены трудными условиями местожительства якутов, их борьбой за выживание и самоутверждение. 

Анализ якутских мифов показал, что в ряде текстов птицам приписывались магические способности. Так, орел якобы мог подарить человеку камень счастья (текст 22), при помощи дятла будто бы можно достать богатырскую траву (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 648, л. 17) и т.д. 

В якутских мифах о птицах продолжало бытовать древнее по происхождению очеловечивание птиц [80, с. 429]. В них утверждалось, что птицы, как и люди, делились на отдельные роды и племена, имели своего главу [84, с 78 — 84]. Наряду с произведениями, в которых птицы уподоблялись людям, у якутов сохранились мифы о превращении людей в птиц. Это печальный миф о парне-табунщике, который украл и съел жеребенка, за что был осужден стать коршуном и летать, издавая крик, напоминающий ржанье жеребенка" [83, с. 150]. Близок к этому тексту миф о чайке, бывшей раньше девушкой-невестой. Ее просватали за жителя Верхнего мира. Когда свадебный поезд прибыл к родителям жениха, оказалось, что по пути исчез целый кусок масла, который являлся частью подарков невесты. Возмущенные этим, грозные обитатели Верхнего мира прокляли девушку, превратив ее в белую, как якутское масло, чайку, и велели ей всю жизнь искать то масло (текст 30). Здесь ясно обозначается нравоучительная функция мифа, который не только объяснял поведение птиц, но и регламентировал жизнь коллектива, внушал слушателям этические нормы повседневных взаимоотношений: недопустимость воровства, небрежность в исполнении свадебных обрядов и т.п. 

Наличие в якутской мифологии произведений, в которых очеловечивались птицы или рассказывалось о превращении людей в птиц, возможно, было связано с тем, что якуты почти не выделяли себя из природы, находились в постоянной зависимости от стихийных сил, непредсказуемых и необъяснимых капризов сурового климата. 

 

Осознание слитности с окружающим миром отразилось и в мифах, повествующих о способности ряда птиц — орла, лебедя, журавля, ворона и ястреба проклинать людей, мстить им за причиненное горе (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 26, 50, 72; ф. 5, оп. 3, д. 652, л. 12 - 12 об.). У якутов можно встретить тотемистические мифы о птицах, предках - покровителях того или иного рода. Наличие древних мифологических образов у относительно молодого этноса обусловлено тем, что его мифология базировалась на духовной культуре предков, память которых сохранила произведения, восходящие к самому раннему этапу истории человечества. 

Вот почему у якутов, сложившихся в единый этнос в бассейне средней Лены в X — XV вв. н.э. есть тотемистические мифы. Верующие якуты вплоть до начала XX в. продолжали относиться к тотему как к старшему родственнику, убийство своего тотемного вида птиц приравнивалось к убийству человека, а жены, согласно обычаю, избегали встречи с тотемом рода мужа [83, с. 145 — 146; 3, с 36 — 39; 6, с 110 — 112]. Тотемистические мифы, записанные у якутов в первой половине XX в., несколько видоизменяются. Птицы в них уже не считаются прямыми родственниками людей, а признаются божествами, спасшими от гибели основателя рода (тексты 1, 4 — 7, 9). 

Некоторая часть мифов о птицах сформировалась под воздействием анимистических представлений якутов, связанных с промысловым культом, культом духов-покровителей рода и племени, шаманизмом. Например, среди мифов промыслового культа встречается текст о кроншнепе, который признается родным младшим братом духа-хозяина леса Баая Байаная (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 652, л. 14 об.). 

По мифологическим воззрениям якутов, часть почитаемых птиц была создана сверхъестественными существами Верхнего мира или являлась пришельцами оттуда. Так, в мифе о коршуне он назван младшим братом божества Джёсёгёй (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 652, л. И об.). Орел же почитался одним из главных божеств айыы. От него якобы произошли все орлы и часть якутских родов. В якутских мифах в образе лебедя и орла выступали божества айыы. А в одном из мифов ястреб признавался существом, имеющим происхождение более высокое, чем орел, хотя по якутским верованиям выше Горбоносого орла айыы был лишь глава божеств айыы Урун Айыы Тойон [3, с. 190]; (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 38, 62,130 — 131). 

К комплексу культовых представлений о родовых и племенных духах-покровителях относилось также признание якутами ворона старшим сыном главы злых духов абаасы Верхнего мира Улуу Тойона, поверье о родстве ворона с Улуу Тойоном (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 652, л. 10, 13 об.; ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 74 об.; а также тексты 5 и 21). 

Отнесение якутами орла и ворона к божествам, олицетворяющим различные начала (айыы и абаасы), свидетельствует, возможно, о полиэтничности предков якутов. При этом орел и ворон, очевидно, были тотемами как той части якутов, которая поклонялась божествам айыы, так и другой группы праякутов, связывавшей свое происхождение со злыми духами Верхнего мира. 

 

Шаманизм якутов отразился в мифотворчестве о птицах. Например, о ястребе рассказывалось, что он является воплощением юёр (уор) Аграфены — духа, якобы обитающего на острове р. Лены у Жиганска (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 134). В одном из мифов о лебеде говорится, что он стал считаться божеством-покровителем после того, как один шаман закрыл головой лебедя выход из Нижнего мира и тем самым преградил дорогу болезням. В ряде якутских мифов утверждается, что духи шаманов появлялись в образах гагары, ворона, кукушки, чайки и мартына (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 652, л. 10, 13 — 13 об.). 

Из мифов о птицах в том включены мифы об орле, вороне и ястребе, относящиеся к сравнительно позднему пласту якутской мифологии. Устойчивым элементом в них является мотив о птице, спасшей предка рода от смерти. Это и орел, сбивший гуся для умирающего предка рода кангаласцев, это и ворон, принесший огниво предку хоринского рода, когда тот, сломав ногу, умирал от холода и голода (текст 21, 24). В ряде подобных мифов обожествление тотемов объясняется не кровным родством, а благодеянием, оказанным основателю рода. 

Общим местом якутских мифов об орле является перечень обрядов, которые необходимо совершать при встрече с орлом. Примечательно, что в отдельных мифах просматривается трансформация тотемистического обряда под воздействием шаманизма. В мифе об орле (текст 23) утверждается, что человека (род) может защитить от гнева тотема только шаман. Характерным образцом художественного строения мифов такого рода является текст "Божество ворон" (24). В самом его начале повествуется о помощи, которую оказал ворон предку хоринцев, далее следует обоснование того, как хоринцы излечивают кожные болезни, приводится описание обряда лечения со словами заклинания-заговора. К сожалению, последнее редко фиксировалось при записи мифов. Такая композиция рассказа типична для якутской мифологии. Она диктовалась практическим назначением мифа, заключавшемся в утверждении норм обычного права. 

 

Якутские мифы о зверях, так же как и мифы о птицах, носят магический, тотемистический и анимистический характер. Наиболее архаичными из них, по-видимому, являются мифы, объясняющие особенности внешнего облика диких зверей. Рассказываемые живо, с тонкими наблюдениями над живой природой, эти мифы вызывали неизменный интерес у слушателей, а со временем легко трансформировались в сказки о животных. Например, миф о том, почему у горностая шкура стала белой, а кончик хвоста черным [84, с 66] и др. Якуты, как и другие древние охотники, сохраняли веру в способность убитых зверей мстить своим обидчикам. Причем в первую очередь тех, кто убивал их ради забавы или очень жестоким способом. Эта вера поддерживалась целым рядом мифов, предписывающих уважительное, бережное отношение к объектам промысла и осуждающих тех, кто убивал зверей без особой надобности. Например, в мифе о судьбе людей из рода Маят рассказывалось, что они все погибли от голода после того, как ради потехи сняли шкуру с живого оленя и отпустили его в таком виде [32, ч 2 с. 78 – 79]. 

В ряде мифов зверям приписывалась способность понимать человеческую речь. В основе таких мифов лежит общесибирский культ умирающего и воскресающего зверя и евразийско-американский пласт медвежьего культа [3, с. 43 — 51; 6, с. 125]. 

В качестве образцов якутских мифов о зверях в том включены мифы о медведе и волке. Миф о превращении женщины в медведя и почитании его как тотема, возможно, не исконно якутский. Он бытовал у урюнейского рода, по происхождению эвенкийского. Мы сочли возможным включить его в том в связи с тем, что он относится к очень древнему общесибирскому пласту мифологии (текст 31). 

В мифе о тотеме-волке снова встречается тот же устойчивый мотив, прослеженный нами в мифах о птицах, — мотив обожествления волка после того, как предки спаслись от голодной смерти благодаря припасам, якобы сделанным волком (текст 33). 

В мифах промыслового культа и шаманизма звери тоже являются действующими лицами. В мифах о духе-хозяине леса, например, звери называются его скотом. В шаманских мифах в образах волков и медведей появляются и борются сами шаманы [3, с. 126,151; 7, с. 80 — 81]. В мифах, посвященных культу духов-покровителей рода и племени действуют в основном домашние животные. Например, кони с черными пятнами на холке, которые считались созданными одним из божеств айыы (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 130 — 131). В мифах о домашних животных отчетливо сохранялись общетюркские мифологические образы, такие, как собака, отпугивающая злых духов; конь, в котором заключено счастье его владельца и т.п. (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 648, л. 4 об); [39, с. 69 - 71]. 

У якутов сравнительно мало мифов о рыбах и пресмыкающихся. Анализ имеющихся записей показал, что они по структуре и содержанию совпадали с мифами о птицах и животных. В них столь же отчетливо заметна связь с мифологией тюрков Южной Сибири и христианства (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 652, л. 45 об); [9; 35; 80, с. 78]. Из этой группы якутских мифов в том вошел миф "Рыбы и гады" (текст 34). Он, очевидно, заимствован якутами из христианской мифологии. 

 

Ряд мифов был связан с представлениями человека о светилах (солнце, луне, звездах), атмосферных явлениях и так называемом Верхнем мире, находящемся якобы на небесах. В якутских мифах, так же как и в мифологии тюрко-монгольских народов, распространен сюжет о сиротке-работнице, обиженной хозяевами, которую пожалела и взяла к себе луна; ее силуэт виден теперь на лунном лике (текст 35; а также АИВ РАН (АО), ф. 22, оп. 1, д. 7, л. 208); [83, с 133]. Несколько мифов якутов повествуют о том, что сильную стужу на землю насылают Венера, Плеяды, Малая Медведица [42, с. 14; 83, с 134 — 135]. 

В большинстве мифов о Верхнем мире повествуется о деятельности сверхъестественных существ, обитающих там. На небе, по мифологическим воззрениям якутов, жили благодетели-божества айыы и грозные духи абаасы. Главным из айыы признавался Юрюнг Айыы Тойон, а духи Верхнего мира подчинялись Улуу Тойону. Эти мифические существа, как и люди, делились на роды и племена, вели такой же образ жизни, как и все обитатели земли. Божества Верхнего мира будто бы оказывали значительное влияние на ход земной жизни [2; 3, с. 77 — 103, 1ЦЦ4; 7, с 25 — 30; 83, с 124 — 131]. Бытуют мифы, утверждающие божественность происхождения глав родов и шаманов, их прямую связь с небожителями, и мифы о состязании людей с обитателями Верхнего мира в ловкости и легкости ног, а также в пении (тексты 38, 39). 

Группа мифов, отражающая обожествление якутами небесных светил и поклонение сверхъестественным обитателям Верхнего мира, в данном томе начинается с упомянутого выше мифа о девочке на луне (текст 35). Это типичный образец не религиозного, а фантастического объяснения явлений окружающего мира. Далее в томе помещен миф о поселении в Среднем мире трех небесных девиц. Он тоже содержит ряд эпизодов, носящих фантастический характер. Героини мифа хотя и были похожи на обитателей земли, но ходили, не оставляя следов. Они обладали волшебными чарами: покидая землю, на которой поселились, не только сами исчезли, но и взяли с собой три стены своей юрты (текст 36). 

 

Миф "Уот Айах Кудунгса", включенный в том, является одним из вариантов довольно распространенного мифа о неудачных попытках богачей вступить в родственную связь с обитателями Верхнего мира (текст 37, а также 10 и его варианты). Такие мифы заканчивались обычно описанием разорения и гибели всей семьи богача. Следует обратить внимание на язык этого цикла мифов. Он близок к языку эпоса, насыщен устойчивыми словосочетаниями. Например, в описании достатка богача: владеющий табунами — едва вмещающимися на лугу; стадами — едва вмещающимися в долине; обладающий белыми и черными пушными зверями, имеющий многочисленных рабов" (текст 37, блок 1). Сказитель широко пользовался, как и в эпосе, парными выражениями. Так, в мифе встречаются словосочетания: "когда людей-скота было мало" "то, что айыы и абаасы предназначают для сватовства-женитьбы" еда-пища "сваты-сватья ваши" и т.д. (текст 37, блоки 2, 3). Благодаря употреблению поэтических формул, устойчивых словосочетаний, миф имеет ритмированный склад, стиль повествования возвышенный, близкий к эпическому. 

Далее в том включены два произведения, рассказывающие о борьбе с существами, прибывшими из Верхнего мира. В первом мифе земной богатырь терпит поражение в единоборстве с силачом Верхнего мира, который специально спустился на землю для состязания с ним (текст 38). В другом повествуется о родоначальнике, родившемся у земной женщины от ее связи с небожителем. Он сумел отомстить духам из Верхнего мира, которые "съели" его мальчика (текст 39). Необходимо отметить, что в якутских мифах чаще именно люди становятся победителями в борьбе с обитателями Верхнего мира. 

Следующую, весьма значительную группу мифов составляют произведения, объясняющие происхождение отдельных географических мест и повествующие о духах, якобы живущих на земле. 

Топонимические мифы якутов часто давали фантастическое объяснение происхождению гор, рек и озер. В качестве образца таких произведений в том включен миф о возникновении горы Аграфены. Сюжет его построен на споре трех сестер — менять или не менять направление русла р. Лены. Младшая из сестер отрывает треть горы и уплывает на ней вниз по Лене, а средняя, собираясь уплыть за ней, остановилась по просьбе старшей сестры. Оторванная ею часть горы становится горой на острове (текст 40). 

Ряд якутских мифов утверждает существование духов-хозяев отдельных территорий, владык тайги, гор, озер и т.д. Якуты верили, что благополучная жизнь человека, богатство одних и бедность других во многом зависит от воли этих духов. 

 

Так, в мифе об охотнике и духе-хозяйке горы Аграфены (текст 41) невезение охотника объяснялось тем, что он не принес ей жертвы. Дух-хозяйка горы смилостивилась лишь после того, как принудила парня принести ей в жертву собаку. Нужно заметить, что жертвоприношение собаки совершалось аборигенами Якутии еще в неолите Возможно, этот обряд перешел к якутам от местных племен, участвовавших в этногенезе якутских народов. По мифологическим представлениям якутов, успех в промысле ставился в прямую зависимость от воли духа охоты Баая Байаная. Изучение традиционных верований тюркоязычных народов Сибири показало, что образ якутского Баая Байаная сложился на южной прародине предков якутов [83, а 119; 6, с 230]. Это подтверждает миф о встрече молодого охотника с дочерью Баая Байаная. Как и в мифах тюрок Южной Сибири, она приходит на помощь неопытному охотнику, одаряет его своей любовью и наделяет богатой добычей (текст 24). Интересно, что этот традиционный сюжет зафиксировал освящение права на новые, ранее не принадлежащие данному якутскому роду охотничьи угодья. 

Большой страх у якутов вызывали духи, в которых якобы перевоплощались после смерти самоубийцы, сумасшедшие и люди, подвергавшиеся незаслуженному гонению, а также шаманы. Из этой группы мифов в том включены два текста. В зачине первого из них дана характеристика духа Чаадая Боллоха, препятствующего охоте. Некогда он был шаманом, и у него украли единственную собаку. После этого он впал в нужду, умер от голода и стал духом Чаадаем Боллохом. В третьей части мифа идет описание того, как Чаадай Боллох мешает охотникам и рыбакам, утверждается, что от его преследования может защитить только шаман. Последний якобы может заставить духа "подарить" свою собаку. Тогда шаман "вселяет" ее в одну из собак охотника, и в финале мифа изложены правила содержания "собаки Чаадая" (текст 44). Анализ сюжета показывает, как появлялись вторичные мифы. Произведение, очевидно, создано шаманами по образцу традиционных мифов о блуждающих покойниках и обосновывает введение в промысловый культ новых, шаманских обрядов. 

Миф о Бахсы Айыыта, помещенный в том, является типичным образцом повествований о людях, умерших неестественной смертью и ставших духами, насылающими болезни (текст 46). 

У якутов имелись также мифы о сверхъестественных обитателях Среднего мира, заимствованные, видимо, в результате этнокультурных контактов с русскими. Так, после присоединения Якутии в XVII в. к Российскому государству у якутов появились поверья о духе оспы, "суседках" и сюллюкюнах. В мифах рассказывалось, что дух оспы ходит по Якутии в образе русской женщины, и семьи, которые она посетит, заболевают оспой [32, ч. 2, с 195 — 196, 301]. С образом "суседок" русского фольклора совпадал образ невидимых существ, которые якобы поселялись вместе с людьми. Один из таких мифов имеется в томе (текст 47). От русских старожилов Сибири якуты заимствовали представления о сюллюкюнах, очень богатых существах, обитающих под водой и появляющихся на земле лишь под Новый год. По поверью, от сюллюкюнов будто бы можно было получить несметные богатства. Они якобы могли предсказать и судьбу человека. В том включены два образца этой группы якутских мифов (тексты 48, 49). 

