ИЗЪ ЯКУТСКА.

Еще я видѣлъ больницу, острогъ, казенные хлѣбные магазины; на берегу, когда онъ открывался изъ за домовъ, видѣлъ стоящія въ пескѣ, покачнувшіяся на бокъ, или опрокинутыя вверхъ дномъ лодки, а потомъ проѣхалъ мимо базара, съ пестрой толпой Якутовъ и Якутокъ. Много и русскаго, но много и другаго, что современемъ будетъ тоже русское. Скоро я уже сидѣлъ на квартирѣ въ своей комнатѣ, за обѣдомъ.

Послѣ обѣда я пошелъ къ товарищамъ, которые опередили меня. Черезъ день они отправлялись далѣе, я хотѣлъ ѣхать въ слѣдъ за ними, а мнѣ еще надо было запастись мѣховымъ платьемъ и обувью. На Ленѣ могли застать морозы. «Гдѣ я могу купить себѣ шубу»? спросилъ я одного изъ якутскихъ жителей, которыхъ увидалъ у товарищей. «Вамъ какую угодно? лисью, тарабаганью, песцовую, или бѣличью?» спросилъ онъ. «Которая теплѣе». «Такъ медвѣжью хорошо». «Ну, медвѣжью». «Азойно будетъ въ медвѣжьей», примолвилъ, другой. «Ну песцовую». «Теперь здѣсь мѣховъ никакихъ не найдете»... замѣтили мнѣ. «Въ Якутскѣ не найду мѣховъ»! «Не найдете: вотъ еслибъ лѣтомъ изволили пожаловать, тогда дивно бываетъ мѣховъ: тогда бы славный купили, какой угодно, и дешево». «А вотъ тогда-то бы и не купилъ: за чѣмъ мнѣ лѣтомъ мѣхъ»? «Лучше всего вамъ кухлянку купить, особенно двойную»... сказалъ другой, вслушавшійся въ нашъ разговоръ. «Что это такое кухлянка»? спросилъ я. «Это такая рубашка изъ оленьей шкуры, шерстью вверхъ. А если купите двойную т. е. и снизу такая же шерсть, такъ никакой шубы не надо». «Нѣтъ это тяжело надѣвать, перебилъ кто то, въ двойной кухлянкѣ не поворотишься: а вы лучше подъ одинакую кухлянку купите пыжиковое пальто — вотъ и все». «Что это такое пыжиковое пальто»? «Это пальто изъ шкуръ молодыхъ оленей». «Всего лучше купить вамъ борловую даху, заговорилъ четвертый, — тогда вамъ ровно ничего не надо»... «Что это такое борловая даха»? спросилъ я. «Это шкура съ дикаго козла, пушистая, теплая, мягкая: въ ней никакой морозъ не проберетъ». «Помилуйте, сказалъ тутъ еще кто-то: какъ можно даху? шерсть лѣзетъ»... «Чтожь такое, что лѣзетъ»... «Какъ что: въ ротъ, въ глаза, налѣзетъ»... «Гдѣ-жь мнѣ купить даху, или кухлянку»? перебилъ я. «Теперь не гдѣ: вотъ еслибъ лѣтомъ изволили пожаловать, дружно повторили всѣ: тогда пріѣзжаютъ сюда сверху, по Ленѣ, изъ Иркутска купцы; они закупаютъ весь пушной товаръ». «Торбасами не забудьте запастись», замѣтили мнѣ. «И пыжиковыми чижами». «Что это такое торбасы и чижи»? «Торбасы — это сапоги изъ оленьей шерсти, чижи — чулки изъ шкурокъ молодыхъ оленей». «Но главное помните мѣховые панталоны», сказалъ мнѣ серьезно одинъ весьма почтенный человѣкъ. «Нѣтъ, ужъ отъ этого позвольте уклониться». «Ну, помянете меня», сказалъ онъ пророческимъ голосомъ. «Не забудьте также мѣховаго одѣяла», прибавилъ другой. «За чѣмъ же мѣховые панталоны»? съ уныніемъ спросилъ я, такъ напугали меня всѣ эти предостереженія. «А если попадете на наледи»... «Что это такое наледи»? спросилъ я. «Наледи — это незамерзающіе, и при жестокомъ морозѣ, ключи: они выбѣгаютъ съ горъ на Лену; вода стоитъ поверхъ льда, случится попасть туда, лошади не вытащатъ съ разу, полозья обмерзнутъ, тогда ямщику остается ѣхать на станцію за людьми и за свѣжими лошадьми, а вамъ придется ждать въ морозъ нѣсколько часовъ, иногда полсутки... Вотъ вы и вспомните о мѣховыхъ панталонахъ». «Ну, а мѣховое одѣяло за чѣмъ»? спросилъ я. «На Ленѣ почти всегда бываетъ Хіусъ»... «Что это такое Хіусъ»? «Это вѣтеръ, который мететъ снѣгъ, а вѣтеръ при морозѣ бѣда: не спасутъ никакіе панталоны, — надо одѣяло». «Съ кулькомъ, чтобъ ноги прятать», прибавилъ другой. «Только все лѣтомъ, повторяютъ всѣ, — Ахъ, еслибъ лѣтомъ пожаловали, тогда то бы мѣховъ у насъ»... Меня даже зло взяло. Я не зналъ, какъ быть. «Надо послать къ одному старику, посовѣтовали мнѣ: онъ, бывало, принашивалъ въ лавки, да вотъ что то не видать»... «Нѣтъ, не извольте посылать: сказалъ другой». «Отъ чего же? если у него есть, я пошлю». «Нѣтъ: онъ теперь употребляетъ...», «Что употребляетъ?» «Да... вино-съ: дрянной старичишка». «А нынче и отемнѣлъ совсѣмъ». «Отемнѣлъ?» повторилъ я. «Ослѣпъ» добавилъ онъ.

