"Якутская окраина" №29, вторникъ 5 февраля 1913 г.
Крѣпко хотѣлось Иванчику Заровняеву выиграть или лошадь или корову, которые разыгрывались на лоттереѣ въ пользу пріюта. А еще лучше, если бы выиграть и то и другое.
Вотъ уже десятый билетъ беретъ онъ изъ колеса и все пустые. Крупныя капли пота катятся со лба, напряженіе растетъ и растетъ, а выигрыша все еще нѣтъ.
Принесенные три рубля израсходованы полностью.
Жажда отыграться и стремленіе получить хотя бы только лошадь заставляютъ сдѣлать двухрублевый заемъ у кучера Педэта (Федота).
Фортуна улыбнулась: мокрая ладонь сжимаетъ уже документъ на обладаніе вещью, а чей-то голосъ назойливо шепчетъ въ уши: „или конь или корова".
Двѣ ночи не спалось Иванчику, заботы о сѣнѣ все время безпокоили.
„Хорошо еще — думалъ онъ — на одинъ билетъ достается только одна вещь, достанься и конь и корова — сколько сѣна съѣдятъ оба!".
Насталъ наконецъ, моментъ полученія выигрыша.
Народу, было много; всякому хотѣлось поскорѣе увести лошадь и корову. Иванчикъ терпѣливо дожидалъ очереди, съ радостью смотря, какъ предъявители билетовъ получали съ кислой миной цѣлые десятки подтяжекъ, галстуковъ второй свѣжести и разное добро, пожертвованное щедрыми благотворителями.
— То то позавидуютъ, когда мнѣ скажутъ: — вамъ лошадь!
Очнулся онъ отъ удара въ ногу. Кто то схватилъ и съ силой повернулъ его, погнавъ къ выходу.
Гналъ околоточный, черкесъ.
— За что гонишь?.. у меня билетъ есть,— пробовалъ защищаться Иванчикъ, но у дверей встрѣтился квартальный, по прозвищу Стессель, и черезъ полчаса обладатель билета сидѣлъ въ полиціи, успѣвъ получитъ солидное внушеніе, увы, не изъ усть, а изъ рукъ „блюстителей порядка".
Педэтъ, отчасти изъ сочувствія, отчасти, какъ кредиторъ, принялъ горячее участіе въ заключенномъ. Сбѣгавъ въ контору, гдѣ Иванчикъ служилъ работникомъ, разсказалъ о событіи; прибѣжалъ въ полицію. Тамъ выдали ему злополучный билетъ.
Черезъ полтора часа, Иванчикъ, выпущенный изъ кутузки, стремглавъ летѣлъ къ Педэту.
— Развѣ не выдали коня? — закричалъ онъ, отворяя двери.
— Вотъ онъ, сказалъ грустно Педэтъ, подавая жестяную формочку для желе.
—
Заплакалъ Иванчикъ.
«Якутская Окраина» №81, воскресенье 14 апрѣля 1913.
Послѣ длинной суровой зимы пришла, наконецъ, весна, красивая, какъ нигдѣ, съ огненнымъ въ полнеба закатомъ, съ широкимъ, въ цѣлое море, разливомъ воды. На высокомъ Крутомъ мысу оживленье: охотничье общество открыло сезонъ охоты на гусей и общая палатка полна охотниковъ. Настроеніе приподнятое. Чистый воздухъ, теплое ласковое солнце, близость къ природѣ, — все это дѣлаетъ существо, сидящее цѣлые дни въ какой-нибудь канцеляріи, похожимъ на настоящаго человѣка, свободнаго, сильнаго. Впалая грудь силится превратиться въ нѣчто необъятное, способное вмѣстить весь воздухъ, верстъ на двадцать кругомъ. Жиденькій голосокъ, не слушая мозга, спѣшитъ воспѣть что-нибудь большое, красочное, совсѣмъ не похожее на собственную сѣрую жизнь. Живительная влага, въ изобиліи привезенная въ палатку, еще болѣе подвинчиваетъ настроеніе, заставляя уйти дальше отъ нудной обыденщины.
„Въ эти минуты и я понимаю Илью Муромца" — старался кричать такъ, чтобы его слышали, Павелъ Павловичъ, худенькій, невзрачнаго вида канцеляристъ. — „Глаза мои тоже ищутъ кольцо, взявшись за которое, я кажется способенъ повернуть земной шаръ!" Дружнымъ хохотомъ встрѣчено было заявленіе новаго богатыря, но многіе чувствовали то же самое, что и Павелъ Павловичъ, многимъ хотѣлось подвиговъ рѣшительныхъ, смѣлыхъ, ничего общаго не имѣющихъ съ ихъ жизнью.