 

Наиболее опасными существами, несущими людям болезни и смерть, по верованиям якутов, являлись злые духи, которые прибывают на землю из мифического подземного мира. С ними, как утверждалось, могли справиться только шаманы, и лишь они знали мифы об обитателях Нижнего мира. Эти сюжеты были профессиональной тайной шаманок. Правда, содержание данных мифов шаманы излагали в своих гимнах и заклинаниях. В них они описывали страшный вид духов, указывали на болезни, которые они насылают, на жертвы, которых они ждут. Хотя шаманы всячески запугивали рядовых верующих, якуты все же сохранили мифы о посещении Нижнего мира обычными людьми. Один образец подобного произведения включен в наш том. В нем повествуется, как страшны жители Нижнего мира, страна их предстает очень неблагоустроенным местом. Но обитатели этого мира ведут образ жизни, подобный земному. 

Согласно мифу, человек, попавший из Среднего мира в Нижний, становится невидимым и неслышимым для рядовых его обитателей. Все, к кому он прикасается, заболевают. Незваного пришельца будто бы возвращал обратно шаман Нижнего мира (текст 50). Подобные мифы имеются в мифологии тюркоязычных народов Сибири. Поэтому можно предположить, что он унаследован якутами от древних тюрок [7, с 64; 34, с 88; 35, с 276 - 279]. 

Особую группу мифов якутов составляли мифы о первопредках и основателях отдельных родов. Данная группа произведений формировалась путем сакрализации части исторических преданий и легенд. В связи с тем, что эти мифы входят в единые циклы произведений устного народного творчества, состоящие из взаимосвязанных мифов, преданий и легенд, мы сочли необходимым публиковать их в первом разделе (тексты 1, 2, 3). 

В ряде якутских мифов утверждается, что судьба человека предопределена божествами, и он не в силах ее изменить. Таким образом, якутские традиционные верования затуманивали сознание людей, сдерживали попытки социального протеста. Примером, подтверждающим идею неизбежности рока, является миф "Предназначение", включенный в том (текст 51). 

 

Относительно позднюю группу якутских мифов составляли мифы и легенды о шаманах. Они обосновывали право шаманов руководить религиозной жизнью. В мифах утверждалось, что шаманы являются избранниками духов, которые "воспитали" их [38, с 27]; (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 301, л. 100, 224 — 227). Шаманам дано знать "истину" о событиях прошлого и настоящего, предвидеть будущее (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 543, л. 1 — 3); [32, ч. 1, с 96 — 97, 88 - 89, 214 — 217]. В ряде сюжетов описывались действия шаманских духов-помощников, волшебные предметы шаманов: костюмы, бубны, невидимые самострелы и т.п. [3, с 143 - 156; 11, с 160; 38, с 23,27]; (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 1, д. 572, л. 45; оп. 3, д. 543, л. 1 — 3). Якутские легенды о шаманах убеждали верующих в том, что они могли, с одной стороны, защищать людей от козней злых духов, с другой — сами могли насылать несчастья, болезни и смерть тем, кто их обидел или просто им не понравился [32, ч. 2, с 154, 155, 299 - 301; 40, с 204 — 205] (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 543, л. 50 — 51; оп. 1, д. 571, л. 29 — 29 об.). Но все же, по якутским верованиям, шаманы не были всемогущими. Считалось, что они не могут одолеть тех людей, у которых сильные духи-покровители. Более того, в легендах подчеркивалось, что простые люди иногда могут одержать победу в единоборстве с шаманами [32, ч. 2, с 260 — 262, 269 — 270]. 

Значительное место в мифологии якутов занимали сюжеты о борьбе шаманов друг с другом и о деяниях умерших шаманок. В них описывались чудесные способности шаманов, тем самым утверждалось, что шаманы обладают сверхъестественными качествами и могут служить посредниками между людьми и различными духами и божествами (Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 3, д. 543, л. 13 - 19 об.); [32, ч. 2, с 266 — 267; ч. 1, с 218 — 219; 38, с 24; 40, с 202 — 203]. В том включены три легенды подобного рода. В первой из них художественно выразительно рассказывается о том, как воспитывались великие шаманы (текст 54). Следующий текст повествует о том, как болели будущие шаманы и как убеждали окружающих в том, что они обладают даром перевоплощаться в мифических существ (текст 55). В последней легенде утверждается, что шаманы после смерти могут в определенное время возвращаться в мир людей и жить так же, как они жили раньше. При этом якобы вместе с ними снова появлялась их давно разрушившаяся юрта и постройки вокруг нее. Когда наступает время их ухода — все разом исчезает (текст 56). 

С развитием общества, приобретением трудового опыта и знаний людьми мифы угасают, начинают бытовать в иной форме Отдельные сюжеты, мотивы, мифологические персонажи встречаются в других жанрах фольклора: олонхо, сказках, легендах и преданиях, а также в афористической поэзии. 

Как видно из вышеизложенного, в мифах, легендах и преданиях интерпретированы основные вехи ранней истории якутского народа. В их сюжетах и образах мы находим элементы раннего представления человека об окружающем мире, этические нормы поведения и житейские правила. Эти жанры якутского фольклора в наше время уже не функционируют в "чистом" виде. Мифы изменили свою форму бытования, они "растворились" в других жанрах фольклора. Легенды и предания, в которых в образной и яркой форме отражены различные факты и события из жизни народа, бытуют самостоятельно. И все они обретают новую жизнь в литературе и искусстве. 

 

Предания, легенды и мифы — это историческая память народа о своем прошлом, вместе с тем это и рассказы о случившемся недавно. Г.У. Эргис отметил, что окружающая действительность, исторические события, достопримечательные явления жизни давали богатый материал для возникновения устных рассказов [32, ч. 1, с. 14]. Академик А.Н. Окладников характеризует якутские предания как "взволнованный и живой рассказ очевидцев или даже прямых участников событий, дошедших до нас в столь же устной передаче от поколения к поколению, от прадеда к деду, от деда к отцу и от отца к сыну, а чаще всего от деда или бабушки к внуку, от прославленного старика-сказителя к его молодым слушателям" [Там же]. Устные предания и рассказы о прошлом, о недавних событиях, легенды о шаманах и чудесных явлениях, связанных с верованиями, мифы якутов можно назвать, в отличие от олонхо, сказок и песен, массовыми произведениями, которые мог рассказывать любой знаток. Но среди них выделялись замечательные мастера-рассказчики. Такими знатоками старины были знаменитые олонхосуты-певцы Е.М. Егоров — Миинэ Уола (Таттинский р-н), Д.М. Говоров, Р.П Алексеев (Усть-Алданский р-н), Е.Х. Горохов (Верхоянский р-н), И.И. Бурнашев — Тонг Суорун (Мегино-Кангаласский р-н). Были и мастерские исполнители преданий и рассказов, такие как И.Н. Николаев — Угалдьы и И.А. Алексеев из Нюрбинского р-на. 

Настоящий том состоит из 56 образцов преданий, легенд и мифов, из них 41 публикуются впервые. В первую часть тома "Исторические предания и рассказы" включены три версии из цикла преданий о первопредках якутов, шесть преданий о Тыгыне Тойоне, центральном образе родоначальников периода разложения патриархально-родовых отношений накануне присоединения Якутии к Российскому государству, и три предания, характеризующие быт и нравы родоначальников после присоединения Якутии к России. Вторая часть тома посвящена мифам и легендам. 

К тому приложены примечания, комментарии, указатели и словарь. В комментариях, кроме объяснения текста и перевода, приведены варианты и версии преданий, легенд и мифов, включенных в том, что дает богатые сведения и справочный материал для тех, кто пожелает глубоко и всесторонне изучить якутские предания, легенды и мифы. В составлении указателей принимала участие Е.Н. Кузьмина. Составители благодарят за помощь в подготовке тома А.Л. Новгородову и Л.Ф. Рожину, а также В.В. Илларионова за сверку национального текста. 

 

 

Н.А. Алексеев Н.А Емельянов В.Т. Петров 

Часть первая 

 

Исторические предания и рассказы 

 

1 Предания о предках саха (якутов) 

 

1 Омогой Баай, Эллэй Боотур 

 

1 Много-много лет тому назад, когда этот край (нынешнюю Якутию) населяли одни тунгусы, Омогой Баай, ставший первопредком якутской народности, из-за больших распрей и вражды потерпев поражение, примерно с двадцатью домочадцами и рабами с реки Ангары приплыл по реке, говорят, в этот край — в Сайсары, или иначе в Необозримую Туймааду, на место нынешнего города [Якутска]. 

2 Он прибыл сюда, говорят, потому что там, на родине, на реке Ангаре, при нем шаман Аан-Эсэр, камлая по случаю болезни проказой дочери одного богача, поведал о своих видениях. Во время камлания перешел восемь речек и добрался до девятой речки, впадающей в реку Лену, где находится корень болезни прокаженных. Затем, вернувшись назад на одну ступеньку, останавливался в местностях Ойуу Хатынг, Ой Бэс, Необозримая Туймаада, и дух этих краев Хотун, женщина ростом с урасу, подойдя к нему, говорит: "Шаман! Отправь мне хотя бы одного человека, который не имеет жилья, не может найти себе пропитания, я могла бы его приютить-накормить и умножить [его род]". 

3 Так Омогой Баай, поверив в видения шамана, говорят, скрываясь, приплыл и поселился в этом краю. У него с самого начала был скот, говорят. В год прибытия сыновья Омогоя Баая посетили остров на реке и обнаружили там медное ведро и узел с вещами. 

II 

 

4 У Омогоя Баая по прибытии в этот край умножились табуны и стада, он завел табунщиков и коровниц. Имел он двух родных дочерей: старшая по имени Чэмэй Куо, младшая — Эбэлэй Чымаа, еще были у него и несколько молодых рабов-воспитанников и одна жена. Тогда они жили в местности Сайсары, или иначе в необозримо широкой Туймааде на западной стороне Лены-реки. С тех пор и поныне [эту долину] с западной стороны окаймляет горная гряда, которая на юге и севере заканчивается двумя выступающими мысом Священными горами. 

5 Когда они так жили, однажды летом сверху по реке поплыли хворост, щепки, птичьи перья. Тогда Омогой, поговорив [с домочадцами] "Что за перья, щепки проплывают мимо нас, что за диво такое?" — посылает двух своих парней. Парни, дойдя до Южной Священной горы, увидели, что над болотистым, поросшим густым лесом местом медленно поднимается дым, и, подкравшись поближе, увидели, что у костра сидит человек и что-то варит-готовит; одежда у него кожаная, выделанная из конских и коровьих шкур, сам в рогатой шапке, у него боевой лук и пальма. Повстречавшись, стали расспрашивать, но не поняли языка друг друга, стали объясняться жестами и по-татарски, так они познакомились. Тот человек только твердил беспрестанно: "Я Эллэй, я Эллэй". 

6 Поговорив с ним, познакомившись, парни вернулись домой и рассказали все отцу Омогою. Услышав это, Омогой: "Ну, сходите и силой приведите его сюда", — так сказав, парней обратно погнал. Парни снова приходят к тому человеку и говорят "Отец велит придти к нему". Он подчинился, приходит с парнями. Эллэй с Омогоем знакомятся, разговаривая также только жестами. (Оказалось, что они друг друга не понимают, потому что представляют разные народности.) Он, говорят, поведал: "Пройдя через семь речек, в восьмой раз попал я на эту реку Лену и поплыл по ней вниз". По его рассказу потом предположили: "Может быть, он из кыргызов или татар". Сам никому не рассказывал, говорят, какой он народности, из какого рода. 

7 Эллэй очень понравился Омогою. Он становится хорошим работником, крепким, лучшим из лучших. Он искусный мастер, обладает даром благословения, охотник и к тому же человек, который ни от какой работы не отказывается. 

 

Эллэй был, говорят, с румяным продолговатым лицом, чуть широковат в кости. Несколько лет жил он у Омогоя тихо, спокойно на правах домочадца и работника. Позже овладел их языком, стал разговаривать с Омогоем. 

8 Однажды, когда Эллэй отправился за табуном лошадей, жена говорит своему старику: "Старик, надо же, когда Эллэй входит в Дом, тебя пробирает сильная дрожь, видно, твоя душа чует какую-то беду, видно, этот человек станет кем-то другим? Видно, станет он родоначальником, ведь и лицом, и сноровкой лучше других, как ты, старик, думаешь?' Старик все это время не признавался, что он боится, страшится этого человека. Во время спора жена поднесла Омогою в берестяном сосуде с ободком кумыс и предложила дождаться, когда в дом войдет Эллэй. Как только он стремительно вошел в дом после работы — тут же кумыс из берестяного сосуда с ободком, который держал в руках Омогой, расплескался, затрясся подол его верхней одежды и взлетел вверх осиновый лист, который был приколот [женой] к его подолу. Вот только тогда Омогой признался себе, что страшится Эллэя. 

9 Вот так живя, решили они по совету старухи, которой понравился Эллэй, выдать за него замуж любимую младшую дочь Чэмэй Куо. Поэтому однажды Эллэю сказали: "Выбери из двух дочерей ту, которую хочешь взять в жены, чтобы дать начало новому роду". На это Эллэй не сказал ни "да", ни "нет", слушал только, о чем-то думая. По поверьям тех времен, Эллэй подкараулил, когда девушки выйдут помочиться, и увидел, что моча нелюбимой дочери Эбэлэй Чымаа вздувается белой пеной, как закипевшее в горшке молоко. Заметив это, он рассудил, что она будет плодовитой. Запомнил и, когда Омогой и его жена повторили свое предложение, он сказал им: "Я беру в жены эту нелюбимую Эбэлэй Чымаа". Тогда Омогой с женой, не одобряя его, в приданое дали коней и рогатый скот некрасивой масти, затем, говоря: "В чьей обширной поляне-усадьбе больше скота соберется, тем, мол, и будет владеть каждый из нас, пусть, мол, скажет свое слово наша судьба", — отделили от себя Эллэя с женой, прогнав их из своей усадьбы в сторону юга. 

10 После этого однажды любимая дочь Омогоя, считая: "Не суждено мне стать человеком, потому что Эллэй выбрал себе в жены не меня, а некрасивую, нелюбимую девушку", — повесилась. 

И Эллэй в южной стороне на небольшой чистой поляне построил для себя жилище, изготовил орудия труда. Он поставил себе юрту, воткнул на середине поляны березки, сшил берестяную посуду для молочных продуктов, развел дымокур для спасения скота от гнуса. Жена Эбэлэй Чымаа, сшив из бересты пластины, соорудила самую лучшую урасу. Ее она назвала могол ураса. А сам Эллэй смастерил чороон, деревянную посуду, кожаный мех, мутовку. Раньше Омогой и его домочадцы не знали такой посуды. Когда они вот так создавали свое хозяйство, к их дымокурам потянулось с окраин близлежащих лугов бесчисленное количество лошадей и рогатого скота. 

 

Лошади и рогатый скот Омогоя Баая привыкли не отходить от дымокуров Эллэя. Раньше Омогой не знал дымокура, поэтому его лошади и рогатый скот вольно бродили. Так они перешли к Эллэю. Пришедшим скотом, по старым обычаям, Эллэй распоряжался как своим богатством. Много стало у него лошадей и рогатого скота. Их доили и делали большой запас кумыса и другой пищи. 

12 Настало время щедрого угощения в честь поселения в большую урасу. Здесь на лавку, расположенную против входа в урасу, накинули подстилку, сшитую из конской шкуры, назвав ее "белая подстилка с черными пятнами". Затем к семье Омогоя Баая отправили гонца передать приглашение. Вместе с первым гонцом приехала жена Омогоя, и, хоть долго противился, по третьему приглашению и бедняжка Омогой приехал. 

Сошлось довольно много людей. Эллэй всех собрал в одном месте, поил-потчевал их приготовленным для них кумысом и кушаньями. 

13 Затем Эллэй впервые в этом краю, подняв чороон с кумысом вверх, став на одно колено, стал говорить якутское молитвенное восхваление в честь богинь Иэйиэхсит и Айыысыт; кропя кумысом духу-хозяину своего очага, благословлял их и просил счастья. Когда он так молился и просил, Омогою Бааю показалось, что из налитого в чороон кумыса вылетают белые лошадки и, словно наяву, улетают ввысь. Омогой раньше такого не видал, потому очень удивляется. Тогда Эллэй, увидев это, сказал: "Да, головы ваши посажены наоборот, через три дня снова зайдете". Говорят, правда так было. Омогой Баай, испугавшись, молчком обратно домой убежал, говорят. 

Это значит, что Эллэй устроил ысыах, говорят. 

 

III 

14 Говорят, была такая поговорка: от Эллэя родились девять сыновей, восемь дочерей. Помню, какими именами их звали: 

1 Лабынгха Сююрюк стал шаманом, а затем улетел в безвестную даль. От него пошли родоначальники отдельных наслегов кангаласцев. 

2. Был сын по имени Дьуон Дьаабы, от него произошел Боотурусский род, ныне Таттинский. 