Стало быть нельзя ѣхать, потому что нельзя ничего достать, купить? все можно: à tout malheur remède. Видя мое раздумье, одинъ изъ жителей посовѣтовалъ обратиться къ Алексѣю Яковлевичу, къ Петру Ѳедоровичу, или къ Александру Андреяновичу, Ксенофонту Петровичу, у нихъ — де должны быть и дахи, и медвѣжьи шкуры. «Кто это Алексѣй Яковлевичъ и Петръ Ѳедоровичъ?» «А вотъ они: здѣшніе жители, одинъ управляетъ» тѣмъ, другой этимъ... «Но я не имѣю удовольствія ихъ знать»... А. Я., П. Ѳ. и А. А. сами предупредили меня. Они начали съ того, что позвали къ себѣ обѣдать, и меня, и товарищей, и хотя извинялись простотой угощенія, но угощеніе было вовсе не простое для скромнаго городка. У нихъ дѣйствительно нашлись дахи, кухлянки и медвѣжьи шкуры, которыя и были уступлены намъ — на томъ основаніи, что мы проѣзжіе, что у насъ никого нѣтъ знакомыхъ, слѣдовательно всѣ должны быть знакомы; нельзя купить вещи въ лавкѣ, слѣдовательно надо купить ее у частнаго, не торгующаго этимъ лица, которое остается тутъ и имѣетъ возможность замѣнить всегда проданное. Но вѣдь эдакъ, скажутъ мнѣ, не напасешься вещей, если каждый день будутъ являться проѣзжіе, и устанешь угощать — оно безтолково. Если каждый день будутъ проѣзжіе, тогда будетъ и трактиръ, если явятся требованія на мѣха, тогда не все будутъ отсылать вверхъ, а станутъ торговать и здѣсь. Въ томъ-то и дѣло, что проѣзжіе въ Якутскѣ — еще рѣдкіе гости и отъ того ихъ балуютъ пока. Но долго ли это будетъ? сомнѣваюсь. Еще нѣсколько лѣтъ и если вы пріѣдете въ Якутскъ, то, пожалуй, полиція не станетъ заботиться о квартирѣ для васъ, и вы въ лавкѣ найдете, что вамъ нужно, но за то можетъ быть не узнаете обязательныхъ и гостепріимныхъ К. П., П. Ѳ., А. Я. и другихъ. Вотъ теперь у меня въ комнатѣ лежитъ даха, волчье пальто, горностаевая шапка, бѣличій тулупъ, заячье одѣяло, торбасы, пыжиковые чулки, песцовыя рукавицы и нѣсколько медвѣжьихъ шкуръ, для подстилки. Когда станешь надѣвать все это, такъ чувствуешь, какъ постепенно пріобрѣтаешь по немногу чего-то бѣличьяго, заячьяго, оленьяго, козловаго и медвѣжьяго, а человѣческое мало по малу пропадаетъ. Кухлянка и даха лишаютъ употребленія воли и предоставляютъ полную возможность только лежать. Въ пыжиковыхъ чулкахъ, и торбасахъ ногъ вмѣстѣ сдвинуть нельзя, а когда надѣнешь двойную мѣховую шапку, или, по здѣшнему, малахай, то мысли начинаютъ вязаться лѣнивѣе въ головѣ, одна за другою гаснутъ; еще бы что нибудь прибавить, такъ, кажется, надъ вами того и гляди совершится какая нибудь любопытная метаморфоза. Все это надѣвается въ защиту отъ 40 градуснаго мороза. «Сорокъ градусовъ!» повторялъ я: у насъ когда и двадцать случится, такъ по городу только и разговора, что о погодѣ: забудутъ всякія, и политическія, и литературныя новости». «У васъ 20 хуже нашихъ 40», сказалъ одинъ бывавшій за Уральскимъ хребтомъ. «Это отъ чего?» «Отъ вѣтра: тамъ при 15 градусахъ да вѣтеръ, такъ и не хорошо, а здѣсь въ 40 ничто не шелохнется: ни движенія, ни звука въ воздухѣ: надъ землей лежитъ густая мгла, солнце, кровавое, безъ лучей, покажется часа на четыре, не разгонитъ тумана, и скроется». «Ну, а вы что»? «А мы — ничего, хорошо, только дышать почти нельзя: рѣжетъ грудь». «Вы что дѣлаете въ эти морозы»? спросилъ я одну барыню. «Визиты, говоритъ, дѣлаемъ». «Что вы»!... «Да какъ же? а въ Рождество, въ Новой годъ: родные есть, тетушка, бабушка — разсердятся пожалуй, какъ не пріѣдешь». Впрочемъ здѣсь, какъ я увидѣлъ послѣ, и барыня, и кучеръ, и лошадь — всѣ визиты дѣлаютъ. Барыню вводятъ въ гостиную, кучера въ людскую, а лошадь въ сарай. «Въ чемъ же вы ѣздите, въ дахѣ и въ малахаѣ»? спросилъ я ее. «Нѣтъ, въ шляпкахъ, въ салопахъ». «Конечно не въ такихъ салопахъ, которые носятъ барыни въ Петербургѣ и которые похожи на конфектныя бумажки, такъ что не слыхать, естьли что на плечахъ, или нѣтъ? вѣрно здѣсь кроютъ ихъ байкой, или сукномъ»? А оказалось, что въ такихъ же. «Матеріей, говоритъ, крытыя».

Несмотря однакожъ на продолжительность зимы, на лютость стужи, какъ все шевелится здѣсь въ краю! Я теперь живой, заѣзжій свидѣтель того химически-историческаго процесса, въ которомъ пустыни превращаются въ жилыя мѣста, дикари возводятся въ чинъ человѣка, религія и цивилизація борятся съ дикостью и вызываютъ къ жизни спящія силы; измѣняется видъ и форма самой почвы, смягчается стужа, изъ земли извлекается теплота и растительность, словомъ творится тоже, что творится, по словамъ Гумбольдта, съ материками и островами, посредствомъ тайныхъ силъ природы. Кто же этотъ титанъ, который ворочаетъ и сушей, и водой, кто мѣняетъ почву и климатъ? спросятъ. Титановъ много, и всѣ тутъ замѣшаны, въ этой лабораторіи, дворяне, духовные, купцы, поселяне, всѣ призваны къ труду и работаютъ неутомимо. И когда совсѣмъ готовый, населенный и просвѣщенный, благоденствующій край, нѣкогда темный, неизвѣстный, предстанетъ внезапно передъ изумленнымъ человѣчествомъ, требуя себѣ имени и признанія, пусть тогда допрашивается исторія, объ именахъ тѣхъ, кто воздвигнулъ это зданіе, и также не допытается, какъ не допыталась, кто поставилъ пирамиды въ пустынѣ. И сама же исторія добавитъ только, что это тѣже люди, которые въ одномъ углу міра подали голосъ къ уничтоженію торговли черными, а въ другомъ учили Алеутовъ и Курильцевъ жить и молиться — и вотъ они же создали, выдумали Сибирь, населили и просвѣтили ее, и теперь хотятъ возвратить Творцу плодъ отъ брошеннаго Имъ зерна. А создать Сибирь не такъ легко, какъ создать что нибудь подъ благословеннымъ небомъ.

Я не уѣхалъ, ни на другой, ни на третій день. Дорогой, на болотахъ, и на рѣкѣ Маѣ, ѣдучи верхомъ, и въ лодкѣ, при легкихъ утреннихъ морозахъ, я простудилъ ноги. На третій день по пріѣздѣ въ Якутскъ, онѣ распухли. Докторъ сказалъ, что водой по Ленѣ мнѣ ѣхать нельзя, что надо подождать, пока пройдетъ опухоль. Черезъ недѣлю мнѣ стало лучше, я собрался ѣхать. «Куда вы? какъ можно?» сказали мнѣ: да теперь вы ни въ какомъ разѣ не поспѣете добраться водой, скоро пойдетъ шуга». «Что это такое шуга?» «Ледъ: тогда вы должны остановиться и ждать зимняго пути гдѣ нибудь на станціи. Лучше вамъ подождать здѣсь». «А берегомъ?» спросилъ я. «Горой — ѣхать: помилуйте! почта два раза въ годъ въ распутицу приходитъ горой, да и то мучается, бьется. Вѣдь надо ѣхать верхомъ по утесамъ, черезъ пропасти, по узенькимъ тропинкамъ. А вы еще съ больными ногами! лучше подождите: всего какихъ нибудь два мѣсяца»... «Два мѣсяца! Это ужасно!» въ отчаяніи возразилъ я. «Можетъ быть и полтора», утѣшилъ кто-то. «Ну, нѣтъ: сей годъ Лена не станетъ рано, говорили другіе: осень теплая и ранній снѣжокъ выпадалъ — это вѣрный знакъ, что зимній путь не скоро установится»...