„Изъ-за острова на стрежень"... запищалъ чей то фальцетъ и обладатель его, самъ испугавшись своего поступка, сконфуженно смотритъ на присутствующихъ, но тѣ тоже захвачены моментомъ и пѣсня растетъ. Старый охотникъ Николай Львовичъ трясущимися руками началъ управлять хоромъ, стараясь выразить ими то, о чемъ говорила пѣсня. Порой даже слышенъ былъ его голосъ, вѣрнѣе, своеобразное дребезжаніе чего-то надтреснутаго.
Гуси, какъ будто зная, что охотникамъ теперь не до нихъ, летѣли огромными стаями надъ самой палаткой.
Въ углу палатки завязался споръ: изъ какого вѣдомства охотники больше врутъ; одни говорили, что акцизники, другіе указывали на адвокатовъ. Въ концѣ-концовъ рѣшили что врутъ одинаково всѣ.
„Эхъ, какъ хорошо теперь и какъ плохо будетъ завтра, когда мы влѣземъ опять въ свою шкуру“ —говорилъ въ сторонкѣ Андрей Петровичъ, прозванный философомъ за постоянное стремленіе выяснить ошибки жизни людей. Правда, будучи трезвъ, онъ молчалъ, механически записывая и переписывая, въ большинствѣ случаевъ никому не нужныя, бумаги, но стоило ему выпить и накопившееся недѣлями изливалось въ цѣломъ потокѣ самобичеванія, т.к. часть ошибокъ Андрей Петровичъ принималъ на себя.
„Зачѣмъ мы существуемъ? — билъ себя въ грудь Андрей Петровичъ. Кому мы нужны? Да никому, отвѣчалъ онъ, не дожидаясь отвѣта другихъ. „Весь земной шаръ наплодилъ чиновниковъ, чиновниковъ и платитъ имъ жалованіе только за то, чтобы тѣ мѣшали ему жить. Дошло до того, что добывающій хлѣбъ ходитъ голодный и голый, а мы, захребетники, сыты, одѣты и даже пьяны; пьяны, чертъ насъ возьми!"
— А ты не пей, — резонно замѣчаетъ кто то сбоку — лучше иди голодай и, можетъ быть, хныкать не будешь, если только не завопишь пуще прежняго, мы тебѣ въ этомъ поможемъ.
Разговоръ перешелъ на тему о несуразности жизни.
„Нѣтъ въ ней не только красоты, о ней я уже не говорю, — жаловался Андрей Петровичъ, — а даже нѣтъ простой простой порядочности; одна подлость вездѣ. Нѣтъ людей, а есть только подлецы, да и подлецы-то послѣдняго сорта: маленькіе, сѣрые, безъ человѣческихъ запросовъ или съ запросами всеядныхъ животныхъ. Вся жизнь наша — сплошное свинство: утромъ — никому неинтересная и никому ненужная и скорѣе всѣмъ вредная „работа", съ маленькими гадостями своему ближнему, днемъ и вечеромъ — обжорство: вино и карты. Завтра — то же самое и дальше то же, пока не снесутъ въ холодную, мерзлую и темную яму. Гдѣ-же въ насъ человѣкъ? Кто-то въ насмѣшку назвалъ насъ людьми, а мы и повѣрили".
„Я протестую, господа", - кричалъ во всю силу своихъ легкихъ Павелъ Павловичъ. „Вретъ наша ворона. Жизнь не стоитъ на одномъ мѣстѣ; она двигается къ лучшему будущему и каждый изъ насъ сознаетъ это. Правда, мы по обязанности должны задерживать ее, но вѣдь и упираемся-то только для виду, чтобы не лишиться куска хлѣба, а тайкомъ каждый сочувствуетъ движенію и помогаетъ. Не рыцари мы, я согласенъ; но и не свиньи, какъ говоритъ Андрей Петровичъ”.
„Нѣчто среднее" — вставилъ, тотъ.
Пусть — продолжалъ съ жаромъ Павелъ Павловичъ — ни мы, ни дѣти наши не дождутся такой жизни, какой она должна быть — дождутся внуки или правнуки. По моему, даже ради одного этого стоитъ жить. Посмотрите на меня: я самый хилый изъ васъ, а весна вдохнула въ меня столько силы, столько надеждъ, что языкъ не можетъ передать хотя-бы приблизительно того, что переживаю. Неужели вы не замѣчаете другой весны, приближающейся къ намъ уже много лѣтъ? Медленно идетъ она, но зато долго будетъ гостить на землѣ и приходъ ея не остановятъ никакія жалкія перегородки людей.
Около восьми часовъ утра охотники двигались къ городу.
Яркое солнце грѣло такъ нѣжно и ласково, что въ душѣ не оставалось ни капли сомнѣнія въ томъ, что приближается весна и не только обыкновенная весна, ежегодная, а другая — огромная, несущая всѣмъ счастье.