От других сыновей произошли другие улусы, которые назывались их именами (Намцы, Борогонцы, Мегинцы). Позже, говорят, Эллэй стал именоваться Эллэй Бёгё, Эллэй Боотур. Он был, говорят, хорошим кузнецом, шаманом, охотником, лучшим из работников. Сам всем сыновьям назвал, указал самые лучшие земли-угодья, в которые они отправились и обжили их. 

По некоторым рассказам, Эллэй Бёгё впервые приплыл сюда на обгоревшей черной коряге. 

15 Эго предание я знал с детства, много раз слушал, как их сказывали Хабырыыс Ойуун из Толойского наслега, и Тюю Сирэй Михаил из Хатылы. В те времена они слыли-славились в нашем улусе людьми, знающими много рассказов. 

В старинных якутских преданиях говорилось, что любимая дочь Омогоя Чэмэй Куо стала впоследствии духом глазных болезней и в камланиях шаманов и шаманок называлась Аан Чээкэй. 

 

2. Омогой Баай, Эллэй Боотур 

 

 

1 Богач бурят Омогой враждовал на юге со своими соплеменниками и по предсказанию именитого шамана бежал от них со своими домочадцами, людьми, скотом; при этом они не нашли дороги на реку Лену, спустились по западным речкам и наткнулись на Вилюй-реку. 

Плывя на плоту по этой реке, он хотел остановиться и обосноваться в одном месте, но, решив, что там слишком много комаров и гнуса, поплыл дальше и по Вилюю попал на Лену-реку. Там, не зная, куда повернуть, [Омогой] поднялся на западную сопку, стал принюхиваться, поворачиваясь то к северу, то к югу. Так улавливая сверху приятное дуновение и запах растений теплого края, Омогой свил из тальника бечевку, и они потащили свой плот вверх; по землям современного Намского улуса пришли в долину, [где стоит ныне] Якутск, и там остановились. Здесь поселились около одного из озер в долине, известной тогда под названием Просторная Туймаада. Озеро назвали Сахсары по имени его матери.

По некоторым преданиям, Омогой по пути хотел обосноваться на земле, где в настоящее время находится село Намцы, но прошел дальше, говорят. 

2 Омогой построил себе в Сахсары обмазанную глиной юрту и стал жить. Говорят, в юрте не было печки, а был только открытый очаг, где разводили костер, дым же от него вытаскивали наружу в большой суме, у этих людей не было дымовой трубы. Говорят, они подвешивали над костром большую суму из шкуры рогатого скота, а когда она наполнялась дымом, вытаскивали ее наружу и опрастывали. 

Летом жили в шалаше из древесной коры или в обмазанной глиной урасе. В те времена Омогой был простым человеком, не знавшим известных сейчас дымокура, рыболовной морды, плашки для ловли зайцев, кузнечного ремесла, охоты, благословений, песен, имеющим, говорят, отсталых людей. Потому и рассказывали, что жизнь Омогоя не изобиловала большими событиями. 

3 Известно, что Омогой владел конями и рогатым скотом, даже тогда были у него слуги — табунщики и коровницы. Жену Омогоя звали Чынгыс Хатын. Имел он двух дочерей; Чангый была любимой, а другая, Ньыка Харахсын, — нелюбимой, еще имел он сына по имени Баай Баарагай Кэлтэгэй Тобук. У Омогоя Баая был отец по имени Хайаран, мать звали Сахсары. В местности, где жил Омогой, не было необходимости разводить дымокур, скот не страдал, как сейчас, от гнуса, слепней и оводов. Поэтому скот пасся вольно, ходил свободно, отчего много [животных] исчезало бесследно. Но позже Юрюнг Айыы специально спустил сверху в эту страну гнуса, слепней, оводов. 

II 

 

4 Когда Омогой, поселившись в этом краю, состарился, так же из-за вражды со своими соплеменниками через юг по реке Лене прибыл сюда с востока вместе с тремя друзьями — своими соплеменниками — Эллэй Боотур, который заикался, произнося: "Эллэй-Эллэй". 

5 Прибыв, он остался у Омогоя в работниках. Был он кузнецом, плотником, обладал даром благословения. Эллэй поставил в юрте якутскую печь с дымовой трубой, пробил в стенах юрты окна, сделал дверь. 

Такого Омогой и его домочадцы не видели и не знали, эти новшества им показал только Эллэй. Кроме того, он изготовил верши, самострелы и пасти, стал добывать лучших особей разных зверей и ловить рыбу. 

6 Трое прибывших с Эллэем вернулись назад по реке и поселяются на земле нынешнего Олёкминского [района]. 

7 Как рассказывали другие, Эллэй был человеком красивой наружности, быстрым и сноровистым в работе, потому он и приглянулся. [Семья] Омогоя его очень полюбила. Дочери Омогоя стали любезничать с Эллэем, старались завлечь его. Поэтому Омогой Баай, посоветовавшись с женой, однажды сказал Эллэю так: "Из двух наших дочерей выбери одну себе в жены, создай семью, живи благополучно. Это предложение Эллэй выслушал равнодушно, промолчал. Так пожил Эллэй, но однажды, следуя древним приметам, стал выжидать в кустах ерника, когда девицы сядут помочиться. Пена от мочи нелюбимой дочери Ньыки Харахсыны была величиной с горшок и не исчезла, а у любимой дочери Аан Чангый — тут же впиталась в землю. Приметив это, он подумал, что в будущем нелюбимая дочь станет счастливой праматерью человеческого рода, будет иметь множество детей. Полагая так, Эллэй обратился к родителям девиц и сказал: "Беру в жены Ньыку Харахсыну". 

Тогда обиженный Омогой Баай выделил им в приданое одну безрогую, бесхвостую рыжую корову, одну запаршивевшую кобылицу и прогнал их от себя: "Вот, уходите". Изгнанные Эллэй и его жена удалились от жилья Омогоя вниз и остановились в месте, где ныне расположен [пос] Кильдемцы. А другая, любимая дочь, завидуя, что Эллэй выбрал не ее своей женой, пропала без вести. 

 

8 Семья Эллэя прибыла в местность, называемую "Три лиственницы", где росли три лиственницы, она находится в долине, где стоит пос Кильдемцы, здесь поставили берестяную урасу. Свою урасу красиво украсили узорами. Затем сшили берестяную посуду сатыы далбар. Эллэй зимой сачком в курье озера ловил рыбу, на склоне западной сопки добывал самострелами зайцев. Летом разводил дымокур, этим приманивал скот, который, спасаясь от всякого гнуса, собирался около его юрты. Рогатый скот и табуны не отходили далеко от его дымокура. На зиму построили они себе балаган из стоячих бревен с печью с дымовой трубой, с окнами и дверью. Вот так живя, однажды Эллэй обращается с молитвой-поклонами к небесным светлым духам, по его заклинанию в одно лето спустили они сверху очень много всякого гнуса и слепней, поэтому весь скот Омогоя потянулся в сторону дымокура Эллэя, собираясь вокруг него. Так Эллэй разбогател. К дымокуру Эллэя приходил также скот богатого человека Баая Баарагая — сына Омогоя. По тогдашним обычаям, приходящий скот становился собственностью Эллэя, его частью [богатства]. 

9 Омогой Баай три года посылал искать потерявшуюся любимую дочь, но не нашел ее: она как исчезла, так и не появилась 

10 В одно лето Эллэй устраивает ысыах. Устроил [праздничное] тюсюлгэ, огородил его вокруг березками. Затем приготовили из кобыльего молока очень крепкий пенящийся кумыс, от которого может закружиться голова. Постелили подстилку из шкуры коня белой масти. Затем Эллэй, став на одно колено на той подстилке из шкуры коня белой масти и подняв чашу с кумысом вверх, начал заклинать духов-хозяев земли, растительного мира, всевышнего Юрюнг Айыы. Тогда первенец Эллэя Намылга Силик так же, как и отец, благословил здешнюю местность и жизнь Срединной земли. 

На этот ысыах айыы семья Эллэя пригласила Омогоя с женой, их посадили на шкуру коня белой масти около тюсюхгэ. Как только они сели, Намылга Силик (Сиэл) произнес еще заклинание, отчего старика Омогоя разбил паралич, он упал замертво, а его жена Чангыс Хатын обессилела и умерла. Таким сильным и необычным было его заклинание. Их обоих захоронили там, где они скончались, и поставили намогильные сооружения. Вскоре после этого сам Намылга Силик тоже исчез, улетел в необозримую даль. Эллэй устроил первый якутский ысыах, основал его, говорят. Берестяную урасу (могол у раса) именно он поставил, говорят. Он сделал самые первые сосуды для всех видов молочных продуктов. 

11 От шести собственных сыновей Эллэя произошли пять якутских улусов. Их имена были такими: 

1 Намылга Силик — благословитель, у него не было детей, он улетел в необозримую даль. 

2. Хатан Хатамаллай — от него родился Хайыр Хангалас, ставший родоначальником Кангаласского улуса. 

3. Харах Нал — от него родился Таатта, ставший родоначальником Ботурусского улуса. 

4. Мэнгнээх Бэкичэл — от него родился Мэнгэ Уол, от которого пошел Мегинский улус. 

5. Дьуон Дьаангы — от него родились Борогон и Оххой, от них пошли Борогонский, Дюпсюнский улусы. 

 

6. Лангха Силик — от него происходит Намский улус. Так все сыновья Эллэя стали родоначальниками улусов. От сына Омогоя Баарагая родился Аан Тайбыыр, а от его сына Байагантая Дархана происходят люди Баягантайского улуса. 

12 Это предание в старину рассказывал Бёдюпор Данил — Бурнашёв, он умер примерно 20 лет тому назад в возрасте 90 лет, кроме него, в 1-ом Курбусахском наслеге жил старик Окоёмов Пётр Петрович, умерший в 1942 году в возрасте 70 лет. Он рассказывал почти как сказку это повествование о предках. Я слышал только от них. 

 

3. Оногой, Татаар Тайма, Эллэй, Тыгын 

 

1 Самые разные предки якутов в седой древности произошли от Двух народностей, прибывших с их места проживания. Старые рассказчики имели обыкновение сказывать такое предание: "У якутов одна ветвь — монголы, а другая восходит к Татаару Тайме, проживавшему на земле ураангхай". 

2 Это они обосновывали так: "На южной стороне именитого озера Байкал есть, говорят, родина монгольского племени. В старину на этой земле, где господствовал тогда Чынгыс Хаан, вспыхнула огненная битва, всколыхнувшая весь мир. Спасаясь от этой битвы, проживавший там удалец по имени Татаар Тайма вместе с несколькими людьми взял свои богатства и, покинув свою родину, двинулся на север, в край Ураангхай, находящийся около озера Байкал". Этот Татаар Тайма уже в ту пору имел лошадей и рогатый скот, работников, сам был воином. От него был рожден сын по имени Эллэй, который, живя вместе с отцом на земле ураангхай, стал по существу ураангхай. 

3 Когда число этих людей умножилось, после смерти царя монгольских племен Чынгыса Хаана правил ими его сын Хаан Тойон. Во времена власти этих царей вспыхивали великие сокрушительные битвы, из-за которых житель земли монголов по имени Онохой, монгол по крови, тогда, когда жил Татаар Тайма, с женой, детьми, скотом, домочадцами убежал на север. Не останавливаясь на земле ураангхай, добрался с верховьев до устья реки Чаара, где она впадает в Лену, обосновался там и разбогател. Из-за распрей и битв, происходивших на земле монголов, люди стали разбегаться, переселяться по верховьям речек, укрываясь на севере, западе, на северо-востоке и обживая [эти места]. 

4 Однажды царь монгольских племен Хаан Тойон вызвал к себе Эллэя, когда тот жил еще со своим отцом Татааром Таимой, и сказал: "Ты, Эллэй, сын Татаара Таймы, ведь удалой человек, там, где вы живете, на дне озера Байкала видна тень человека, напоминающая красивую женщину. Ты, удалой человек, какой своей хитростью достанешь ее? Достань ее для меня". 

 

5 Эллэй, конечно, разве станет возражать царю, поэтому сказал: "Ну, ладно, вытащу ее". Так Эллэй возвращается домой, пообещав достать ее из воды. Когда Эллэй вернулся, отец Татаар Тайма стал расспрашивать его. Он рассказал обо всем: "Говорят, вот такая есть. Достань ее со дна, сказал [царь]". Тогда Татаар Тайма сказал: "Ну, парень! В старину, во времена царя Чангыса Хаана, я тоже, как и ты, слыл удалым человеком, еще с тех пор лежит на дне озера Байкал огненный камень, который виден, как тень женщины, его я не смог достать, он не доступен никому из ураангхай, человеку не одолеть такой глубины, значит, царь Хаан Тойон дал задание для того, чтобы ты погиб и исчез. 

Это значит, что нам дальше не жить благополучно в этом краю, надо нам уйти, убежать. В старину, когда я был в расцвете сил, спасаясь бегством от огненных битв, скитался по углам севера Восточной Сибири и мимоходом заходил в верховья одной благодатной реки, ее я назвал Леной. Вкус ее земли был удивительно приятным, я думаю, что там благодатный край, чтобы расплодиться людям и животным. Да и в те времена люди, скрываясь от междоусобиц, убегали туда и больше не возвращались. 

К тому же среди монголов был человек, которого звали Онохоем. Он был таким же, как и мы, гонимым человеком, он также бывал в том крае и знает его. Говорят, что сейчас на родине монголов произошла битва, пожалуй, Онохой уже убежал, если так случилось, он никуда, кроме Лены-реки, не подастся. 

В старину, скитаясь, мы встречались в том краю и говорили мирно. Там благодатный, плодородный край, к которому у человека лежит душа, там может осесть и человеческий род, умножатся животные, давай пойдем туда; спрячь меня в суме и неси на плечах, наподобие съестных дорожных припасов, я буду указывать дорогу. Держи путь на север, определяя его по выгнутой стороне кренистых деревьев". 

 

6 Согласившись нести слепого прожившего триста лет отца Татаара Тайму, Эллэй посадил его в суму и, покинув со всеми домочадцами местность ураангхай, где они жили, бежал на север. По пути, лежа в суме, старик Татаар Тайма велед сыну дал ему горсть земли и вкусил ее. Затем он сказал: "Ну, сынок, вот и достигли мы реки, которую я назвал Леной. Тебе надо сколотить плот и поплыть вниз по ее течению. Из своих людей ослабевших оставь здесь, в верховьях речек, сбив их с пути. Когда ты будешь плыть вниз по руслу этой реки, нужно рубить лес для плота так, чтобы были крупные щепки, их надо спускать в воду. Из валежников сделай вязанки и тоже спускай их в воду. Плыви до тех пор, пока не найдешь место, где живут люди, пока не найдешь Оногоя, прибывшего туда после скитаний. Видно, близко срок и час моей смерти. Когда я умру, найдешь в вороте моей нижней рубахи девять зашитых там ягод. Прежде скитаясь, будучи беженцем, привез я их с теплого моря, чтобы питаться ими в трудное время, в голодные дни, ты возьми их с собой. Когда проголодаешься, они не дадут тебе почувствовать голода, эти ягоды утолят голод, дадут тебе силу. После этого похорони меня, когда я умру, в верховьях этой реки, к которой тебя привел я, поставь мне арангас у дороги, по которой мы пришли. 

Если пойдешь дальше, не нарушая моего завета, то найдешь на реке Лене Оногоя, он, должно быть, разбогател, у него две дочери, одну из них, любимую, зовут Нуурай, другую, нелюбимую, — Сыппай. У одной из них должна быть беспенная моча, ли к ним присмотришься, с мочой без пены будет любимая дочь Нуурай, с пенистой мочой должна быть его нелюбимая дочь Сыппай которой, по приметам ураангхай, суждена жизнь счастливая, долгая, с большим потомством. Женившись на девице Сыппай с пенистой мочой, продолжи род ураангхай, прославь якутов. Не бери в жены любимую дочь Нуурай, она с короткой, недолговечной жизнью, не будет у нее детей", — так сказав, старик Татаар Тайма умер от старости, оттого что закончился положенный ему век. Выполняя завещание отца, Эллэй вынул девять ягод, зашитых в ворот нижней рубашки, взял их как съестные припасы в дорогу, а умершего Татаар Тайму похоронил на арангасе в верховьях реки. 

7 Всех своих ослабевших людей, которые шли за ним, в верховьях речек сбил с пути, [оставил]. После этого сам сколотил плот, щепки от бревен спустил в воду и ветки-сучья пустил плыть вниз по течению. Вот зачем: если ниже по реке кто-нибудь поселился, увидя это, догадается, что сверху кто-то плывет, если кто-то гонится за мной, то потеряет мой след, — так он сделал по совету отца Татаар Таймы, спуская щепки и валежник по течению. После этого, ни с кем не встретившись, Эллей доплыл один на плоту до устья Чаары. 

Когда в пути наступил голод, он брал и ел [одну из] ягод, которые дал отец. После этого становился сытым, сильным, потому что они были доброй пищей, ягодами, обладающими жизненной силой съедобных растений. 

8 В устье Чаары он обнаружил, увидел следы-тропы людей и домашних животных. Увидя это, он вернулся немного назад, считая, что здесь есть люди и, перебравшись на мыс у истоков речки, переночевал там, соорудив холомо из еловой коры. 

Когда он здесь ночевал, привыкший приходить сюда по утрам Оногой прохаживался, заодно наблюдая за тем, что проплывает и приплывает по реке. Прохаживаясь так, заметил на мысу, на берегу реки, на месте, защищенном от ветра елями, холомо из еловой коры, увидел также дым и сидящего человека. 