Опухоль въ ногахъ прошла, но также прошла и всякая возможность ѣхать до зимы. Я между тѣмъ познакомился со всѣми въ городѣ: тамъ обѣдъ, тамъ завтракъ, кто имянинникъ, не самъ, такъ жена, наконецъ тетка. Для васъ, непослѣднихъ гастрономовъ, замѣчу, что здѣсь есть превосходная рыба нельма, которая бы играла не послѣднюю роль на Петербургскихъ обѣдахъ. Она хороша, и разварная, и въ пирогахъ, и въ жаркомъ, да и вездѣ. Ее также маринуютъ. Есть много отличной дичи, такъ что рябчики, куропатки и тетерева — ежедневное блюдо къ жаркому. Но коренные жители почти совсѣмъ не ѣдятъ куръ и телятины, какъ въ другихъ мѣстахъ нѣкоторые не ѣдятъ, напримѣръ, зайцевъ. Зелени тоже мало, кромѣ капусты и огурцовъ. Вина дороги, шампанское продается по 6 и 7 руб. сереб. бутылка. За то хороши наливки. Обычаи здѣсь прекрасные: гости пообѣдаютъ, распростятся съ хозяиномъ и отправятся домой спать, и хозяинъ ляжетъ, а вечеромъ явятся опять и садятся за бостонъ, до ужина. Общество здѣсь одно. Служащіе, купцы, и жены тѣхъ и другихъ — видятся ежедневно и... живутъ всѣ въ большихъ ладахъ.

Я заикнулся на этихъ словахъ, не потому, чтобы они были несправедливы, а потому что, пробѣгая одну книгу о Якутскѣ (Поѣздка въ Якутскъ) я прочелъ тамъ совсѣмъ противное о якутскомъ обществѣ. Авторъ жалуется на господствующую будто бы здѣсь страсть къ ябедничеству (стр. 162), на недостатокъ веселости въ собраніяхъ, на общее другъ къ другу недовѣріе и т. п. Не знаю, что сказать: я ничего этого не видалъ, напротивъ — кажется. Впрочемъ не спорю: тогда (въ 1832 г.) могло быть и такъ. Физіономія маленькаго города измѣняется легко: это зависитъ отъ обстоятельствъ, отъ того, что за люди первенствуютъ въ обществѣ. Что касается до меня, я нашелъ много живости и разговоровъ на обѣдахъ, недовѣрія не замѣтилъ: всѣ кушаютъ съ большою довѣрчивостію и говорятъ безъ умолку. Почти ежедневно собираются другъ у друга, потому что кружокъ очень невеликъ. Въ приведенной книгѣ даже сказано, что будто приглашенные вечеромъ гости, просидѣвъ часу до 2-го, возвращаются домой къ своему ужину. Теперь это не такъ: попробуйте уѣхать безъ ужина, тихонько, такъ хозяева на крыльцѣ за полу поймаютъ. Я, по своей привычкѣ не ужинать, часто затруднялся, какъ увернуться отъ этого, и кончалъ тѣмъ, что ужиналъ.

Сплетни, о которыхъ тоже говоритъ авторъ книги, до меня не доходили, конечно потому, что я проѣзжій и не могъ интересоваться ими. Авторъ правъ, сказавши, что сплетни составляютъ общую принадлежность маленькихъ городовъ. Но полно маленькихъ ли только? Въ большихъ ихъ меньше слышно, отъ того, что не напасешься времени слушать о повторять слышанное. Нѣтъ, общество въ томъ видѣ, какъ оно есть теперь въ Якутскѣ, право порядочное. Да мнѣ кажется, еслибъ я очутился въ такомъ уголкѣ, гдѣ не замѣтилъ бы ни малѣйшей вражды, никакихъ сплетней, а видѣлъ бы только любовь, да дружбу, невозмутимый миръ, всеобщее другъ къ другу довѣріе и воздержаніе, я бы перепугался, куда это я заѣхалъ — все думалъ бы, что это недаромъ, что нибудь да есть другое.... Замѣчу еще, что купцы здѣсь порядочно воспитаны, выписываютъ журналы, читаютъ, нѣкоторые сами пишутъ. Почти всѣ они гдѣ нибудь учились, въ Иркутской гимназіи напримѣръ. При томъ они не носятъ бородъ и ходятъ въ европейскомъ платьѣ, отъ этого нѣтъ рѣзкаго неравенства въ обществѣ.

Говоря о ябедничествѣ, авторъ можетъ быть, относилъ эту слабость къ Якутамъ: они, говорятъ, дѣйствительно склонны къ ябедничеству. Но теперь оно, какъ я слышалъ, стараніями начальства, мало по малу искореняется.

Если вы, любезный А. Н., признаете, и весьма справедливо, русскій пикетъ въ степи зародышемъ Европы (см. Фельетонъ Спб. Вѣдомостей №176, 11 Августа 1854 г.), то чѣмъ вы признаете подвиги, совершаемые въ здѣшнемъ краю, о которомъ свѣжи еще въ памяти у насъ мрачныя преданія, какъ о странѣ разбоевъ, лихоимства, безнаказанныхъ преступленій? А вотъ вы ѣдете отъ Охотскаго моря, какъ ѣхалъ я, по такимъ мѣстамъ, которыя еще ждутъ именъ въ нашихъ географіяхъ, да и весь край этотъ не всѣ у насъ въ Европѣ назовутъ по имени, и не всѣ знаютъ его предѣлы и жителей, рѣки, горы, а вы ѣдете по немъ и видите поверстные столбы, мосты, изъ которыхъ одинъ тянется, на тысячу шаговъ. Конечно онъ сколоченъ изъ бревенъ, но вы ѣдете по немъ черезъ непроходимое болото. Пріѣзжаете на станцію, конечно въ плохую юрту, но подъ кровъ, грѣетесь у очага, находите лѣтомъ лошадей, зимой оленей, и смѣло углубляетесь, въ слѣдъ за Якутомъ, въ дикую, непроницаемую чащу лѣса, ѣдете по руслу рѣкъ, горныхъ потоковъ, у подошвы горъ, или взбираетесь на утесы, по протоптаннымъ и, увы, гдѣ романтизмъ? безопаснымъ тропинкамъ. Вамъ не дадутъ, ни упасть, ни утонуть, развѣ только сами непремѣнно того захотите, какъ захотѣлъ, въ прошломъ году, какой-то чудакъ мѣщанинъ, которому опытные Якуты говорили, что нельзя пускаться въ путь послѣ проливныхъ дождей: горные ручьи раздуваются въ стремительные потоки и уносятъ быстротой лошадей и всадниковъ. Онъ не послушалъ, разгорячился, нашумѣлъ, — Якуты робки и послушны; они не противорѣчили болѣе. Онъ поѣхалъ и былъ увлеченъ потокомъ. Надпись на крестѣ, поставленномъ на дорогѣ, свидѣтельствуетъ о его гибели и предостерегаетъ неосторожныхъ. Подъѣзжаете ли вы къ глубокому и вязкому болоту, Якутъ соскакиваетъ съ лошади, уходитъ, выше колѣна, въ грязь и ведетъ вашу лошадь, гдѣ суше; ѣдете ли лѣсомъ, онъ — впереди, устраняетъ отъ васъ сучья. При подъемѣ на крутую гору, опоясываетъ васъ кушакомъ и помогаетъ итти; гдѣ очень дурно, глубоко, скользко, онъ останавливается. «Худо тутъ, говоритъ онъ, пѣшкьёмъ надо», вынимаетъ ножъ, срѣзываетъ палку и подаетъ вамъ, не зная еще, дадите ли вы ему на водку за это, или нѣтъ. Это Якутъ, недавно еще получеловѣкъ, полузвѣрь. Гдѣ же страшный, почти неодолимый путь? спрашиваете вы себя, проѣхавши 1200 верстъ; станціи, лошади, въ нѣкоторыхъ пунктахъ, какъ напримѣръ на рѣкѣ Маѣ, Нельканской станціи, найдете свѣжее мясо, дичь, а молоко и овощи т. е. капусту, морковь и т. п. вездѣ, у агентовъ Американской Компаніи чай и сахаръ. Не забудьте — все это въ краю, который слыветъ безыменной пустыней. Онъ пустыня и есть. Не разъ содрогнешься, глядя на дикія громады горъ, безъ растительности, съ ледяными вершинами, съ лежащимъ во все лѣто снѣгомъ во впадинахъ, или на эти лѣса, которые растутъ тѣсно, какъ тростникъ, деревья жмутся другъ къ другу, высасываютъ изъ земли скудные соки и падаютъ сами, отъ избытка силъ и недостатка почвы. Вы видите, какъ по деревьямъ прыгаютъ маленькіе звѣрки, изъ подъ ногъ выскакиваетъ испуганная, рѣдкимъ появленіемъ людей, дичь. Издалека доносится до ушей шумъ горныхъ каскадовъ, или надъ всѣмъ этимъ тяготѣетъ такое страшное безмолвіе, что не рѣшаешься, разговоромъ, или пѣснью, будить пустыню, пугаясь собственнаго голоса. А пугаться нечего: вы ѣдете безопасно, какъ будто идете съ Морской на Литейную. Я дорогой отъ скуки набрасывалъ на станціяхъ въ записную книжку бѣглыя замѣтки о видѣнномъ. При свиданіи прочту вамъ ихъ и вы увидите подробныя доказательства всему, что говорю теперь.

Можетъ быть мнѣ возразятъ, что бываютъ неудачи, остановки, особенно зимой. Иногда недостаетъ оленей, или если случится много проѣзжихъ, лошади скоро изнуряются, и тогда... Да, переверните медаль — тогда надо будетъ сказать, проѣзжій иногда станетъ среди дороги. Надо знать, что овса здѣсь, отъ Охотскаго моря до Якутска не родится и лошадей кормятъ однимъ сѣномъ, отъ того онѣ слабы. Если случится много проѣзжихъ, напримѣръ, возвращающихся съ нашихъ транспортовъ, офицеровъ, которые пришли моремъ изъ Россіи, лошади не выносятъ частой ѣзды. Недостатокъ оленей случается иногда отъ недостатка корма, особенно когда снѣга глубоки, такъ что олени, питающіеся бѣлымъ мхомъ, не могутъ отрывать его ногами и гибнутъ отъ голода. Олень, — нѣжное и слабое животное. Проѣзжій терпитъ отъ всего этого остановку на станціяхъ; случалось даже иногда путешественнику, отъ изнуренія лошадей, дойти до станціи пѣшкомъ. Но во всѣхъ этихъ неудобствахъ виновата, какъ видите, природа, противъ которой пока трудно еще взять дѣйствительныя мѣры. Трудно, но не невозможно конечно. Человѣкъ кончаетъ обыкновенно тѣмъ, что одолѣваетъ и природу, но при какихъ условіяхъ? Если употребить, хоть здѣсь напримѣръ, большіе капиталы и множество рукъ, держать по многу лошадей на станціяхъ, доставлять для корма ихъ, съ огромными издержками, овесъ, тогда всѣ затрудненія устранятся, нѣтъ сомнѣнія. Но для кого, спрашивается, всѣ эти расходы и хлопоты? Окупятся ли онѣ? Будетъ ли кому поблагодарить за это? Почта ходитъ разъ въ мѣсяцъ и дорога по-полугоду глохнетъ въ совершенномъ запустѣніи. И то, сколько разъ изъ глубины души скажетъ спасибо, заботливому начальству здѣшняго края, всякій, кого судьба броситъ на эту пустынную дорогу, за то, что уже сдѣлано и что дѣлается по немногу, исподволь, за безопасность, за возможность, хотя и съ трудомъ, добраться сквозь эти, при малѣйшей небрежности, непроходимыя мѣста! Въ одномъ мѣстѣ, въ палаткѣ, среди болотъ, живетъ инженерный офицеръ, я засталъ толпу Якутовъ, которые расчищали землю, равняли дорогу, строили мостъ. Въ Алданскомъ селеніи мы застали исправника, К. П. А.: онъ немного встревожился, увидя, что намъ троимъ, съ четырьмя людьми при насъ, и для вьюковъ, нужно до 18 лошадей. «Я не зналъ что вы будете, сказалъ онъ: теперь можетъ быть по станціямъ уже распустили лишнихъ лошадей. Надо послать нарочнаго впередъ». Мы остались тутъ ночевать, утромъ, чѣмъ свѣтъ, лошади были готовы. Мы пошли поблагодарить исправника, но его уже не было. Гдѣ же онъ? спрашиваемъ. «Да уѣхалъ впередъ похлопотать о лошадяхъ, говорятъ намъ: на нарочнаго не понадѣялся». На третьей станціи мы встрѣтили его, на самой дурной части дороги. «Все готово, сказалъ онъ: вездѣ будутъ лошади». И не отдохнувъ получаса, едва выслушавъ изъявленія нашей благодарности, онъ вскочилъ на лошадь и ринулся въ лѣсъ, по кочкамъ, по трясинѣ, черезъ пни, такъ что сучья затрещали.

Кромѣ остановокъ, происходящихъ отъ глубокихъ снѣговъ и малосильныхъ лошадей, бываетъ, что разольются горныя рѣки, болота наводнятся, и проѣзжему приходится иногда по поясъ идти въ водѣ. «Что же проѣзжіе»? спросилъ я Якута, который мнѣ это разсказывалъ. «Сердятся» говоритъ. Но это опять все природныя препятствія, противъ которыхъ принимаются, какъ я сказалъ дѣятельныя мѣры.