 

Заметив это, Оногой прибежал домой, собрал всех своих мужчин, молодых силачей, приготовил им боевое снаряжение и сказал: "Вот, случилась беда, появились, кажется, пришельцы, может быть, это прибыли беспокойные люди, может быть, это люди с сомнительным, скандальным нравом". Затем пошел со своими людьми [в сторону реки], чтобы сразиться. Эллэй, увидев следы Оногоя, насторожился, очень обеспокоился. 

Оногой застал Эллэя в шалаше и, приставив к сидящему без движения человеку пальму, так приставив, стал спрашивать: "Кто ты такой, откуда прибыл, зачем приплыл к моему жилью, в мой край?" Тогда Эллэй стал просить, умолять его, рассказывая о своих предках: "Пожалей меня, зовусь я Эллэем, я сын жителя земли ураангхай Татаара Таймы, убежавшего в старину с земли племени монгол. Находясь в стране монголов под властью царя Хаана Тойона, сына царя Чынгыса Хаана, я не смог выполнить его наказа, чтобы избежать смерти, убежал; по дороге схоронив отца Татаар Тайму, сбив с пути своих рабов-спутников, остался один. Претерпев различные тяготы и лишения, по завещанию отца прибыл сюда. Он мне сказал, что тебя знает, поэтому, если ты действительно Оногой, пожалей меня". Тогда, успокоившись, Оногой опустил пальму вниз и, опершись на нее, сказал: "Я Оногой Баай; в былые времена, когда вспыхивали огненные войны и битвы на земле монголов, проехав через край ураангхай, давным-давно нашел я эту реку. Действительно, я встречался с твоим отцом, если ты и вправду его родной сын-наследник, ты должен быть добрым, почитаемым человеком, тогда иди со мной и живи с нами, будь работником-помощником, прислужником". 

10 Согласившись, Эллэй приходит вместе с Оногоем в его дом, становится у него парнем-работником. В течение трех лет он был его слугой. Семья у Оногоя хорошая. Стада их состоят из одних лошадей и крупного рогатого скота. Живут в небольшой, конусообразной юрте. Сена для скота они не заготавливали, вовсе не знали про кумыс из кобыльего и коровьего молока. Свой скот содержали только на подножном корму. Питались напитком из кислого молока. Не знали посуды для молочных продуктов, пользовались только деревянными и берестяными посудами. 

А Эллэй хороший охотник, не было дела, с которым бы он не справился, что ему не под силу, не было такой работы, которой бы он не умел. У Оногоя он выполнял любую работу, и чистую, и грязную, не было случая, чтобы он испугался трудного дела, ни словом не перечил. Оногою нравилась его сноровка, радовался он, что из него выйдет хороший человек, и дал он ему имя "Многострадальный муж одинокий Эллэй Боотур", с той поры так и стал зваться Эллэй. 

11 Вот, находясь там, Эллэй видел, что у Оногоя действительно две дочери. И на самом деле, к одной из них относились с любовью, а к другой – как к чужой. Любимую звали Нуурай, другую (нелюбимую) — Сыппай. 

Стал он наблюдать за ними, помня советы своего отца. Действительно, у любимой дочери Нуурай моча без пены, у нелюбимой дочери Сыппай — с пеной. Нелюбимая дочь совсем некрасивая, а любимая — несравненная красавица. Эллэй, присматриваясь к ним, ничем себя не выдавал, молчал, все держал про себя. 

 

12 Вот однажды жена, обращаясь к своему мужу Оногою, спрашивает: "Старик! Каждый раз, когда Эллэй с шумом пригоняет [гурт] скота, тебя пробирает дрожь, подобно лошади после водопоя, почему так боишься, [даже] твои волосы встают дыбом; ты сам-то все это чувствуешь?" "Вовсе нет, ничего подобного, ничего не чувствую, чего ради я стану дрожать и бояться", — отрекся старик, не признаваясь. 

Тогда старуха сказала: "Вот, старик, раз ты сам себе не признаешься, возьми чашу атыйах с напитком из кислого молока и подожди пить из него, с приходом Эллэя ты так будешь дрожать, что даже не сможешь пить из него, так ты боишься, попробуй-ка", — и она поднесла Оногою полную чашу атыйах напитка из кислого молока. Оногой, держа его в руках, ждал, когда прибудет Эллэй, станет входить к нему. Вот когда он так сидел и ждал, вдруг прибыл Эллэй, с шумом пригнав гурт скота. Услышав это, Оногой расплескал напиток на чаши атыйах, который держал в руках, почувствовав, что он трясется, как лошадь после водопоя, дрожащая от холода. Вот только тогда он признался и с удивлением произнес: "Что же есть у него такое, что приводит меня в это состояние?" Услышав это, старуха говорит "Если присмотреться, Эллэй наружностью, трудолюбием, сноровкой, умением — всем удался, поэтому он должен стать лучшим царем. Если придут к нам враги с войной, он светлую нашу душу обережет, единственную нашу душу защитит, спасет". Перед этим старуха тайком сговаривалась с Эллэем: "Вот что, Оногой не признается, как его кости трясутся, ты же пригони гурт скота, с таким шумом войди, чтобы он почувствовал это, я же в это время налью напиток из кислого молока и подам чашу атыйах". В те времена у семьи Оногоя были чаши атыйах, из которых они пили напиток из кислого молока, сдобренный маслом. Вот так Эллэй пригнал гурт скота и с шумом ворвался в дом. Старуха ему поднесла чашу атыйах с напитком из кислого молока, сдобренным маслом. Он стал пить напиток, присев на нары, опершись на рукоять пальмы, и выпил чашу атыйах напитка. Когда он стал пить, Оногой Баай пальмой ударил Эллэя, нацелившись в самую середину его макушки. Эллэй, как будто ожидая этого, Увернулся от удара. Тогда Оногой стал хвалить его: "Оказывается, ты хороший человек и удалой молодец, больше тебя не буду трогать, в трудный час, когда нападут воины наших врагов, ты будешь достойным мужем", — так сказав, опустил пальму вниз и оперся на нее, во второй раз не ударил его. Эллэй совсем его не испугался. 

 

13 После этого, когда Эллэй работал у них уже немало времени, однажды Оногой Баай позвал его к себе и посадил рядом с собой; к ним подсела и старуха. Осаждая Эллэя с двух сторон, стали спрашивать: "Ну, Эллэй, до сих пор ты работал у нас хорошо, без счета и вознаграждения, что за все это возьмешь? Проси что хочешь, мы все дадим". Эллэй на это сказал: "Ничего не надо, на своем веку ни с кем не рассчитывался и не получал ни от кого вознаграждения, а как вы сами думаете?" Оногой на это сказал: "Из двух своих дочерей выбираю свою красивую дочь Нуурай и отдаю замуж за тебя, создай семью, получив часть моего богатства, станете самостоятельным хозяйством". Эллэй и сам с давних пор хотел жить отдельно и, помня завещание своего отца Татаара Таймы, сказал: "Дайте мне в жены нелюбимую вами Сыппай". На это Оногой с женой говорят "Беспутный бродяга, мол, бродягой и остался, просит все наоборот, надо же, попросил в жены некрасивую, нелюбимую дочь", — проклиная их, выделили из своего скота двух-трех худых коров и выгнали их из своего жилья, отделив Эллэя. Тогда Эллэй, взяв в жены Сыппай, покинул жилье Оногоя и поселился вдали от них, так что почти не видно [их жилья]. 

14 Любимая дочь, подумав: "Эллэй отверг меня и женился на некрасивой, нелюбимой девице", — раздосадованная, очень расстраивается, плачет-печалится. 

15 Эллэй, переселившись, работает еще лучше, становится мастером на все руки, охотится очень добычливо. К тому же на другом краю той поляны, где живет Оногой Баай, для себя поставил берестяную большую урасу величиной с бугор, с кольцеобразными украшениями, с девятью выпуклыми опоясками и сказал: «Пусть это называется "могол ураса"». Поставил изгородь, загон для скота. На дворе развел дымокур, сделав дымокур из дерна, отчего дым стал плавно стелиться, сколотил юрту. 

 

16 Спасаясь от гнуса, комаров, слепней, на дым собирались кони и рогатый скот Оногоя Баая, [Эллэй] загонял их в загон, а Сыппай Кыыс выдаивала, копила молоко и делала кумыс. Сыппай большая мастерица по шитью оказалась. Она шьет и мастерит из бересты, кожи и дерева посуду для молочных продуктов: чороон с девятью кольцеобразными украшениями, деревянные кубки разных размеров для питья кумыса, кожаные и берестяные сосуды. В них держит кумыс из кобыльего, коровьего молока и ставит их в ряд. От кого, когда она этому научилась — неизвестно, Сыппай стала хорошей мастерицей этих дел, давала им названия. После этого в девяти ушатах копили кумыс. Возле двора они поставили [жертвенный] столб — саар багах. Срезав молодые березки, их воткнули в землю. Устроили тюсюлгэ. Затем однажды летом устроили ысыах. На этот ысыах созвали людей, пригласили сюда семью Оногоя Баая. Сыппай на ысыахе сдобрила девять ушатов кумыса маслом, полученным из молока девяти молодых коров и преподнесла девяти парням кумыс в чороонах, украшенных снаружи девятью круговыми узорами, велела им стать на колени и произнесла сама молитвенное слово "урууй". После этого трижды гадала, подбрасывая вверх ритуальную ложку, украшенную пучком волос из конской гривы. Она трижды падает открытой стороной кверху, трижды предвещая счастье. В это время над священным жертвенным столбом высоко в небе послышался шум, подобный треску мерзлой бересты, и вдруг оно раскрылось и просветлело, сверху спустились три белых птицы. Это оказались стерхи, и они, облетев [тюсюлгэ] по солнцу, исчезли. После этого впервые она исполнила самый старинный танец якутов, помолилась всем божествам поименно. Поэтому в старину сказывали так: "По установлению деда Эллэя и бабушки Сыппай был исполнен обряд в ысыахе, поэтому и в позднее время на нем совершали обряды". Все это сделано по указанию Эллэя, по его учению и творению. Оногой до сих пор не знал, не слыхал, не видел на своем веку такого изобилия, такой жизни, такой доброй пищи, как кумыс, такой посуды, как чорооны, поэтому был очень удивлен и поражен. 

17 Когда все собравшиеся здесь люди принялись за угощение и игры, в разгаре пиршества ысыаха красивая дочь Оногоя Баая Нуурай, ревнуя к своей сестре Сыппай и думая: «Ну, теперь мне не стать человеком», — удавилась на коновязи, поставленной в честь ьгсыаха. Ну, возникает суматоха, плач, удивление. После этого, говорят, Оногой с женой вскоре умерли. 

Если на ысыахе у якута-ураангхай благословения будут произнесены неудачно, то, говорят, случается гибель людей, несчастье, так сказывал рассказчик старик Мундууска. «Слова, высказанные бабушкой Сыппай, дедом Эллэем, мстительны» — была такая поговорка, говорят. 

Скот Оногоя Баая, целиком перейдя к Эллэю, стал его богатством. Все люди Оногоя стали людьми Эллэя и Сыппай. Вот так живя, Эллэй очень разбогател, окреп. Вот отсюда и пошло выражение изобилие ураангхай». 

19 Так живя, Сыппай, жена Эллэя, забеременела и родила сына. Неизвестно, как звали того ребенка. Мальчик взрослел, был он хорошим ребенком, по всем приметам, [становился] добрым человеком. Вскоре женился. Но, хоть и был он из древних людей, не дожив своего века, в молодости, на второй год после женитьбы, умер, как и отчего это случилось — неизвестно. Царит печаль и скорбь. Осталась от него одна жена, их невестка. 

 

20 Но через несколько месяцев стало известно, что эта невестка беременна. Никто не знает, забеременела она от умершего мужа или от другого человека-иноплеменника. Когда пришло время рожать, когда настал час рождения ребенка, для невестки нашли помощницу, которая должна помогать при родах и принимать младенца. После того как они нашли, как говорят, принимающую, Эллэй сказал жене: «Старушка моя! Если приходящий к нам ребенок зачат от моего сына, он родится, держа на ладони правой руки гладкий, без волос, божественный дар, представляющий собой душу человека, на ладони левой руки — покрытый волосами божественный дар, представляющий собой душу скота, кроме того, на темени он должен иметь три золотых волоса, вот тогда ты наречешь его Тыгыном, это значит, что вместо [одной] души пришла другая душа; а если у него не будет всего этого, то он зачат от иноплеменника, тогда тебе не следует благословлять его айхалом, провозглашать «урууй». 

Невестка родила сына, который, как сказал Эллэй, держал в руках благодатный божественный дар, на темени имел три золотых волоса. Увидя его, бабушка Сыппай и помощница провозгласили "урууй", благословляли айхалом, говоря, "Вместо души спустилась душа, новорожденного будем звать Тыгыном", — после этого стали поздравлять [с рождением]. 

 

Вот так, говорят, был наречен Тыгын, именитый царь якутов древнего Якутского края. С Тыгына и тыгынитов, с их времен, якуты, увеличив свой род, распространились [повсюду], говорят. 

4. Сынагы Баай, Юют Баай, Дыгын Баай, Бэт Хара. Тунгусы из Эдьээт 

 

1 Был, говорят, Сынагы Баай — главный богач Борогонского улуса. Однажды этого богача извещает Дыгын Баай: "Говорят, ты богатый хозяин с множеством скота и людей-работников, я приеду к тебе по-соседски погостить-повеселиться, пусть встретят меня, устроив ысыах в мою честь". Получив это известие, Сынагы Баай из борогонцев в разгар лета устраивает ысыах. Тогда по старинным обычаям на ысыахе состязались силачи, прыгуны, соперничали, и победители прославлялись и получали признание. 

 

Дыгын Баай просит Сынагы Баая выставить на скачки коня, который состязался бы наравне с его конем: "Найди самого быстроногого коня, есть у меня конь по кличке Кунньугун Уола, который никогда не уступал ни одному четвероногому". Тогда Сынагы Баай сказал: "О, жаль, у меня нет такого быстроногого коня, который мог бы состязаться с твоим конем, но есть двуногий [человек], сын бедной старухи вдовы Бадыр по имени Бёрё Бётёсё", — затем послал за ним гонца, который должен привести его на состязание. Бёрё Бётёсё состязается с этим конем. Следившие за этим состязанием заметили, что прямо след в след за лошадью Дыгына по кличке Кунньугун Уола быстро и легко бежит человек в одежде из черной ровдуги. Во второй раз видели, что тот человек стал немного опережать коня и приближаться к финишу. На виду у многих людей, под их крики тот человек рванулся и намного опередил коня. Присутствовавший там Дыгын Баай, нахваливая его, сказал: "Ну, сумел, опередил Бэт Хара, отныне имя его будет Бэт Хара". С того времени парень Бёрё Бётёсё стал зваться именем Бэрт Хара. Так закончился тот ысыах. 

2 Затем Дыгын Баай известил Ююта Баая и приехал на ысыах Ююта Баая, где устраивались разные игры и состязания. Снова ысыах был устроен в честь Дыгына. На этот ысыах через кого-то позвали по просьбе Дыгына Бэт Хара, известного в прошлом под именем Бёрё Бётёсё. Ысыах состоялся в местности Таргылдьыма, где живет Юют Баай. Сюда был вызван и парень Бэт Хара. На этом ысыахе все приглядывались к Бэт Хара с большим любопытством. Он был ростом со стройную сосну, одет в черный ровдужный камзол, шел легкой походкой. Прибыв на место, он повесил свой боевой лук на крюк для оружия. Силачи Дыгына Баая пробовали натянуть тетиву оставленного им лука, но никто из них не смог ее даже чуть-чуть оттянуть. Таким огромным и тугим был лук, принадлежащей этому человеку. 

 

Начался ысыах, прошел праздничный пир и все потянулись на игрища. Сперва по просьбе Дыгына Баая соревновались в стрельбе из лука. Бэт Хара увидел далеко на опушке леса жаворонка, сидящего на кучке конского помета, и, прицелившись, пустил в него [стрелу], у пораженной стрелой птички взметнулись перья, а сама она разлетелась на куски. Затем, по древнему обычаю, для стрельбы в цель взяли светлую бляху, посередине похожую на скребок для обработки кожи и, приладив ее к пню, стреляли [в нее]. Тут-то цель поражает только стрела Бэт Хара. Кроме него, не оказалось силача, меткого стрелка, который бы попал в цель. Также не было силача, который мог бы противостоять ему. Затем вдесятером стали соревноваться в беге. Увидев, что Бэт Хара бежит впереди всех, Дыгын, целясь из боевого лука прямо в середину [его живота], пускает стрелу, но та, не пробив, отскакивает от него. Не задетый стрелой, Бэт Хара и здесь вышел первым, стал победителем. Выходя на последний круг, он подмигнул дочери Дыгына красавице Кылбаттыыр Муоса, которая пустилась за ним вдогонку; состязаясь на равных, прибегают они к реке, к Северной Священной горе При этом от быстрого бега волосы женщины развевались, говорят, с шумом, похожим на свист прутьев при сильном ветре. Так на равных добегают они до противоположного края Священной горы и останавливаются там; отдышавшись, любезничают, становятся мужем и женой и, вернувшись, поселяются в местности Кыыс Ханга. Ысыах в честь богача Дыгына заканчивается, и люди расходятся. Лишившись дочери, Дыгын и его люди уезжают на родину, на реку [Лену]. В том году там выпал глубокий снег, толщиной в шесть пядей. 