Меня неожиданно и пріятно поразило одно обстоятельство: что намъ извѣстно о хлѣбопашествѣ въ этомъ углу Сибири, который причисленъ, кажется, такъ, изъ снисхожденія, къ жилымъ мѣстамъ, къ Якутской области? Что оно не удается, невозможно. А между тѣмъ на самыхъ свѣжихъ и новыхъ поселеніяхъ, на рѣкѣ Маѣ, при выходѣ нашемъ изъ лодки на станціи, намъ первые бросались въ глаза огороды и снопы хлѣба, на первый разъ ячменя и конопли. Мѣстами поселенцы не нахвалятся урожаемъ. Кто эти поселенцы? Русскіе. Они вызываются, или переводятся за проступки, изъ за Байкала, или съ Лены, и селятся по нѣскольку семействъ на новыхъ мѣстахъ. Казна не только даетъ имъ средства на первое обзаведеніе, лошадей, рогатаго скота, но и поддерживаетъ ихъ постоянно, отпуская по два пуда въ мѣсяцъ хлѣба на мужчину, и по пуду на женщинъ и дѣтей. Я видѣлъ поселенцевъ по р. р. Маѣ и Алдану: они нанимаютъ Тунгусовъ и Якутовъ обработывать землю. Тѣ сначала не хотѣли трудиться, предпочитая ѣсть конину, бѣлокъ, древесную кору, всякую дрянь, а поработавши годъ и поѣвши ячменной похлебки съ масломъ, на другой годъ пришли за работой сами. Есть мѣста вовсе безплодныя: съ нихъ, по распоряженію начальства, поселенцы переселяются на другіе участки. Подъѣзжая къ р. Амгѣ, это уже ближе къ Якутску, я вдругъ какъ-будто перенесся на берега Волги: передо мной раскинулись поля, пестрѣющія хлѣбомъ. Ужели это пшеница? съ изумленіемъ спросилъ я, завидя пушистые, знакомые мнѣ золотистые колосья. Пшеница и есть, — сказалъ мнѣ человѣкъ, — а вонъ и яровое. Я не могъ окинуть глазами обширныхъ луговъ, съ безчисленными стогами сѣна, между которыми шевелились Якуты, накладывая на воловъ сѣно, убирая хлѣбъ. Я увидѣлъ тамъ женщинъ, ребятишекъ, табуны лошадей и огороженныя пастбища. «Гдѣ же это я? кто тутъ живетъ»? спросилъ я своего ямщика. «Исправные Якуты живутъ» (исправные-богатые) отвѣчалъ онъ. Погода была великолѣпная, глаза разбѣгались, останавливаясь на сжатомъ хлѣбѣ, на прячущейся въ чащѣ лѣса богатой, окруженной сараями и хлѣвами юртѣ, на ѣдущей верхомъ на волѣ, пестро одѣтой Якуткѣ. Хлѣбопашество и разведеніе овощей по р. Маѣ и Алдану — созданіе свѣжее, недавнее и принадлежитъ попеченіямъ здѣшняго начальства. Поселенцы благословляютъ эти попеченія: «все сдѣлано для насъ, говорятъ они, а гдѣ не родилось ни чего — значитъ и не родится никогда». Когда Якуты принялись за хлѣбопашество около Якутска, начальство скупило ихъ урожай и роздало майскимъ поселенцамъ. Такъ въ прошломъ, или третьемъ году, куплено было до 12 т. пудъ. Якуты принялись еще усерднѣе за хлѣбопашество и на другой годъ хлѣбъ продавался рублемъ дешевле на пудъ т. е., вмѣсто 2 р. 50 к. асс., продавали по 1 р. 50 к. На рѣкѣ Амгѣ хлѣбопашество — новость только вполовину. Оно заведено было тамъ прежде, но, по словамъ тамошнихъ жителей, шло до нынѣшняго времени очень плохо. Теперь, съ каждымъ годомъ, оно улучшается. Частные люди помогаютъ этому, поощряя хлѣбопашество и скотоводство. Одни жертвуютъ хлѣбъ для посѣва, другіе посылаютъ барановъ, которыхъ до сихъ поръ не знали за Леной, третьи подаютъ примѣръ собственными трудами. На Маѣ есть, между прочимъ, отставной матросъ Сорокинъ: онъ явился туда, нанялъ Тунгусовъ и засѣялъ четыре десятины, на которыя истратилъ по 45 руб. на каждую, не зная, выйдетъ ли что нибудь изъ этого. Трудъ его не пропалъ, — онъ воротилъ деньги съ барышомъ, и Тунгусы, на слѣдующее лѣто, явились къ нему опять. Дворъ его полонъ скота, завидно смотрѣть, какого крупнаго; мы, съ уваженіемъ и страхомъ, сторонились отъ одного быка, который бы занялъ не послѣднее мѣсто на какой-нибудь англійской хозяйственной выставкѣ. Сорокинъ живетъ полнымъ домомъ; онъ подалъ къ обѣду намъ славной говядины, дичи, сливокъ. Теперь онъ жертвуетъ всю свою землю церкви я переселяется опять въ другое мѣсто, гдѣ, можетъ быть, сдѣлаетъ тоже самое. Это тоже герой въ своемъ родѣ, маленькій титанъ. А сколько ихъ явится вслѣдъ за нимъ! — и имя этимъ героямъ — легіонъ; здѣшнему потомству некого будетъ благословить современемъ за эти робкія, но великія начинанія. Останутся имена вождей этого дѣла въ народной памяти — и то хорошо. Ни кто о Сорокинѣ не кричитъ, хотя всѣ его знаютъ далеко кругомъ, и всѣ находятъ, что онъ дѣлаетъ только, какъ надо. На стѣнахъ у него висятъ въ рамкахъ похвальные листы, данные ему отъ начальниковъ здѣшняго края. Висятъ эти листы, въ тѣни, такъ что ихъ и не отыщешь скоро; Сорокинъ повѣсилъ ихъ конечно не изъ хвастовства, а больше по обычаю русскаго простаго человѣка вѣшать на стѣну всякую оффиціальную бумагу, до паспорта включительно.

Еще одно важное обстоятельство не мало способствуетъ этимъ начинаніямъ. Отъ береговъ Охотскаго моря до Якутска нѣтъ ни капли вина. Я писалъ вамъ, что упавшая у насъ на Джукджурѣ, или Зукзурѣ, Якутскомъ, или Тунгусскомъ Монбланѣ, одной изъ горъ становаго хребта, вьючная лошадь перебила нашъ запасъ вина (такъ намъ донесли наши люди), и мы совершили путь этотъ по образу древнихъ, очень патріархально, довольствуясь водой. Люди наши прожили эти 15 или 18 дней противъ своего ожиданія, трезво. Одинъ изъ нашихъ товарищей, — мы ѣхали сначала втроемъ, — большой насмѣшникъ, увѣряетъ, что если бы люди наши знали, что до Якутска въ продажѣ нѣтъ вина, такъ, можетъ быть, вино на горѣ не разбилось бы. А вина нѣтъ ни гдѣ на разстояніи 1200 верстъ. Тамъ, гдѣ край тѣсно населенъ, гдѣ народъ обуздывается отъ порока отношеніями подчиненности, строгостью общаго мнѣнія и добрыми примѣрами, тамъ свободное употребленіе вина не испортитъ большинства въ народѣ. А здѣсь, въ этомъ молодомъ краю, гдѣ всѣ мѣры и дѣйствія правительства клонятся къ тому, чтобы, съ огромнымъ русскимъ семействомъ, слить горсть иноплеменныхъ дѣтей, дикихъ младенцевъ человѣчества, для которыхъ пока правильный, систематическій трудъ — мучительная, лишняя новизна, которые требуютъ осторожнаго и постепеннаго воспитанія, здѣсь вино погубило бы эту горсть, какъ оно погубило дикихъ въ Америкѣ. Винный откупъ, по направленію къ Охотскому морю нейдетъ далѣе воротъ Якутска. Въ этой мѣрѣ начальства кроется глубокій расчетъ и уже зародышъ не Европы въ Азіи, а русскій, самобытный, примѣръ цивилизаціи, которому не худо бы поучиться нѣкоторымъ европейскимъ судамъ, плавающимъ отъ Вестъ-Индіи до Китая и обратно.

Но довольно похищать изъ моей памятной книжки о видѣнномъ на пути съ моря до Якутска: при свиданіи мнѣ нечего будетъ вамъ показать. Воротимся въ самый Якутскъ.