3 Летом следующего года приезжают тунгусы из Эдьээт к Дыгыну Бааю на игры и веселье. Прибыв к нему, говорят: "Мы привыкли состязаться в беге, поэтому найдите одного хорошего бегуна". Согласившись на это, Дыгын вынужден был отправить одного из лучших работников Бёгё Мюёкюйэ за своим зятем Бэт Хара, полагая, что он один может с ними состязаться на равных. Бёгё Мюёкюйэ добрался до жилья Бэт Хара, когда тот был на охоте, и начал расспрашивать о нем у его жены, в это время входит в дом высокий, как стройная сосна, человек, нацепивший на пояс, подобно бахроме, зайцев, тетеревов и уток. Увидев его, Бёгё Мюёкюйэ сразу оробел. Это был сам Бэт Хара. Жена, как только он вошел в дом, сама сказала о поручении [Дыгына], несколько переиначив его: "Говорят, приехали прославленные тунгусы из Эдьээт, поэтому тебя приглашает твой тесть Дыгын и просит посостязаться с этими людьми". 

Тогда Бэт Хара намазал лицо древесной смолой и стал походить на очень дряхлого, страдающего от чахотки старика. Прибыв [на ысыах он представился дядей Дыгына. На ысыахе его принимали так, как будто он на самом деле был стариком, дядей Дыгына, потчуя его, [Дыгын] стал как бы упрашивать, говоря: "Давай-ка, посостязайся с этими ребятами". 

На финише отводят место для тюсюлгэ, забивают множество рогатого скота и лошадей, готовят разные угощения, там собирается много людей, их обильно угощают. По обычаям тех времен на финише натянули поперек в три ряда на высоте колена длинные ремни, свитые из кож трех лошадей. Победитель должен был трижды, не падая, перепрыгнуть эти ремни. 

Определили, что должны состязаться три тунгуса и девять якутов — всего двенадцать человек. Начнут пробег от Красного хребта, что на севере, в устье Алдана. Тут же в состязание вступает Бэт Хара, обряженный как дядя Дыгына. Перед началом жена Дыгына, по обычаям того времени, развязав ремешки-завязки своих коричневых натазников, наставляла: "Как хочешь, но ты должен победить своих соперников из иных племен, во время бега их надо обмануть, тунгусы простодушны, окликни их, а когда повернутся к тебе широкими лицами, швырни в них песком". По ее совету Бэт Хара кладет в карман песок. 

 

Они дошли до устья Алдана и оттуда начали бег. Тунгусы опережают Бэт Хара, он отстает от них. Тут, по совету старухи, достает он из кармана песок и окликает опередивших его тунгусов, когда те повернулись к нему широкими лицами, Бэт Хара стремительно швыряет в них песком и оказывается впереди них. Так опередив их, перескакивает через три конских ремня, натянутых у финиша, и вдруг у него отнимается нога, так что он не может наступить на нее. Бэт Хара, лишившись [силы] одной ноги, закричал в гневе: "Что за волшебство и колдовство, того, кто натянул лук-самострел, вырву, как дерево, рассею, как пепел, раздавлю и следа не оставив", — и от досады стал колотить землю. Дыгын Баай тоже очень досадует, защищает своего зятя, который обезножил. 

Тунгусская шаманка из зависти, что он вышел победителем, обстрогала ножом прут и, находясь в тюсюлгэ, подбросила [прут] вверх, а он, обернувшись смертоносной рыбой щукой, вошел, как чека в отверстие, в ногу Бэт Хара, от этого он и захромал. Узнав об этом, кланялись с просьбой тунгусской шаманке, которая, покамлала, взяв в руки бубен из ровдуги. Тогда колотушкой она разрезала нарыв, вытащила оттуда одну щуку, наполнила бубен щебнем, потом ссыпала его, вслушалась и сказала: "Подскользнулся он на рыбьей слизи и споткнулся, от одной щуки остался небольшой осколок жабер, не могу вытащить, потомки его будут страдать от болезней ног и станут хромыми", — камлая так, она поставила на ноги Бэт Хара. 

Так закончились игры. По обычаям тех времен, тунгусы выплатили Дыгыну так называемый "мужской калым", отдав ему одну красивую девицу с приданым в десять оленей. Это значит, что они потерпели поражение и за позор выплатили "мужской калым". В старину такими уловками порочили добрые имена известных людей. Ведь тунгусы победу Бэт Хара над ними принимали за победу старого дяди Дыгына, тем самым попавшись на уловку. 

4 Так Дыгьга Баай подавлял всех именитых сильных людей, забирая их к себе, делал их своими воинами, работниками. Нет даже слухов о том, чтобы у якутов был другой такой храбрый богач и господин, каким был Дыгын. 

 

5. Бэрт Хара, Дыгын Боотур 

 

1 До завоевания русскими якутского края родоначальник кангаласцев Дыгын Боотур был верховным царем якутов. Его жилье находилось в местности Сахсары на западном берегу реки [Лены], где сейчас находится город Якутск, он славился богатством-достатком, [владел] людьми-скотом, был первым среди якутских семей. Держал он при себе силачей, воинов, имел семерых сыновей, шаманов, шаманок, зятьев и дочерей. 

Он имел привычку ездить по улусам и вместе со своим войском, прослышав об именитых силачах и богатырях, убивать их, тем прославляя свое имя и захватывая их богатство. 

2 Во времена Дыгына жил силач и богатырь, не имевший жены, Бэрт Хара, будущий родоначальник Борогонского ухуса. Мать его была стара, младшего брата его звали Анах Мунна Сыллаабый. Жили они в местности Кыыс Ханга. Здесь, на горе возле восточного озера, находилась его маленькая, похожая на охотничью избушку юрта, обмазанная глиной. 

3 Сам Бэт Хара был очень бедным, никогда не имел скота и другого богатства. В его небольшом семействе их было только трое — он, его мать и младший брат. Бэт Хара сам рыбачил, охотился на зайцев и других зверей, тем и питались. Он ловил [карасей] сачком и мордой, на зверей [ставил] луки-самострелы. Человек тех времен стрелой из лука промышлял лесных зверей, из их шкур изготовлял одежду, а их мясом питался. 

 

Когда Бэт Хара крутил сачок в проруби, вода выплескивалась у высохших камышей, стоящих по краям [озера]. Тогда младший брат Анах Мунна Сыллаабый, который следил за ним, говорил: "Старший брат мой, озеро наше всколыхнулось, оно расплескивается по травянистым берегам, хватит, вытаскивай [сачок]!". 

Тогда Бэт Хара, опомнившись, вытаскивал сачок и, положив рукоятку на плечо, не интересуясь тем, сколько в сачке карасей, шел домой. Мать вынимала из сачка карасей, готовила еду и кормила их. 

4 Вот как-то Бэт Хара ушел охотиться на три дня на дальнюю речку. После его ухода летом, по-старинному "в пору великого изобилья", по-новому "в пору переезда на летник", парень Анах Мунна Сыллаабый вдруг заметил, что далеко на противоположной стороне озера, расположенного в юго-западной стороне от их поляны, появилось много урас, сколько давно никто не видел. Около них толпилось много людей, собралось много рогатого скота и лошадей. Парень вошел в свою юрту и сказал об этом старухе. Тогда старуха вышла из своей юртенки и, стоя возле дверей, посмотрела на тот берег озера, прикрыв сверху глаза от света ладонью, и увидела там множество урас, около них снуют люди, луг заполнен табунами коней. Старуха сразу догадывается: "О, прибыл со своими людьми и скотом Дыгын Боотур из Кангаласцев. Он так просто, конечно, не приедет в наш край с таким множеством людей и скота. Пришел, видно, конец нашей спокойной жизни — громко проговорила она и ушла в свою юрту. Вскоре в жилище поспешно вошли два удальца. Войдя, спросили у старухи: "Сын твой Бэт Хара куда ушел, когда вернется?" Тогда старуха рассказала обо всем правдиво, затем сама спросила: "Вы родом откуда, кто такие эти пришельцы?" Вошедшие люди говорят: "Э, мы люди Дыгына Боотура, нас зовут Кылыысыт Кындаанай, Куобахчыт Хондооной, а вот виднеются у расы Дыгына, его люди, его кони. Мы выдаиваем тридцать ожеребившихся нынче кобылиц и приготавливаем из этого молока кумыс, приехали угостить вашего сына Бэт Хара, поэтому просили передать, чтобы завтра ты, старушка, пришла с сыновьями к нам. Дыгын Боотур специально приехал, прослышав о вашем сыне Бэт Хара, желает угощать и чествовать его", — так пригласив на завтрашний ысыах, парни уходят. 

 

5 Выйдя из землянки, говорят, парни увидели, что на столбе навеса висит лук, оказывается. Они берут его в руки и стараются натянуть тетиву, но каждый смог оттянуть только на два пальца. Удивленные этим, возвращаются в жилище и спрашивают "Чей это лук?'. "Детки мои, этим луком мой сын играл, когда ему было семь лет, таким он был слабым ребенком, и ныне слабоват", — так сказала старуха. "Ну и диво, друзья, мы не можем натянуть тетиву лука, которым он играл в семь лет, а каков же тогда лук, которым он пользуется сейчас?" — так подумав, очень изумивши ее, они с опаской возвращаются к своим урасам. 

6 Вот, поохотившись трое суток, Бэт Хара вечером возвращается домой с дальней речки. Пришел, навесив на пояс ровдужного камзола, как бахрому, много боровой дичи. Старуха мать и младший брат встретили его рассказом о том, что такие вот люди приезжали. Они передавали известие, что Дыгын Боотур, мол, приехал сюда с тридцатью ожеребившимися кобылицами, чтобы угощать нас и тебя; кажется, с ним приехали борцы-силачи и быстроногие бегуны, так что мы должны явиться туда завтра. Бэт Хара рассердился и сказал грозно: "Ну, окаянные, этого еще не хватало, чтобы нас пригласили к себе; наверное, Дыгын обосновался рядом с нами не с добрыми намерениями, он меня недолюбливает, видно, собрал своих людей и скот, чтобы убить меня". И сразу же стал надевать свой щит и лук; взял свою пальму, приготовился для битвы. Увидев это, мать сказала: "Нельзя, мой миленький, нельзя так поступать, Дыгын же ниспослан Высшим светлым божеством, сотворен Одун Хааном, он лучший из якутов, их глава, вступив в противоборство с таким человеком, ты пропадешь, успокойся!" — и быстро встав, отобрала у сына его щит и лук. 

Бэт Хара, несмотря на обиду и досаду, успокоился и одумался, так как очень почитал свою мать. Мать, ощипав дичь, зажарила ее на рожне, вечером они поужинали и спокойно переночевали. 

7 На завтрашнее утро Бэт Хара с матерью и братом по приглашению приходят на поле, где расположился Дыгын Боотур. Мать держит в руках щит сына, Бэт Хара приходит к ним без всякого оружия-снаряжения, с пустыми руками. 

Когда Бэт Хара пришел, сам Дыгын преподнес ему кэриэн айах кумысом, в который были примешаны мелко настриженные волосы с конского хвоста (гривы). Бэт Хара в окружении людей, стоя на одном колене, с осторожностью пьет кумыс. Когда он пил кумыс, Дыгын Боотур, держа в руках пальму, стал ходить вокруг него и петь песню духа кровопролития. Исполняя песню, вдруг без всякого предупреждения острой пальмой ударил Бэт Хара по ключице. Бэт Хара отпрянул и уклонился от удара, однако кумыс в чорооне, который он держал в руках, даже не расплескался. Дыгын от силы удара чуть не упал вместе с пальмой. Бэт Хара, чувствуя себя обиженным, резко подхватился и рванулся, как смерч, казалось, он собирается ответить на удар. Тогда все присутствовавшие здесь люди, кланяясь ему, стали просить у него прощения. Мать, держа в руках его щит, также просит и умоляет: "Будет грешно, остановись, успокойся!" Бэт Хара подумал, что недостойно ему избивать людей, просивших прощения, и остановился. 

 

8 После этого собравшиеся здесь люди сели кругом и стали пить кумыс, есть, возглашать заздравные речи, затем Дыгын Тойон просит Бэт Хара: "Давайте устроим игры, раз мы встретились, как же нам не познакомиться, на меня не сердитесь, не обижайтесь, не держите на нас зла-вражды". Вот начинаются состязания. Соревновались в прыжках на одной ноге — кылыы. В состязание с Бэт Хара вступает парень Дыгына Кылыысыт Кындаанай, но он не смог его одолеть. Тогда именитые прыгуны натягивают двенадцать веревок выше роста человека на один вершок. 

Через эти веревки нужно было последовательно перепрыгивать. Кажется, расстояние между ними бывает восемь-девять шагов, кто знает, как было на самом деле…. После второй попытки Бэт Хара перепрыгивает еще больше [веревок]. В старину в любых состязаниях совершали не более трех попыток, стало быть, осталась еще одна попытка, которая должна определить победителя и побежденного. Поражение для Дыгына стало бы большим позором, уронило бы его славное имя. Однако в этих состязаниях уже стало ясно, что им не одержать собственными силами и возможностями победу над Бэт Хара. 

9 Поэтому Дыгын Боотур вызывает к себе свою невестку-шаманку и говорит ей: "У нас ничего не получается, причини ему как-нибудь неприятность, создай препятствие". После этого прыгуны приступают к третьей попытке, первым прыгает Бэт Хара. Когда Бэт Хара уже завершил прыжок, шаманка успевает бросить вниз "палочку препятствия". Она представляет собой фигурку "гибельного тайменя", сделанную из бересты. Шаманка выстрогала такую фигурку и направила ее навстречу прыгающему Бэт Хара, поразив ногу, которой он упирался. Когда он завершил прыжок, то вдруг споткнулся и оперся о землю. 

Бэт Хара, обезноженный, сел и в ярости стал кричать-грозить: "Это ваш обман-коварство и волшебство, снимите свои чары, иначе пойду по застывшим вашим следам, последую по свежим вашим следам, потушу, как огонь, перетрясу, как золу", — так говоря, просил у матери свой щит и бил о землю ладонями. 

Присутствовавшие здесь люди от страха заволновались. Дыгын, боясь его, просит у него прощения, говорит, что они, мол, ошиблись. Старуха мать не отдает ему щита, сильнее всех просит простить. Подошла шаманка и высосала из ноги Бэт Хара [что-то] похожее на рыбу, которую она выбросила, затем стала камлать, и человек встал на ноги. Но она сказала: "Одна половина рыбьих жабр, крепко прицепившись, осталась в ноге, поэтому не только ты будешь страдать от этого, но и твои потомки в будущем". 

Так это проходило, кылыьгсыты Дыгына оказались победителями. 

 

10 После прыжков кылыы начались состязания по стрельбе. На другой стороне большой поляны, на ернике, прикрепили стремя и стали стрелять в нижнюю плоскую его часть. При этом стрелы, пущенные парнями Дыгына, даже не долетели до цели. Бэт Хара оттянул тетиву дальше плеча и пустил стрелу, которая пронзила стремя и воткнулась в дерево. Когда он натягивал тетиву, от напряжения у Бэт Хара выскочили наружу глазные яблоки и опустились до середины груди. Тогда мать сказала: "Ну и дьявол, какой резвый да неловкий, даже глазные яблоки выскочили", — так сказав, она разожгла костер из сухих веток, нагрела на нем наружную часть рукавицы из конских камусов, провела ею по глазам [сына] и вернула все на место. 

11 Видя все это, Дыгын и его сородичи испугались, Бэт Хара был намного крепче и сильнее, чем его силачи. Видно, не найдется у него ни одного именитого силача, который мог бы оказать ему сопротивление на равных. Постепенно угасало веселье ысыаха, люди стали расходиться. Бэт Хара со своими возвращается к себе домой. 

12 Дыгын и его люди стали беспокоиться. Между собой они говорили, что он, мол, такой человек, что не подчинится никому, ни с кем считаться не будет. Думая так, Дыгын Боотур поставил на ночь парня-раба караулить, сами спали в эту ночь сторожко. Когда парень-раб стоял ночью на карауле, со стороны жилья Бэт Хара через озеро полетели снопы ярко горящего огня и стали падать близко от их урас. Парень, удивленный этим, стоял и наблюдал. В это время они стали прилетать и падать беспрерывно. Только тогда парень встревожился и сообщил своему тойону Дыгыну. Тут Дыгын и его люди встали, начали толпами выходить наружу, суетиться. Видели, что с той стороны озера через него летят ярко горящие снопы огня и, падая между урасами и около озера, сильно разгораются. Хорошо, что еще не попадали в урасы... 

Увидя это, Дыгын Боотур обращается к своим людям: "Значит дух этого края нас не принял, потому огнем и навалился, здесь всегда будет беспокойно, Бэт Хара, видно, ниспослан высшим [духом], сотворен Одун Хааном, наделен известностью, так что покинем этот край. После этого сородичи Дыгына стали разбирать урасы и сниматься. 

Бэт Хара, чтобы знали его отношение к ним и уезжали отсюда, нарочно пустил в их сторону стрелы, на кончике которых разгорались связки бересты. Бэт Хара после довольно долгой стрельбы заснул. 

13 Утром увидел, что, оказывается, еще стоят несколько урас на старом месте. Но не видно было скота и людей. Тогда Бэт Хара возобновляет стрельбу, к его удивлению, ничего не меняется: урасы на месте, никто не обращает внимания на стрельбу; "что же такое?" — думая так, он зашел в юрту, надел щит, взял пальму, лук и отправился на бой. Увидел, что на остовах урас оставлены боковые покрышки, выходящие на сторону его жилья, люди же все давно уехали.

 

При отъезде задние покрышки урас забрали, оставили нетронутыми стены, глядящие в сторону Бэт Хара. В урасе, где жил Дыгын, повесили подарок: одну красную лисью шкуру, а сами с людьми и скотом убежали на запад в сторону реки, оказывается. 

14 Рассердившись, Бэт Хара заклокотал, как куропатка, сорвал висящую шкуру, и, разорвав ее в клочья, расшвырял как пух, летящий от заячьей шкуры. После этого вслед за Дыгыном побежал на запад в сторону реки. Бэт Хара остановился на горе близ реки, не догнав их. В гневе взобрался на самый верх горы и посмотрел в сторону Долины реки на восток. 

Увидел: только что на тот берег переправилось много людей и скота. Пущенная Бэт Хара туда на запад стрела с перьями вошла в задний проход пестрого быка, выскочила через пятно на лбу, попала в зад жеребца и тоже вышла через пятно на лбу, затем вошла под левую лопатку шаманки, невестки Дыгына, и пронзила ей грудь насквозь. Так он насмерть поразил три души. Белая душа упавшей замертво шаманки, извиваясь, как веревка, унеслась в сторону высокого неба. Среди людей поднялась суматоха. 

15 Между тем Бэт Хара стал озираться кругом и увидел: на маленькой сосне повесили в подарок шкуру лисы-сивушки, которая покачивалась от ветра. Заметив это, Бэт Хара от злости заклокотал и сходу разорвал ее, расшвыряв [клочки]. Опомнившись, повернулся в сторону пересяляющихся людей, хотел стрелять в них, но когда он взглянул в сторону реки, появилось такое сияние, что он не смог ничего увидеть. А когда повернулся в обратную сторону — зрение восстановилось. Поэтому Бэт Хара второй раз не смог стрелять. Только бесцельно крутился на месте. 

Делать нечего, возвратился на свою родину. Он лишился зрения за свои грехи — рвал и затаптывал подарки; обиженные этим высшие духи и дух-хозяйка земли воспрепятствовали ему, так говорили. 

Так Дыгын Боотур приезжал к Бэт Хара из Борогонцев, чтобы опозорить его доброе имя, но вернулся обратно, говорят, испугавшись его мощи и силы. 

16 Это предание рассказывала как сказку моя престарелая бабушка. Она, наверно, знала много рассказов. Умерла в возрасте 110 лет, когда я уже был взрослым, больше 20 лет тому назад. 

 

6. Батас Мёндкжээн и Ддгын Тойон 

 

1 В старину, во времена Дыгына, жил, говорят, человек, известный под именем Батас Мёндюкээн, впоследствии ставший родоначальником уроженцев Кытаанах Хатылы. Его жилье находилось, говорят, на холме возле озера Маалла, на земле Кытаанахского [наслега]. По тем временам он был, говорят, человек бедный, имел одну безрогую, бесхвостую корову рыжей масти, кроме нее, у него не было другого скота, и неизвестно, много ли было у него родственников и рабов, словом, был он совсем бедным. В те времена жили зимой в маленьком балагане наподобие избушки или в шалаше из коры дерева, он обзавелся таким же жильем, питался тем, что добывал охотой и рыбалкой. 

 

2 Этот человек однажды по слухам пошел на запад, на реку [Лену] к Дыгын Тойону, чтобы наняться к нему на работу и прокормиться от него. Так он был у Дыгына Баая несколько лет хамначчытом. Находясь там, Батас Мёндюкээн завел любовную связь с одной красивой девушкой, живущей у Дыгына. Она забеременела от него. Девушка тоже была, видно, рабыней, они с Батасом Мёндюкээном спали в доме для прислуги, в доме хозяев только питались. Итак, этот парень и девушка жили как муж и жена, вместе, спали вместе. 

3 Дыгын узнал об этом и, рассуждая, что мой раб, мол, испортил мою рабыню, возненавидел его за это. Поэтому дом, где живут парень с девушкой, поручил другим людям тайно наполнять стружками. Девушка догадывается, что это значит. О своих догадках сообщает своему парню Батасу Мёндюкээну: "Дыгын, видно, узнал, что мы любезничали, то-то заставляет людей накапливать стружки и их сушить, если так, то, когда дом наполняется стружками, кто-нибудь поджигает дом, такая у него привычка, сейчас, видно, тоже так задумал. Другим способом тебя не одолеют, не убьют, у них нет силача, поэтому тебе, Батас, нужно уехать в свои родные края, надо бежать туда, откуда ты прибыл". Тогда Батас Мёндюкээн твердо отвечает: "Я с тобой жил вместе до сего времени и не могу уехать, оставив тебя здесь, поэтому поедем вместе, давай езжай со мной", — затем эти люди стали собираться в дорогу. 

4 После того как юрта наполняется стружками, Батас Мёндюкээн ловит одного из лучших жеребцов Дыгына, вожака табуна, и его забивает, затем разделывает на части, переднюю несет на плечах сам, а заднюю взваливает на себя жена, которая уже находилась на восьмом месяце беременности, и, переправившись через реку, они убегают. В пути, у речки Хабаргалаах разделились, муж идет вкруговую, женщина — напрямик, решили: вдруг нападут на нас сзади и убьют — поэтому пошли, расставшись друг с другом. Так идя, они оба одновременно добираются до холма возле озера Маалла, до жилья Батаса Мёндюкээна. 

5 Остановившись здесь, подумали, что Дыгын, преследуя их, выйдет со своим войском, и, опасаясь этого, были осторожны. Жена родила ребенка. Пришла весна, снег стаял, наступило лето. 

 

6 Когда так они жили в страхе и ожидании, в начале лета, когда стаял снег, Дыгын Тойон с войском в 40 верховых наступает на них, беспрестанно обстреливая из луков. Тогда Батас Мёндюкээн выскочил из своего дома и, укрывшись за печной трубой, ловит летящие стрелы, задерживая их поочередно между пальцами обеих рук. В него не попадают. У людей Дыгына кончаются стрелы. Когда стрельба стала утихать, Батас Мёндюкээн, сидя у печной трубы, стреляет издали в сидящего на коне Дыгына Тойона. Дыгын, увидев, что в него летит стрела, упершись двумя руками, подскакивает [в седле], и стрела пролетает мимо, задевая наружную сторону руки и переднюю часть седла. После этого выстрела Батас Мёндюкээн прокричал: "У меня теперь много стрел, настало время, когда стрелы, пущенные вами, обернутся против вас самих, безо всякого уходите от нас, если я начну [стрелять], вам не сдобровать!" 

Боясь этого и подумав: "Нет, он так просто не сдастся, ведь его призвание и судьба предопределены высшим духом", — Дыгын со своим войском отступает. Отступая, увидели, что на поляне пасется безрогая, бесхвостая рыжая корова Батаса Мёндюкээна, она заметалась, когда ее захотели повести за собой, тесня лошадьми. Батас Мёндюкээн, конечно, им ее не уступил, мигом вскочил он с того места, где сидел, и, прыгнув через развилку лиственницы с раздвоенным стволом, так быстро достиг верховых воинов, что они его не заметили, и отбил у них свою корову, а затем пригнал ее к своему холму. Наблюдая за ним с большим изумлением и удивлением, Дыгын сказал: "Ты, сынок Батас Мёндюкээн, летишь, оказывается, как птица, создан с прочной судьбой, поэтому отныне твое имя будет Кётчёх Тёрёлёй", — так, дав ему имя, он со всеми своими людьми отправился с мыслью о том, что больше не будет к нему возвращаться. Да, правда, во второй раз он к нему не вернулся, говорят. 

7 В начале того, как на Батаса Мёндюкээна с шумом-гамом стали наступать 40 верховых воинов, он, увидев их, так кричал-выспрашивал, говорят: "Сможете меня победить, если с вами прибыл мой свояк, Бэт Хара, тогда сумеете меня победить, если его нет среди вас, то вам нечего делать!" Правда, никто ведь не говорил, что с ними тогда приезжал Бэт Хара. Так Дыгын Тойон стал побаиваться, говорят, Батаса Мёндюкээна — Кётчёх Тёрёлёй, ставшего родоначальником хатылинцев. 

8 У Батаса Мёндюкээна родились, говорят, девять сыновей, от которых родились предки людей нынешних наслегов. Я помню, звали их так: 

1 Кытаанах Баллы — от него произошел Кытаанахский наслег, 

2. Аччагар Ньамньах — от него Аччагарский наслег, 

3. Юрюнг Бас Болтонго — от него Болтонгский наслег, 

4. Тыараса Уол — от него Тыарасинский наслег, 

5. Уонаах Тэбэнэ — от него Уонахский наслег. 

Вот так произошли названия [наслегов]. Кроме того, от потомков Батаса Мёндюкээна пошли также люди Сыланского наслега, говорят. 

9 Это предание я слушала из уст родного отца Ивана Дьячковского, уроженца Хатылинского наслега на Кытаанах Хатылы. Он умер 65 лет от роду, 12 лет тому назад (в 1921 г.). 

 

7. Чорбогор Баатыр, Тыгын Тойон 

 

 

1 В старину на земле Намского района в местности Нэлэгэр Эбэ, в наслеге Кусаган Ыал жила, говорят, [старуха] по имени Кусаган Эмээхсин с тремя сыновьями. Была она бедная, имела совсем мало скота, зато три сына были охотниками, жили их добычей. Старшего звали богатырским именем Чорбогор Баатыр, однажды он состязался с Бэрт Хара из Борогонцев, и оказались равными по силе, его боялись ближние силачи; второй сын, Обоччо Тюмэрэй, был человеком смирным, он только охотился, если сказать современным языком, парень знал только есть да работать, слушался во всем брата; третий сын — Куонай Кылыысыт, был он быстроногим, на охоте, погнавшись, загонял любого зверя. 

Страшась этих трех парней-богатырей, богатыри из других улусов не заезжали в Намскую землю. Так и жили-веселились они сами по себе, владели самыми хорошими охотничьими угодьями наслегов Кусаган Ыал, Хамагатта, Хатынг Арыы, Хомустаах, именовавшихся намскими. В те времена господствовал над всеми тот, кто обладал силой и ловкостью. 

2 Когда так они жили, Тыгын Тойон из Кангаласцев со своим войском, со своими силачами и удальцами приехал состязаться с Чорбогором Баатыром, чтобы, победив его, присвоив себе его славное имя, получить с него дань и сделать его своим подданным. В те времена Тыгын жил в Сайсары, на месте, где стоит город [Якутск]. Он прибыл оттуда. Вот прибыв, поселился на правой стороне Нэлэгэр Эбэ со своими табунами, с дойными коровами, поставив себе урасу. Когда переезжал, взял с собой двух лучших парней, Тэллэмики Сююрюк и Бёдьёкё Бёгё. Живя по соседству, Тыгын начал готовить и копить кумыс из кобыльего молока. Это, оказывается, было время, когда сыновья старухи ушли на охоту, он в их отсутствие прибыл и расположился по соседству с ними. 

3 Живя по соседству, Тыгын приезжает к старухе и спрашивает "Кто вы такие, был слух, что у тебя удалые, славные дети, куда они ушли?' Тогда старуха отвечает ему: "Мы ничем не прославились, наша семья бедная-бедная, трое моих маленьких детей, с рукоятку ножа, ушли за пропитанием — охотиться на дальнюю северную речку; я наедаюсь лишь тогда, когда они принесут мне что-нибудь из своей добычи; мы не знаем радости, такие мы бедные". Тыгын, расспрашивая, вдруг заметил лук, лежащий подле урасы, удивляясь, что он слишком большой, взял его в руки, хотел натянуть и прицелиться — но не смог. Хотя Тыгын почувствовал страх, вслух он сказал: "Этот лук — вещь никудышная". Затем Тыгын вышел наружу. Он поселился правее, поставив девять своих урас. Около них много людей и скота, слышны разговоры людей. 

4 В это время приходят с дальних речек трое сыновей старухи. Они [все] увидели и услышали от матери, что Тыгын, поселившись на их лучших полянах, там готовит хорошую еду и [что он] приходил к ним. 

 

5 Тыгын, увидя, что вернулись парни, окаймил на середине поляны березками чэчир и устроил ысыах. На ысыах зовет всех соседей. На ысыах пришла старуха, о которой идет речь, и трое ее сыновей. 

По обычаям тех времен, устраивают разные состязания в силе и ловкости. Были прыжки на двенадцати берестяных отметках: кылыы, ыстанга, куобах. Во всех этих состязаниях парень Куонай Кылыысыт выходит победителем. Тэллэмики Сююрюк из рода Тыгына был побежден. Затем состязались в стрельбе из лука. На той стороне поляны, где они остановились, на опушке леса на пне поставили медное стремя так, чтобы была видна стрелкам задняя сторона его нижней части. Парень Бедьёкё из рода Тыгына, стреляя, не попал в стремя, а угодил в пенек, расколов его. Затем Чорбогор Баатыр простреливает стремя. От сильного напряжения при стрельбе у него выкатились глазные яблоки, удерживаемые лишь венами, словно шнурками. Когда выкатились глазные яблоки, в ярости он заметался. Тогда Тыгын, утешая его и поглаживая его глаза подогретой на слабом огне спинкой рукавицы из камусов, вправил их на свое место. 

По старому обычаю Чорбогор Баатыр, будучи хорошим стрелком, поджидает пролетающую над ним чайку, стреляет на лету из лука в чайку и сваливает ее насмерть — даже перья ее не разлетелись ни спереди, ни сзади. Увидев это, Тыгын тоже, подождав, стреляет в летящую чайку, но промазывает, выбивает у нее лишь три пера из хвоста. 

Тыгын в десяти различных состязаниях, которые он устроил, хотел прославить себя, но никто из его людей не может противостоять братьям. Празднование ысыаха продолжалось несколько дней, но не принесло ему успеха. 

6 Поэтому опасаясь [братьев], Тыгын ранним утром, когда еще никто не проснулся, разобрал урасы, оставив их боковые покрышки, выходящие к дому Чорбогора Баатыра, и отправился со всеми людьми и скотом в свои края. Вначале этого не заметили, так как боковые части всех урас, выходящие на них, были целы, а потом только узнали, что соседи от них давно уехали. 

7 Чорбогор Баатыр впал в страшный гнев, завопил-заорал, стал метаться в ярости. После этого Чорбогор Баатыр, подняв вверх свою пальму и повернувшись к южной стороне неба, высказывал свою обиду: 

"Большого обманщика, 

Хитрого плута 

Догнать бы нам и проколоть ему 

Аорту спинного хребта. 

Остановить бы нам сердце, 

Вены его разрезав, 

Распороть бы нам 

Крепкую его черную печень, 

Разбить бы нам 

Крепкие его кости! 

 

О-о! Парни, какая большая обида-досада!" — так говоря, он, как бык, рыл землю. Младшие два брата вслед за ним ревели, как быки, и рыли землю, так что пыль туманом заклубилась 

8 После этого трое парней пускаются на юг. Они по трем проходам поднимаются на Северную Священную гору, с ее хребта видят, что люди уже от них далеко. Чорбогор Баатыр, находясь на перевале Ыга Тахсар, видит сверху, что Тыгын Тойон со своими людьми начинает медленно спускаться с холма Маддьай. Увидев их, Чорбогор Баатыр до упора натягивает лук и, прицелившись, стреляет в толпу спускающихся с горы людей и сбивает одной стрелой трех человек. Когда люди так погибли, в войске поднимается суматоха. Увидев, что они засуетились, Чорбогор Баатыр с хребта горы им закричал: "Взял я кровь за мою стрелу!" Тогда: "Бери, раз ты взял." — в ответ прокричал Тыгын, все также продолжая свою кочевку. По обычаям тех времен нельзя было силой захватить землю других улусов и родов и обосноваться на ней, поэтому Чорбогор Баатыр вернулся домой, думая, что он прогнал их, не пустив в свою землю. В те времена только Тыгын, нарушая этот обычай, стремился к славе путем насилия и убийства, говорят. 

9 Парень Куонай Кылыысыт с громким топотом по другому проходу легко и быстро поднялся на гору, но увидев, что победу одержал старший брат, повернул назад. Так вернулись все трое братьев. По их именам названы перевалы, по которым они поднялись на хребет Священной горы: Тибигинэ Ааттык и Ыга Тахсар, а также перевал Маддьай. 

10 Кроме того, из-за слов Кусаган Эмээхсин, что их семья бедная и неприметная, а также по наречению Тыгына, что будут их называть бедной, неприметной семьей, на Намской земле есть наслег Кусаган Ыал. 

Под защитой этих трех братьев люди [рода] умножались, образовав такие наслеги, как Хатынг Арыы (Намский район), Хамагатта, Кусаган Ыал, Хомустаах. 