Я видѣлся почти со всѣми членами здѣшняго общества, и служащими, и торгующими, и неслужащими, и не торгующими; всѣ они, съ большимъ участіемъ, разспрашивали о моихъ странствіяхъ и выслушивали, съ живымъ любопытствомъ, мои разсказы. Но кто бы ожидалъ, что въ ихъ скромной, и по видимому, неподвижной жизни, было, не меньше движенія и трудовъ, нежели во всякихъ путешествіяхъ. Я узналъ, что жизнь ихъ не неподвижная, не сонная, что она ни сколько не похожа на обыкновенную провинціальную жизнь, что въ суммѣ здѣшней дѣятельности таится масса подвиговъ, о которыхъ громко кричали и печатали бы въ другихъ мѣстахъ, а у насъ изъ скромности молчатъ. Только въ Якутскомъ областномъ Архивѣ хранятся матеріалы, драгоцѣнные для будущаго историка Якутской области. Нѣкоторыя лица занимаются здѣсь, и въ Иркутскѣ, разборомъ старыхъ рукописей и конечно издадутъ свои труды въ свѣтъ. Но эти труды касаются прошедшаго, подвиги нынѣшнихъ дѣятелей, также скромно, безъ треска и шума, внесутся въ реестры оффиціальнаго хранилища и долго еще до именъ ихъ не дойдетъ очередь въ исторіи.

Упомяну прежде о нашихъ миссіонерахъ. Здѣсь ихъ въ Якутскѣ два: священники Хитровъ и Запольскій. Знаете, что они дѣлаютъ? Десять лѣтъ живутъ они въ Якутскѣ и изъ нихъ трехъ лѣтъ не прожили на мѣстѣ, при семействахъ. Они постоянно разъѣзжаютъ по Якутамъ, Тунгусамъ и другимъ племенамъ, къ однимъ, крещенымъ, для требъ, къ другимъ, для обращенія. «Гдѣ же вы бывали?» спрашивалъ я одного изъ нихъ. «Въ разныхъ мѣстахъ, сказалъ, онъ: и къ сѣверу, и къ югу, за тысячу верстъ, за полторы, за три. «Кто жь живетъ въ тѣхъ мѣстахъ, напримѣръ къ сѣверу?» Не живетъ ни кто, а кочуютъ Якуты, Тунгусы, Чукчи. Ѣздятъ по этимъ дорогамъ верхомъ, большею частію на однѣхъ и тѣхъ же лошадяхъ, или на оленяхъ. По колымскому и другимъ пустыннымъ трактамъ, есть пожалуй и станціи, но какія? большія верстъ по 400, небольшія всего по 200 верстъ. «Двѣсти верстъ — не большая станція! Гдѣ же останавливаются, гдѣ ночуютъ?» спрашивалъ я. Въ иныхъ мѣстахъ есть поварни, гово-рятъ мнѣ. При этомъ словѣ конечно представится вамъ и поваръ, пожалуй, въ воображеніи запахнетъ бифстексомъ, котлетами... Поварня, говорятъ мнѣ, есть пустая, необитаемая юрта, съ однимъ искуственнымъ отверстіемъ на верху и со множествомъ природныхъ щелей въ стѣнахъ, съ очагомъ по срединѣ и только. Слѣдовательно это quasi—поварня. Если хотите ее сдѣлать настоящей поварней, то привезите съ собой повара, да кстати ужъ и провизіи, а иногда и дровъ, гдѣ лѣсу нѣтъ, не забудьте взять и огня: попросить не у кого, сосѣдей нѣтъ кругомъ; прямо на тысячу, или больше верстъ, пустыня, на право другая, на лѣво третья, и такъ далѣе. «Слава Богу, если есть поварня, говорилъ отецъ Никита, а то и не бываетъ...» «Какъ же тогда?» «Тогда ночуемъ на снѣгу». «Но не въ сорокъ градусовъ, надѣюсь». «И въ сорокъ ночуемъ: кудажъ дѣться»? «Какъ же такъ? вѣдь говорятъ, въ 40° дышать нельзя»... «Трудно, грудь рѣжетъ немного, да дышемъ. Мы разводимъ огонь, и при томъ въ снѣгу тепло. Морозъ ничего, прибавилъ онъ, мы привыкли, да хорошо закутаны. А вотъ гораздо хуже, когда застанетъ пурга...» Пурга стоитъ всякихъ морскихъ бурь: это снѣжный ураганъ, который застилаетъ мракомъ небо и землю и крутитъ тучи снѣгу. Тогда нѣтъ средства сдѣлать шагъ, ни впередъ, ни назадъ. Оставайтесь тамъ, гдѣ застала буря. Если поупрямитесь, тронетесь — не найдете дороги впереди, не узнаете вашего и вчерашняго пути: гдѣ были бугры, тамъ образовались ямы и овраги. Лучше стойте и не двигайтесь. «Мы однажды добрались въ пургу до юрты, говорилъ отецъ Никита, а товарищи отстали: не послушали инстинкта собакъ, своротили ихъ не туда, куда тѣ мчали, и заблудились. Три дня ждали ихъ и когда прояснилось небо, ихъ нашли у дверей юрты. Послѣднюю ночь они провели тутъ, не подозрѣвая жилья». Какова должна быть погода!

На дняхъ священникъ Запольскій получилъ порученіе ѣхать на югъ, по радіусу тысячи въ полторы верстъ, или и больше: тутъ еще никто не измѣрялъ разстояній. Это новое мѣсто, онъ ѣдетъ посмотрѣть, кто тамъ живетъ, или лучше сказать, живетъ ли тамъ кто-нибудь, и если живетъ, то исповѣдуетъ ли какую-нибудь религію, какую именно и т. п., словомъ узнать все что касается до его обязанностей. «Какъ же вы въ новое мѣсто поѣдете? спросилъ я: на чемъ? чѣмъ будете питаться, гдѣ останавливаться? По этой дорогѣ вѣроятно поваренъ нѣтъ...» «Да, трудно, но вѣдь это только въ первый разъ, возразилъ онъ, а во второй ужъ легче». А онъ въ первый разъ и ѣдетъ, значитъ надѣется ѣхать и во второй, можетъ быть, и въ третій. «Можно развѣдать, продолжалъ онъ, есть ли жители по пути, или по сторонамъ, и уговориться съ ними о доставкѣ на будущее время оленей»... «А далеко ли могутъ доставлять оленей»? спросилъ я. «Да хоть изъ за шести, или семисотъ верстъ, и то доставятъ. Что вы удивляетесь? прибавилъ онъ: вѣдь я не первый, тамъ вѣрно кто нибудь бывалъ: въ Сибири нѣтъ мѣста, гдѣ бы не бывали Русскіе». Замѣчательныя слова. «Долго ли вы тамъ думаете пробыть, спросилъ я.» Лѣтомъ, полагаю, я вернусь». Лѣтомъ, а теперь Октябрь!

Вы видите, что здѣсь, въ религіозномъ отношеніи, дѣлается то же самое, что уже сдѣлано для Алеутовъ. Не нужно напоминать вамъ имя архипастыря, который много лѣтъ подвизался на пользу подвластныхъ намъ американскихъ племенъ, обращая ихъ въ христіанскую вѣру. Вамъ извѣстенъ онъ, какъ авторъ книги Записки объ уналашкинскомъ отдѣлѣ Алеутскихъ острововъ. Изд. въ 1840 г., Протоіерея (нынѣ Камчатскаго, Алеутск. и Курильскаго Архіепископа Иннокентія) Веніаминова. Авторъ въ предисловіи скромно называетъ записки матеріалами для будущей исторіи нашихъ американскихъ колоній. Но прочтя эти матеріалы, не пожелаешь никакой другой исторіи молодаго и малоизвѣстнаго края. Нѣтъ недостатка, ни въ полнотѣ, ни въ отчетливости, по всѣмъ частямъ знанія, этнографіи, географіи, топографіи, натуральной исторіи, но всего болѣе обращено вниманіе на состояніе Церкви между обращенными, успѣхамъ которой онъ такъ много, долго и ревностно содѣйствовалъ. Книга эта еще замѣчательна тѣмъ, что написана прекраснымъ легкимъ и живымъ языкомъ. О. Веніаминовымъ переложено на Алеутскій языкъ Евангеліе, имъ же изданы Алеутскій и Алеутско-Кадьякскій буквари, съ присовокупленіемъ, на томъ и на другомъ языкахъ, заповѣдей, Символа Вѣры, Молитвы Господней, вседневныхъ молитвъ, потомъ счета и цифръ. Тоже самое кажется, если не ошибаюсь, сдѣлано и для Колошъ. Если хотите подробнѣе знать о состояніи Православной Церкви въ Россійской Америкѣ, то прочтите изданную, подъ заглавіемъ этимъ, въ 1840 году брошюру Протоіерея I. Веніаминова. Теперь Преосвященный Иннокентій подвизается здѣсь на болѣе обширномъ поприщѣ, начальствуя паствой 200, 000 Якутовъ, нѣсколькихъ тысячъ Тунгусовъ и другихъ племенъ, раскиданныхъ на пространствѣ тысячъ трехъ верстъ въ длину и въ ширину области. Подъ его руководствомъ перелагается Евангельское слово на ихъ скудное, неимѣющее права гражданства между нашими языками, нарѣчіе. Я случайно былъ въ комитетѣ, который собирается въ тишинѣ архипастырской кельи, занимаясь переводомъ Евангелія. Всѣ духовныя лица здѣсь знаютъ якутскій языкъ. Переводъ вчернѣ уже конченъ. Когда я былъ въ комитетѣ, тамъ занимались окончательнымъ пересмотромъ Евангелія отъ Матѳея. Сличались Греческій, Славянскій и Русскій тексты съ переводомъ на якутскій языкъ. Каждое слово и выраженіе строго взвѣшивалось и повѣрялось всѣми членами. Почтенныхъ отцовъ не рѣдко затруднялъ недостатокъ словъ въ якутскомъ языкѣ, для выраженія многихъ, не только нравственныхъ, но и вещественныхъ понятій, за неимѣніемъ самыхъ предметовъ. Напримѣръ у Якутовъ нѣтъ слова плодъ, потому что не существуетъ понятія. Подъ здѣшнимъ небомъ не родится ни одного плода, даже дикаго яблока, нечего было и назвать этимъ именемъ. Есть рябина, брусника, дикая смородина или, по здѣшнему, кислица, морошка — но то ягоды. Сами Якуты, затрудняясь названіемъ многихъ, занесенныхъ Русскими предметовъ, называютъ ихъ русскими именами, которыя и вошли навсегда въ составъ якутскаго языка. Такъ хлѣбъ они и называютъ хлѣбъ, потому что Русскіе научили ихъ ѣсть хлѣбъ. И много другихъ подобныхъ тому. Такъ поступалъ Преосвященный Иннокентій при переложеніи Евангелія на Алеутскій языкъ, такъ поступаютъ перелагатели Св. Писанія и на Якутскій языкъ. Впрочемъ такъ же было поступлено и съ славянскимъ переложеніемъ Евангелія съ Греческаго языка.

Одинъ изъ миссіонеровъ, именно священникъ Хитровъ, занимается между прочимъ составленіемъ грамматики Якутскаго языка, для руководства при обученіи Якутовъ грамотѣ. Она уже кончена. Вы видите, какое дѣло замышляется здѣсь. Я слышалъ, что всѣ планы и труды здѣшняго духовнаго начальства уже одобрены Правительствомъ. Кромѣ Якутскаго языка, Евангеліе окончено переводомъ на Тунгузскій языкъ, который, говорятъ, сходенъ съ Манджурскимъ, какъ Якутскій съ Татарскимъ. Составлена, какъ я слышалъ, и грамматика тунгузскаго языка, все духовными лицами, а одинъ изъ здѣшнихъ медиковъ, составилъ тунгуско-русскій словарь изъ нѣскольхихъ тысячъ словъ. Такъ какъ у Тунгусовъ нѣтъ грамоты и слѣдовательно грамотныхъ людей, то духовное начальство здѣшнее, для опыта, намѣрено разослать пока письменныя копіи съ перевода Евангелія въ кочевья Тунгусовъ, чтобы наши священники, знающіе конечно тунгузскій языкъ, чтеніемъ перевода распространяли между ними предварительно и постепенно истины вѣры и приготовляли ихъ такимъ образомъ къ болѣе основательному познанію Св. Писанія, въ ожиданіи, когда распространится между ними знаніе грамоты и когда можно будетъ снабдить ихъ печатнымъ переводомъ. При этомъ письмѣ я приложу, для вашего любопытства, образецъ этихъ трудовъ: молитву Господню, на якутскомъ, тунгузскомъ и колошенскомъ языкахъ (*), которая сообщена мнѣ здѣсь. Что значатъ трудности англійскаго выговора, въ сравненіи съ этими звуками, въ произношеніи которыхъ участвуютъ, не только горло, языкъ, зубы, щеки, но и брови, и складки лба, и даже волосы! А какая грамматика: то падежъ впереди имени, то притяжательное мѣстоименіе слито съ именемъ и т. п., и все преодолѣно.

(*) См. приложеніе въ концѣ статьи.

Я забылъ сказать, что для якутской грамоты, приняты русскія буквы, съ незначительнымъ измѣненіемъ нѣкоторыхъ изъ нихъ, посредствомъ особыхъ знаковъ, чтобы пополнить недостатокъ въ нашемъ языкѣ звуковъ, частію гортанныхъ, частію носовыхъ. Но вы вѣроятно знаете это изъ книги г. Бётлинка (изданной въ С. Петербургѣ) Ueber die Jakütische Sprache, а если нѣтъ, то загляните въ нее изъ любопытства. Это большой филологическій трудъ, но трудъ начальный, который долженъ послужить только матеріаломъ для будущихъ, основательныхъ изысканій о якутскомъ языкѣ. Въ этой книгѣ формы якутскаго языка изложены сравнительно съ монголъскимъ и другими азіатскими нарѣчіями. Самъ г. Бётлинкъ, въ книгѣ своей, не беретъ на себя основательнаго знанія этого языка и ссылается на другіе авторитеты. Для письменной грамоты нарѣчій Алеутскихъ острововъ, и для тунгузской, приняты тоже русскія буквы, за неимѣніемъ никакой письменности на тѣхъ нарѣчіяхъ.