 

8 Таас Уллунгах, сын Дыгына

 

1 В древности, когда русские еще не пришли в якутский край, у якутов жил, говорят, всесильный царь по имени Дыгын из Кангаласцев. Благодаря богатству, обилию скота и подвластных ему людей, его соплеменников, был он известен как воин, богатырь, ставший тойоном. Весь свой век устраивал ысыахи, куда приглашал именитых людей из улуса, из других земель, организуя игры и заставляя их состязаться, меряться славой. 

 

2 У него в срединной солнечной стране родился парень-богатырь по имени Таас Уллунгах с неслыханной, неведомой и в недавнее время, и в старину, и на веку Дыгына великой силой. Он хоть и был очень мал, но отличался от обычных людей внешним видом и характером. Тело его целиком было покрыто костяным панцирем, подошвы ног были подобны глыбе-камню. Родился человек, которого не одолеть никакому богатырю, не пробить никакому оружию. По характеру юноша был нелюдимым. Он не любил находиться среди людей, не слушал никого и, ни с чем не считаясь, любил постоянно бывать на западной горе, поднявшись на которую, спал беспрерывно днем и ночью. 

3 Парень-юнец взрослел, и становилось видно, что, когда он возмужает, никому его не одолеть. Видя это, Дыгын думал об этом парне: "Этот парень станет человеком, еще не виданным на срединной земле, у солнечных людей, родился человек, о котором не слыхали в ближние времена; в мое время не должен появляться силач сильнее меня, не то сорвет он будущность потомков". Так размышляя, Аытът-тойон решает убить своего парня сам или поручить убийство своим силачам. 

4 Так решив, вызывает к себе удальца из Таатты. Пригласив удальца, говорит "Если хочешь жениться на моей дочери, прикончи мне родившегося у меня парня Тааса Уллунгаха, покрытого костным панцирем; если он возмужает, уничтожит якутов, поколеблет жизнь ураангхай. Тогда удалец крепко задумался: "Как мне убить покрытого костяным панцирем человека, каким оружием, где найти его уязвимое место? Если промажешь — пропадешь", — так думая, насторожился. 

5 Услышав их разговор, жена Дыгына заплакала и громко сказала: "Я не думаю, что моего сына кто-нибудь может одолеть, но могут убить, если поразят его в уязвимое место, которое подобно мягкой родинке и находится под его левой подмышкой". Удалец из Таатты, услышав эти ее слова, думает: "Значит, вот где находится его уязвимое место", — и взбирается на гору. 

6 Здесь он увидел, что на самой вершине горы крепко спит юноша, раскинув руки и ноги. Он сильно храпел. От его дыхания колыхались все ближние деревья и травы. Удалец увидел, что все тело юноши действительно покрыто костяным панцирем, подошвы тоже были камнеподобными. Если посмотреть внимательно, у него, как сказала мать, под левой подмышкой была черная мягкая родинка, не было видно другого такого места, в которое можно было бы поразить его. Удалец уперся своей длинной пальмой в родинку под мышкой спящего юноши — и со всей богатырской силой резко проткнул его пальмой и пригвоздил к земле. По обычаям тех времен второй раз не прокалывают. Удалец повернул острие пальмы в сердце юноши. Таас Уллунгах был в предсмертных судорогах, метался, как смерч, гнул-ломал деревья и растения, а затем умер. 

7 Так погубил [Дыгын] своего сына-силача из-за ревности к нему. Говорят, что позже он раскаивался. Богатырь, который убил его, говорят, был родом из Таатты. За то, что он убил Тааса Уллунгаха, Дыгын отдал ему в жены свою дочь. 

 

9. Бэрт Хара 

 

 

1 Если рассказывать о моих предках, то первым был Бэт Хара, живший во времена Тыгына. Про Бэт Хара есть много рассказов. 

2 Тыгын выехал, чтобы убить этого человека. Пришел, спрашивает у его матери: "Куда ушел твой сын?" Тогда старуха отвечала: "Сын мой ушел охотиться, питаемся его добычей". — "Утром пускай меня подождет. Я живу поблизости от вас. Поставили мы урасы", — сказал он. Старуха сказала: "Ладно". Вот все приходят утром перед восходом солнца. "Кажется, нарочно ко мне прибыл. Он человек, который истребил лучших людей", — думает Бэт Хара. Этот человек в глиняном горшке размером с половину урасы вскипятил воду. Это он вскипятил для чая, если сказать по-современному. О чем они разговаривали — неизвестно, об этом я не слышал подробностей. 

3 Вдруг два лебедя заклекотали сильными низкими голосами. В это время старуха находилась вне жилища. Она сказала: "Сынок, на северной стороне этой поляны они сели". Тыгын говорит "Ну, дружок, ты славный малый. Накрой стол. Убей этих птиц и принеси". Тогда Бэт Хара взял лук и, прицелившись, спрашивает: "Куда стрелять?" — "У доброго человека глаза острые. Стреляй в хорошее место: стреляй в глаз", — так сказал ему Тыгын. "Давай выстрелю, а то птицы собираются улетать", — сказал он (Бэрт Хара). Прицеливается и стреляет — слышен был треск удара тетивы о запястье. Бэт Хара бегом приносит добытого лебедя. Тыгын осмотрел лебедя с разных сторон и увидел, что оба глаза у него прострелены, отчего берут его страх и опасения. У него был сын Таас Такым. Наблюдая за всем этим, сын сказал отцу: "Ты не под стать этому человеку". Но в конце он сказал так: "Давай станем его обманывать. Если попадется на наш обман, может, еще за нами последует". 

4 Бэт Хара в полдень пошел в гости к Тыгыну. А он уже откочевал поспешно. Бэрт Хара ростом был в полторы сажени. Он пригляделся и увидел издалека, что Тыгын со своими людьми приблизился к Кысыл Сыыру. Тогда он берет свой лук и заклинает свою стрелу: "Добудь мне кого-нибудь из его людей или скота, пускай помнит, как приезжал к нам", — и стреляет. Стрела попадает в лучшего коня, поднимающегося на гору, пронзает его сердце. "И в будущем за ним не стоит гнаться. Никому не поддастся. Дал хороший урок. То-то мое тело вздрагивало при нем", — сказал [Тыгын]. Затем тот человек (Бэрт Хара) поставил урасу из коры, с того и пошло название наслега — Хатырык. 

5 Бэрт Хара обосновался возле озера Дьюёлэн, на севере. Тыгын по пути с севера заезжал к нему, говорят. 

 

10. Джалагай Киилээн, сын Джаарына 

 

 

1 Сын Джаарына Джалагай Киилээн будто бы не верил в то, что его отец мог шаманить. 

2 Вот у Джалагая Киилээна камлал один шаман. Этот шаман так заклинал: 

Племена абаасы, Имеющие рыжих коней, Перестаньте обманывать, Прекратите свои алчно-ненасытные проделки, Отправляйтесь в другую сторону, Прокладывайте свой путь в стороне от нас, Шляйтесь по иной стороне! 

3 Но тут Джалагай Киилээн закричал: "Где же они находятся — Имеющие рыжих коней абаасы, о которых ты, здесь сидя, болтаешь! Если на самом деле существуют Имеющие рыжих коней и ты говоришь правду, то сосватай за меня их любимую дочь и с той земли приведи ко мне в жены. Ну, если не приведешь, то берегись!" Затем тут же опрокинул шамана лицом вниз и стал бить его по заднице плоской стороной пальмы. 

Когда Джалагай Киилээн бил шамана, тот взмолился: "Умоляю, прошу тебя, остановись, не бей меня. Если дочь Имеющих рыжих коней согласится выйти за тебя замуж, что поделаешь, попробую привести ее". 

4 Шаман, став сватом, лихо камлает, прося-умоляя своих духов, имеющих рыжих коней, так заклинает: 

Обитающий в Среднем мире, 

Сверх меры разбогатевший, 

Вширь раздавшийся 

Сын шамана Джаарына, 

Важный человек Джалагай Киилээн, 

В доброй стороне, 

Достойной с ним лежать в обнимку, 

В дальней стороне 

Равной с ним лежать на ложе. 

Не найдя, живет. 

Поэтому ему, 

Сыну Среднего мира, 

Старшую вашу дочь 

Вы должны отдать в жены. 

Тогда Имеющие рыжих коней, позвав свою дочь, начали так ее бранить-приговаривать: 

Ну вот, девка, 

Прибыл сваток молодой, 

Кланяясь-умоляя, 

Передает просьбу человека, 

к тебе сватающегося, 

Есть шельмец — 

Дитя Среднего мира, 

Славный из якутов по имени Джалагай Киилээн, 

Он, не имея достойной 

Лежать с ним в обнимку, обиженный, 

Не имея равной 

Лежать с ним на ложе, расстроенный, 

Поэтому тебя сватает — 

нашу старшую дочь 

Как же долго 

Ты, девка, будешь рожать детей, 

Сходясь на лугах, 

Встречаясь на лесных буграх! 

Скажи не медля, согласна ты или нет? 

На это девушка устами шамана произнесла: "Дитя Среднего мира, наверно, с костями неокрепшими, тело у якута, видно, хлипкое, поэтому где ему выдержать дыхание таких славных существ, как мы". 

5 Сказав это, шаман снова стал заклинать: 

С тех пор как, взяв в руки бубен, 

Стал я греметь им, 

С тех пор как, взяв колотушку для бубна, 

Стал я резво скакать, 

Сколько раз я умолял-уговаривал вас, 

Сколько-сколько раз я, 

Поднявшись по вашему крутому 

ступенчатому перевалу 

Войдя на ваш ровный, покрытый льдом двор, 

Главную дверь вашей юрты настежь раскрыв, 

Молился-кланялся вам! 

За все это время 

Ни разу я не осмеливался посмотреть прямо 

В огненные глаза 

Таких могучих существ, как вы, 

Нет за мною такой вины! 

Ни единым словом 

Не перечил я вам, нет у меня такого греха! 

В благодарность за это сегодня, 

в славный такой день, 

Значит, получил я отказ, — 

Прошагав по снегу, 

Пробежав по росе. 

Вот горе-то мне! 

Как я, вернувшись в Средний мир, 

Взгляну прямо в глаза 

Грозному своему хозяину, 

Которому никогда никто не перечит, 

 

Удальцу Джалагаю Киилээну! 

Ох, какая холодная дрожь меня бьет, 

Как мои волосы встали дыбом, 

Какими судорогами стянуло мой стан — 

Повторяю, к вам, 

Видно, уже не вернусь… 

Тот страшный злодей грозился: 

"Если ты не приведешь ко мне в жены 

Дочь Имеющих рыжих коней, 

То взыщу с тебя самого, 

Аорту твою разорву". 

Этот удалец Джалагай Киилээн, 

Сын Джаарына, 

Уж больно разбогател, 

Уж очень раздался вширь, 

Для того, чтоб показать этому гордецу, 

Существуете вы или нет, 

Не попробовать ли спуститься тебе 

И стать ему подходящей подругой? 

Для того, чтоб лежать с ним в обнимку, 

Стать женою ему, 

Равной лежать на ложе, 

Не собрать ли тебе своих поезжанок, 

Не снарядить ли тебе своих шаферов? 

Вот с такими насмешливыми словами шаман обратился к дочери Имеющих рыжих коней. 

6 Слушавшие эти слова Имеющие рыжих коней пожалели своего парня-шамана и сказали: 

Ну, девка, 

Этого горемыку 

Не заставляй уж слишком рыдать-причитать! 

Тот якутский молодец, 

Наверно, зная себя, к тебе сватается. 

Нечего тебе, заводя шашни, 

Ходить с выпяченным животом, 

Нечего тебе забавляться, 

Заводя-завлекая любовников, 

Став женою, 

Убирайся в тот мир, 

Став супругой, переселись туда! 

Дитя Среднего мира, 

Каким бы хлипким он ни был, 

Наверно, парень, 

Способный удовлетворить 

Твою страсть, 

Твою ненасытную похоть, 

Твои приступы возбуждения неудержимые. 

В ответ их дочь сказала:

 Ну и мука, Ну и мука» 

Когда я, забеременев, 

Лежу с выпяченным животом, 

Он, видишь ли, пожалел меня. 

Когда я, срока достигнув, 

Лежу, чтобы родить, 

Он, видишь ли, ко мне посватался. 

Ну что же, 

Выйду замуж, 

Выйду замуж… 

Рыдающий-причитающий парень, 

Ты возвращайся раньше! 

Я, невеста, 

Могу прибыть и позже. 

7 Шаман достиг цели, ради которой камлал, и, радуясь-ликуя, истомившись-исхудав, спустился в свой Средний мир, сам весь покрытый куржаком и сосульками льда. 

Шаман, говорят, затем сказал: "Ваша невестка прибыла — спустилась с грохотом, очень много приехало сватов и сватий, на краю западного мыса нашего алааса остановились и начали привязывать своих коней и жеребцов. Ну, давайте не засиживайтесь, пошире раскройте двери, выйдите во двор, примите повод коня, введите невестку, постелите подстилку для сиденья. 

8 В то время Джалагай Киилээн, обосновавшись в местности Ыылаах, жил в десяти километрах на юг от Маалыкая. Здесь он жил богато, имея дом с чуланом для взрослых дочерей. Подворье его было просторным, состоящим из множества сеновалов и загонов. Он, услышав то, что произнес шаман сказал: 

— А ну, парни, о чем этот шаман балаболит, выйдите и посмотрите-ка. 

И вот, как только парни открыли дверь, по дому сразу разнеслась очень острая неприятная вонь и появилось сияние двух глаз, которое пронзило насквозь край очага. Тут же внутри чулана для девушек застонала женщина, рожающая ребенка, затем, как только она издала вопль, громко заревел новорожденный младенец. 

Некоторые бойкие, не трусливые парни вышли во двор и посмотрели, а там, на западном мысу Ыылааха, мелькали страшилища ростом с тень лиственницы во время новолуния; испугались они этого и обратно вскочили в дом. "Такие огромные великие чудовища спустились", — поведали они. 

Как ни смел был Джалагай Киилээн, но и он устрашился-испугался, волосы его встали дыбом, говорят. 

 

"Этих вот людей, которых ты привел, сейчас же прогони. Если ты их не спровадишь назад, то убью тебя!" — так Джалагай Киилээн стал орать на шамана. 

9 Разве мог шаман тягаться с ним на равных? Он совершил камлание для того, чтобы выпроводить назад тех людей, которых привел. Он стал заклинать дочь злых духов вот так: 

Добром отделайтесь, 

Без шума уезжайте, 

Пусть головы ваши расширятся, 

Пусть ваши хвосты сузятся. 

На это дочь злых духов ответила: "Сын Среднего мира Джалагай Киилээн, видят — не видят ли то, что ты сотворил со мной из-за беспокойной своей безалаберности, своих проказ. Ты ведь сделал меня посмешищем для серой собаки, поводом насмешек для пестрой собаки. Я ведь тоже добром с тобой не расстанусь, уж плату-то за труды моих ног я получу с тебя; просто так не удастся меня прогнать, заставлю отплатить за то, что ты посмеялся надо мной". 

10 Джалагай Киилээн, слышавший эти ее стенания, сказал: "Если она добром не отправляется, пусть за труды своих ног берет вон того семилетнего моего сына". 

Той ночью шаман спровадил того мальчика к духам, обманул их и заставил возвратиться назад в свой мир. 

Тот семилетний мальчик той ночью, говорят, скончался. 

11 Шаман у Джалагая Киилээна стал камлать, призывая духов, имеющих беломордых черных коней. И тут он снова стал сечь шамана, опрокинув его навзничь. 

— Что ты призываешь каких-то Имеющих черных коней, где же они обитают? Если ты прав, то люди, содержащие черных коней, должно быть, косят траву и рубят дрова. Поэтому сейчас же, пока я не вытянул твою становую жилу, пока твои сердце и печень не выдавил меж твоих ребер, спусти сюда и дочь тех духов, Имеющих черных коней, чтобы я сделал их своими сенокосчиками. 

Вот такое он дал поручение шаману. 

12 Шаман, говорят, и на этот раз совершил камлание. Так камлая, от Имеющих черных коней он спустил к Джалагаю Киилээну для косьбы парня и девушку. Как только он кончил камлать, в дом Джалагая Киилээна стремительно вошел один смуглый поджарый человек. "Я прибыл к тебе косить сено, укажи дом, где бы я жил, пока работаю у тебя", — попросил он у Джалагая Киилээна. Тогда тот указал ему одну плохую заброшенную юрту. 

 

13 И вот со следующего дня каждый день стала скашиваться трава одного из алаасов. Никто не видел тех, кто косил и убирал сено. Просто стало так: как только заслышится свист косы — вся трава скашивалась и сама валилась на землю; как только заслышится шуршание грабель, собирающих сено, — так просохшая трава сама складывалась в копны. Вот так все сенокосы Джалагая Киилээна были скошены и убраны за несколько дней. 

14 И тогда, говорят, Джалагай Киилээн свою благодарность так высказал: "Этот чертов шаман и вправду может совершать то, что говорит. Смотри-ка, разве не видите, как он нас выручил, спустив таких превосходных сенокосчиков". 

Он встретился с тем смуглым поджарым человеком, который косил его сено, и спросил: 

— За косьбу что возьмешь, сеном заплатить или скотом? 

— Да что я возьму? Есть у меня один молоденький жеребчик, его буду кормить. Зимой спущусь и перезимую в той юрте, где жил во время сенокоса, каждый день буду брать по одной вязанке сена", — сказал он в ответ. 

Джалагай Киилээн обрадовался так, что чуть не шлепнулся оземь. "Подумаешь, всего-то одна вязаночка сена!" — посмеялся он в душе. 

15 Зимой тот смуглый поджарый человек спустился на землю и поселился в пустовавшей юрте. Во время зимовки он каждый день давал своему жеребчику по одной вязанке сена. 

В ту зиму скот Джалагая Киилээна подох от голода. 

16 Старинные люди начинали сенокос в Петров день или два дня спустя. На следующий день после Петрова дня (13 июля) сенокоса не начинали, считалось грехом, потому что в этот день спустился и начал косить сын злых духов. 

 

11 Грозный Голова Огненный Старостин 

 

1 В нашем Оджелуно-Чакырском наслеге Амгинского района в старину жил, прочно обосновавшись, получивший большую известность Григорий Старостин, единственный любимый сын Ивана Бюютээна, сына Уогалах Логлойо. Этот Старостин, будучи сыном богача, вырос человеком очень дерзким, вспыльчивым и надменным и выказывал себя по отношению к ближайшим своим соседям или очень важным, или злохарактерным. Он постепенно перебывал в своем наслеге князцом, в своем ухусе — головой, в Якутской [степной] думе — заседателем. 

2 На всяких свадьбах и ысыахах тех, кого он терпеть не мог, заставлял всегда пороть. Тех людей, которые проезжали мимо его дома, не заехав, не заявившись к нему, приказывал доставить к себе и заставлял пороть. Тех, кто ослушался его или не мог выполнить его поручений, тоже, говорят, заставлял пороть. И тех явных воров, которые выступали в пререкания, говорят, беспощадно наказывал, подвергая порке. 

 

Этим народ очень возмущался, но не имел силы идти против него. Чувствуя себя в округе единственным тойоном, всесильным царем, долгие годы внушал людям страх. Поэтому народ присвоил ему имя Стаарысын Уордаах кулуба — Грозный голова Старостин. 

3 Голова Старостин велел, говорят, на скотных дворах насыпать золу, а затем собрав много отменных молодцов и раздев их догола, заставлял бодаться друг с другом, подражая быкам. Отказывающихся от этого или нарочно дающих осилить себя подвергал, говорят, порке. Вот, говорят, считая лучшим из бодающихся человека своего наслега Данилу Григорьева, дал ему прозвище Молуос. 

Рассказывают, что когда он, проезжая мимо, видел в табуне или стаде красивую скотину, то говорил сквозь зубы: "Эта скотина очень уродливого вида, сразу бросается в глаза, следует ее разукрасить". И с этой скотины живьем сдирали шкуру, обрубали ноги и под ударами кнута заставляли ее гонять по всему алаасу. 

4 В одном наслеге с ним жил, говорят, Софрон Пашенный, очень почтенный и чистоплотный человек, одевавшийся в суконный кафтан с шелковым кушаком, ездивший на черном коне-иноходце, которого он седлал серебряным седлом, украшенным узором. Когда он отправлялся к жителям, то брал с собой веник, чтобы отряхиваться, и махалку от комаров; когда же он выходил от жителей, имел обыкновение снимать свою одежду и отряхивать ее веником. Однажды летом этот человек приехал погостить к голове Старостину. Лошадь свою привязал к переднему столбу коновязи. 

Голова Старостин, подстрекая парней из своей челяди, сказал: "Парни, вон этот Софрон Пашенный очень уж опрятный и чистюля. Выйдите и свежими мокрыми испражнениями своими измажьте седло и удила коня. Посмотрим, что-то будет с ним". Тогда парни вышли и так сделали. 

Софрон Пашенный, погостив, вышел и, увидев это, сразу же разрезал пальмой подпруги седла и удила и, сбросив седло на землю, молча повел лошадь на поводу. Голова, подивившись этому, присвоил ему имя Чамчас Соппуруон — Спесивый Софрон. 

5 А воров, говорят, подвергая их всяческим наказаниям, выну¬дал сознаваться в грехах и провинностях: например, заставлял голову сжимать клещами, надевать на шею колодку, как на быка, на ноги — колодку; сбрасывал в ледяной погреб; повесив человека вниз головой, заставлял окуривать его дымом; [приказывал] сажать на горячую золу, стегать розгами, а в осеннюю пору с заморозками на целую ночь привязывать к дереву. 

 

Однажды летом ближайший его человек из Сэсэн-Бологурского наслега Егор Атастаан с берестяной корзинкой за спиной на озере Кэтийэ ставил верши. К несчастью, в это время воры поймали из стада головы Старостина одну яловую корову, [зарезав], отделили мясо от костей и унесли. Тогда, говоря: "Это, наверное, он зарезал. Недаром сын Бёпоёра Егор Атастаан взад-вперед шныряет по этому месту", — придираясь так, заставил его схватить, привести и сильно избил розгами, да еще, говорят, выбил ему розгами один глаз. Мало того, в уплату за свою корову он заставил пригнать табун Егора Атастаана из двенадцати голов с жеребцом и взял себе. 

6 Однажды один из соседей, придя к голове, заявил: "Пропала моя кобыла. По следам я дошел до усадьбы твоего старшего брата Васьки Магатыка и не увидел ее. Когда его жена, выйдя из хотона с кровью на торбасах, захотела поговорить со мной, он обратно втолкнул ее в хотон. Я знаю, что наверняка они украли мою кобылу. Потому, наш почтенный старец, прошу, низко кланяясь, пойдемте и на месте вынесите свое решение". Голова Старостин, прибыв к своему брату Василию Магатыку, не медля, схватил его и, уведя на западную сторону летника Муньалы, жестоко высек. После того как высек, навсегда переселил его с этого алааса на житье в алаас Юённээх. Его брат, переселившись туда, еще больше стал воровать. 

7 Вот так прославившись, Грозный Старостин, когда его дочь отправлялась в свою свадебную поездку в Хадарцы к сыну Ивана Сэтээтэл Косте-Константину, повздорил с хайахсытским князцом Петром Икки Тиисом и заставил высечь его, привязав к кресту, на середине обширной поляны Ёнгёр Ёлёнгё. И когда по жалобе Икки Тииса из центра пришло дело с вызовом Старостина, он, находясь в городе, с испугу выпил яд и умер. Об этом пришло сообщение. Вот так рассказывали. 

 

12. Чохороон 

 

1 Если рассказывать о Великом Чохорооне, то есть много о чем поведать. Этот жестокий бай жил километрах в десяти от современного совхозного села Эльгяйи, на том берегу реки, на земле тогдашнего 3-го Бордонского наслега. Имел он старшего сына по имени Егор Молуок, такого же, как он сам, сильного и буйного, легкого на ногу, несколько раз сидевшего за разбойничанье в Якутской тюрьме; еще был [у него сын] добрый нравом, спокойный, который, [как говорят], не потревожит лежащей коровы, человек по имени Константин Кююстээх. Третье дитя, дочь бая по имени Мария Сээкэ, рожденная вслед за сыновьями, была славнейшей девицей, оказывается. А сам Чохороон-то, прославляясь единолично, богатея безмерно, захлебываясь жидким, икая от густого, имущим одного себя считая, народом своим пренебрегая, близких своих, родичей притесняя, нравом дурным от людей отличаясь, жил. 

 

2 Так жил: когда весть мужчинам подавал — приходили, сено ему косили, когда весть женщинам подавал — приходили, сено ему сгребали, на всем готовом он жил. Осенью, когда забивал на зиму скот, оставлял мясо лежать во дворе без присмотра. Велел  из огороженного стога самое зеленое сено небрежно, роняя по дороге часть его, привозить во двор и заставлял ворота загона оставлять открытыми: когда забредала чья-нибудь лошадь — ловил и забивал ее, когда забредала чья-нибудь корова — ловил и забивал ее, если кто-нибудь из соседей не привязывал собаку и та прибегала и грызла мясо телки — приходил и забивал телку у них, когда грызла мясо быка — быка у тех забивал, когда конское мясо грызла — лошадь у тех приходил и забивал. Из-за этих его проделок соседи во время забоя скота вынуждены были привязывать своих собак, держать в загоне свой скот, и этим он им доставлял, говорят, большие хлопоты. 

3 Когда так, грозя всем, жил, к нему приезжает на худой лошади со злой собакой человек непомерно большого роста, лошадь [его] подбирает по дороге сено, собака его подбегает и начинает грызть мясо, [сам] к коновязи лошадь привязывает. Находившиеся во дворе парни из челяди входят и сообщают: "Великий старец, собака чужая грызет мясо, лошадь чужая подошла, подбирая по пути сено, один какой-то странный человек пришел, посмотрите", — говорят. "Негодяй, когда войдет — посмотрим, рассудив, как подобает, отпустим", — думает. 

4 Была у него гадкая привычка унижать и оскорблять людей; если к нему заходил незнакомый гость, он распоряжался приготовить еду, с которой никто не мог справиться: бедноватому гостю — сварить четверть туши бычка, гостю получше — четверть туши лошади, а потом, обвиняя их в том, что, мол, не сумели все съесть, загрязнили мою еду, — приказывал их отодрать — имел такую привычку, оказывается. 

Чохороон и сам был сильным-крепким человеком: острый топорик называют у нас чохорооном. Наверно, таким шустрым и удалым человеком был, сын тоже был сильный, разбойничьего характера, потому и жил так спесиво — никто не смел противиться ему. 

5 Тот пришедший человек с трудом влез в двери и, ступая так, что прогибался пол из молодых лиственниц, вошел [в дом]. 

— Великий старец Чохороон, как к хозяину дома — в гости, как к велеречивому — поговорить, как к хлебосольному — поесть пришел, здравствуй! — говорит. 

— С ладным, бойким языком ты, человечище, оказывается; где родился-вырос, откуда корень ведешь, род имеешь, человечище явившийся? — спросил. 

— Отсюда на расстоянии одного малого дневного перехода есть небольшое озерцо под названием Кююкяй, там на  [его] берегу живущего Усуна Кулгааха младший брат, до тридцати лет неженатый, по имени Ого Чэнгэчик, я буду. Человек с трубчатыми костями, со слоистым мясом, с открытыми ушами мог [обо мне] и услышать, — говорит. 

 

— Ха-ха, и вправду про такого будто рассказывали, а озеро Кююкяй не озерцо какое-то, а единственное в округе озеро длиной без малого в дневной переезд, шириной — в денник, о живущем около озера Ого Чэнгэчике слыхал я. Рад, что довелось увидеть, друг! А ну-ка, парни, девки, наварите побольше мяса, приятный гость пожаловал, — приказал. 

6 Внесли переднюю ногу нагульной кобылицы, изрубили на куски и сварили быстро в большом котле. Как подобало старинным людям, нарубив мясо, положив [в котел], быстро сварили и жеребятину, быстренько выложив на стол большой кучей, принесли в больших деревянных чашках; жир топленый подали, поставив в деревянной миске, бульона даже не подавали. 

7 Человек, сидя в облезлой оленьей дошке, подпоясанной ремнем, обеими руками, словно крестясь, стал брать куски мяса и, поднеся ко рту, начал есть. А старец Чохороон, возлежа на лавке-диване, подпирая ладонью подбородок, глядел, не отрывая глаз, на то, как тот ест-поедает. Съев большую часть мяса, запивает топленым жиром, поданным в миске, будто говоря: "Зачем макать, капать на стол, лучше поднять и выпить за столом". Затем опять обеими руками, попеременно беря куски, словно крестясь, начинает одолевать кучу мяса. Когда [старик], пораженный этим, отводил глаза, [тот] куски опускал за пазуху через расстегнутый ворот дошки. Кончив есть: 

— Средний у вас стол, старик, оказывается, ничего особенного не вижу; как это [другие] не справляются, я-то смог, — говорит. 

— Ну, ладный ты человек, оказывается, и поесть можешь, и походить по свету достоин, — с радостью разговорился [старик]. 

После этого [тот], выйдя будто за седлом, мясо из-за пазухи вывалил на снег так Ого Чэнгэчик угощение Чохороона все съел, говорят. 

8 Ого Чэнгэчик был отменный охотник, [к старику] пришел с семью соболиными шкурами в дар. 

— Думая, что человек, водящийся с купцами, богачами центральных земель, даст табаку, чаю, муки, товаров, — пришел я с даром: дорогими черными соболиными шкурами. Поменяемся, — сказал. 

Вот только Ого Чэнгэчик гостил у него, говорят, не испытав унижения и обиды. 

9 Во времена Чохороона в наших местах было великое озеро в восемьдесят гектаров под названием Арангах Арыылаах, слившееся в одно огромное озеро с озером Маар. 

10 В то время парень-бедняк по имени Догойу Алексей, человек бойкий и решительный, промышляющий [рыбу и дичь], хочет взять в жены дочь Чохороона Марию Сээкэ, но старик Чохороон не выдает. "Как на мою дочь может он зариться, будто родовитый и богатый человек? За него не отдам", — говорит. 

 

Сыновья Чохороона Егор Молуок и Константин Кююстээх, будучи в товарищеских отношениях с ним [Алексеем], который, наверно, по силе и ловкости был им равным, желают выдать за него сестру. Несколько раз пытались обратиться к отцу. 

— Выдадим сестру нашу за Догойу Алексея. 

11 В последний раз Догойу Алексей обращается к старику в июньские дни: 

— Вот мы с Марией Сээкэ хотим создать семью, дай нам отцовское благословение и сделай нас мужем и женой. 

— Будто родовитый человек, будто богатством-достатком обладающий, хочешь жениться на моей дочери! Дочь свою не отдам. Ну, может, и выдам [за тебя], если выполнишь мое задание. За этой рекой Вилюй, на другом берегу речки Ботомоойу, по пути на Нюрбу, в местности Кугдаар, у знаменитых богачей есть, говорят, большой котел, в котором за раз варится четверть туши. Если тот котел завтра утром, до восхода солнца, доставишь сюда, дочь свою выдам [за тебя], — говорит. 

2 И вправду, в назначенное время человеку того не успеть доставить (кстати, дело было к вечеру июньских коротких ночей); за пять-шесть часов доставить из Кугдаара на Нюрбе, переправляясь через реку Вилюй и речку Ботомоойу, — трудное дело. 

— Вот старик невыполнимое задание дал, — выйдя, [Алексей] говорит Егору Молуоку. 

На это Егор Молуок — молодец воскликнул: 

— Да ну, у нас же есть знаменитый конь Дэгэйэр Элэмэс, даже если сядем на него вдвоем и вплавь переправимся, и то доставим обязательно. Раз старик так сказал, не бойся — доставим. 

13 Вдвоем ли отправились — неизвестно, Егор Молуок ли из Кугдаара привез — неизвестно: утром до восхода солнца большой котел сбросили во двор [старика]. 

— Задание старика выполнено, большой котел доставили, разбудите старика, — сказали. 

Вышел и, увидя, [произнес]: 

— Пока этот четырехногий [конь] жив, не дадите житья двуногим [людям]! — сказав, знаменитого любимого коня своего Дэгэйэр Элэмэса убил ударом [топора] в лоб, говорят. 

А дочь свою, в приданое ей дав беломордую корову с шелудивым теленком, белоглазую грязно-белую кобылу, послал к Догойу Алексею. 

14 Когда Догойу Алексей, ловя вершами рыбу, добывая силками дичь, заготавливая сено, жил, как все, своей семьей, [Чохороон], не совладав со своей жадностью, ссылаясь на то, что при прежней власти осушивший озеро человек в течение десяти лет пользовался сенокосными угодьями, при помощи деревянных лопат и заступов распорядился спустить озеро Арыылаах в речку Сасар и получил обширные покосы. 

 

15 Когда прошло десять лет, при Василии Николаевиче Попове — Ёрпоёре Кулубе из рода Чёччюкэ из Кыайар богатые люди из кангаласских родов сменили метки покосных участков, потом для разрешения спора вынуждены были пригласить большого голову. Пригласили голову, чтобы тот передвинул межевые знаки, так как покосы в сотни десятин земли не должны принадлежать одному человеку, тем более из 3-го Бордонского наслега, что на том берегу; разрешить спор привели голову Ёргюёра. 

— Межевой кол здесь вобью, — сказав, голова Ёргюёр поднял заостренный кол; тут Чохороон стал умолять: 

— Дожившему до такого возраста в Среднем мире, [вскоре] уходящему в тот [другой] мир, недостойно вам будет сказать, что не вняли моему заветному слову, что переступили мое последнее слово: в то место, что покрыто моей ступней, не забивай [кол]. 

Когда так попросил, дородный голова Ёргюёр: 

— Если жалко ноги, уберешь! — так сказав, показывая свою власть головы, поднял острый кол; [Чохороон] отдернул ногу, говорят. Вот такой был случай, который устрашил Чохороона, говорят. 

16 Пользуясь всем этим, Чохороон позже безмерно разбогател, и затем на своей земле велел выкосить траву и весь ерник и тальник, потом разослал приглашения, чтобы люди пришли сгребать сено. Но за два дня до того, как пойти сгребать женщинам, в страшную засуху, сказав: "Найдется молодец, чтоб сгребать!" — высек огонь огнивом и пустил пал, говорят. 

 

Тот покос и место, освобожденное огнем от ерника, тальника и леса называют урочищем Чохороона, сенокосные угодья на нем и озеро, там образовавшееся, называют Кюндэ Чохороона.

Читать дальше