Теперь перейдемъ къ другимъ лицамъ. Вы знаете что были и есть люди, которые подходили близко къ полюсамъ, обошли берега Ледовитаго моря и сѣверной Америки, проникали въ безлюдныя мѣста, питаясь иногда бульономъ изъ голенища своихъ сапогъ, дрались со звѣрями, со стихіями — все это герои, которыхъ имена мы знаемъ наизусть, и будетъ знать потомство, печатаемъ книги о нихъ, рисуемъ съ нихъ портреты и дѣлаемъ бюсты. Одинъ опредѣлилъ склоненіе магнитной стрѣлки, тотъ ходилъ отыскивать ближайшій путь въ другое полушаріе, а иные, не найдя ничего, просто замерзли. Но всѣ они ходили за славой. А кто знаетъ имена многихъ и многихъ титулярныхъ и надворныхъ совѣтниковъ, коллежскихъ ассессоровъ, поручиковъ и маіоровъ, которые каждый годъ ѣздятъ въ непроходимыя пустыни, къ берегамъ Ледовитаго моря, спятъ въ 40° мороза на снѣгу — и все это по казенной надобности? Ни портретовъ ихъ нѣтъ, книгъ о нихъ не пишется, даже въ формулярѣ ихъ сказано будетъ глухо: «исполняли разныя порученія начальства». За чѣмъ же они ѣздятъ туда? Да вотъ, напримѣръ, понадобилось снабдить одно мѣсто свѣжимъ мясомъ и послали чиновника за тысячу верстъ заготовить столько-то сотъ быковъ и оленей и доставить ихъ за другія тысячи верстъ. Въ другой разъ случится какое-нибудь произшествіе, и посылаютъ служащее лицо, тысячи за полторы, за двѣ верстъ, произвести слѣдствіе, или просто осмотрѣть какой-нибудь отдаленный уголокъ, все ли тамъ въ порядкѣ. Не забудьте, что по этимъ краямъ большихъ дорогъ мало, ѣздятъ все верхомъ, и зимой, и лѣтомъ, или дороги такъ узки, что запрягаютъ лошадей гусемъ. Другой посылается, напримѣръ, въ Нижне-Колымской уѣздъ, — это ни больше, ни меньше, какъ къ Ледовитому морю, за 2500 или 3000 верстъ отъ Якутска, къ Чукчамъ: за чѣмъ, вы думаете? овладѣть ихъ землей, а ихъ самихъ обложить податью? Чукчи остаются до сихъ поръ еще въ дикомъ состояніи, упорно держатся въ своихъ тундрахъ и не рѣдко гибнутъ отъ голода, по недостатку рыбы, или звѣрей. Завидная добыча, нечего сказать! За чѣмъ же посылать къ нимъ? А за тѣмъ, чтобы вывести ихъ изъ дикости и заставить жить по человѣчески, и все даромъ, безкорыстно: съ нихъ взять нечего. Чукчи держатъ себя поодаль отъ нашихъ поселенцевъ, полагая, что русскіе придутъ и перерѣжутъ ихъ, а русскіе думаютъ, и гораздо съ большимъ основаніемъ, что ихъ перерѣжутъ Чукчи. Отъ этого происходитъ то, что тѣ, и другіе избѣгаютъ другъ друга, хотя живутъ рядомъ, не оказываютъ взаимно помощи въ нуждѣ, во время голода, не торгуютъ, и того и гляди еще подерутся между собой. Чиновникъ былъ посланъ, сколько я могъ узнать, чтобъ сблизить ихъ. «Какъ же вы сдѣлали?» спросилъ я его. «Лаской и подарками: сказалъ онъ. Я съ трудомъ зазвалъ ихъ старшинъ на русскую сторону, къ себѣ въ юрту, угостилъ чаемъ, увѣрилъ, что имъ опасаться нечего, и послѣ того многія семейства, перекочевали на русскую сторону». И они позвали его къ себѣ: «мы у тебя были, теперь ты приди къ намъ», сказали они и угощали его обѣдомъ, но, къ сожалѣнію, не въ нашемъ вкусѣ, и потому онъ не ѣлъ. Въ грязномъ горшкѣ Чукчанка сварила оленины, вынимала ее и дѣлила на части руками, какими, Боже мой! Когда онъ отказался отъ этого блюда, они предложили другое, самое лакомое: сырые оленьи мозги. «Мы ѣли у тебя, такъ ужь и ты, какъ хочешь, а ѣшь у насъ», говорили они. Онъ много разсказывалъ любопытнаго о нихъ. Онъ обласкалъ одного Чукчу, посадилъ его съ собой обѣдать и тотъ потомъ не отходилъ отъ него ни на шагъ, служилъ ему проводникомъ, просиживалъ надъ нимъ ночью, не смыкая глазъ и охраняя его сонъ, и разстался съ нимъ только на границѣ Чукотской земли. Поступите съ нимъ грубо, постращайте его, и во сколько лѣтъ потомъ не изгладите впечатлѣнія! Любопытно также, какъ Чукчи производятъ торговлю т. е. мѣну съ другими племенемъ, Коргаулями, или Карагаулями, живущими на островахъ, у устья рѣкъ, впадающихъ въ Ледовитое море. Чукча и Каргауль держатъ въ одной рукѣ товаръ, который хотятъ промѣнять, а въ другой по длинному ножу, и не спускаютъ другъ съ друга глазъ, взаимно слѣдя за движеніями, и такимъ образомъ передаютъ товары. Чуть одинъ зазѣвается, другой вонзаетъ въ него ножъ и беретъ весь товаръ себѣ; объ убитомъ ни кто не заботится: «должно быть, дурной человѣкъ, былъ» говорятъ они и забываютъ о немъ. О Корякахъ, напротивъ, разсказываютъ много хорошаго, о Тунгусахъ еще больше. Послѣдніе честны, добры и трудолюбивы. Коряки живутъ тоже скудными рыбными и звѣриными промыслами, и въ юртахъ ихъ не рѣдко бываетъ такая же стряпня, какъ въ поварняхъ, по колымскому и другимъ безлюднымъ трактамъ. Въ голодъ они дѣлятъ поровну между собою все, что добудутъ, звѣря, рыбу, или другое. Когда хотѣли наградить одного Коряка за такой дѣлежъ, онъ не могъ понять, въ чемъ дѣло. «За что?» спрашиваетъ. «За то, что раздѣлилъ свою добычу съ другими». «Да вѣдь у нихъ нѣтъ» отвѣчалъ онъ съ изумленіемъ; бились, бились, такъ и не могли принудить его взять награду. Хвалятъ тоже ихъ за чистоту нравовъ. Дочь одного Коряка измѣнила правиламъ нравственности. По обычаю Коряковъ, ее слѣдовало убить. Отецъ не могъ исполнить этого долга, она была любимая и единственная дочь. «Не могу, сказалъ онъ, подавая ей веревку — удавись сама». Она удавилась и онъ нѣсколько лѣтъ оплакивалъ ее.

Не то разсказываютъ про Якутовъ. Хвалятъ ихъ за способности, за трудолюбіе, за смышленность, но въ нихъ, какъ въ многочисленномъ, преобладающемъ здѣсь племени, уже развиты нѣкоторые пороки: они между прочимъ склонны къ воровству. Убійства между ними рѣдки, — они робки и боятся наказаній. Но въ воровствѣ они обнаруживаютъ много тонкости, которая бы не осрамила Лондонскихъ мошенниковъ. Одинъ Якутъ украдетъ, напримѣръ, корову и чтобъ зимой, по слѣдамъ, не добрались до него, надѣваетъ на нее сары или сапоги изъ конской кожи, какіе самъ носитъ. Но и хозяинъ коровы не промахъ: онъ по утру смотритъ не подъ ноги, не на слѣды, а вверхъ, замѣчаетъ, куда слетаются вороны, и часто нападаетъ на покражу, узнавая по шкурѣ зарѣзанной коровы, свою собственность. Однажды нѣсколько Якутовъ перелѣзли на чужой дворъ — украсть лошадь. Ворота заперты, вывести нельзя; они вздумали перетащить ее черезъ заборъ: переднія ноги уже были за заборомъ, воры усердно тащили за хвостъ и другую половину лошади. Она, конечно, къ этому новому способу путешествія равнодушна быть не могла и сильно протестовала съ своей стороны, и копытами, и головой. Хозяинъ вышелъ на шумъ, а воры мгновенно спрятались, кромѣ того, который былъ на улицѣ. «Хозяинъ, хозяинъ! кричалъ онъ, смотри, что я засталъ: у тебя лошадь воруютъ». «И такъ воруютъ». «Бери же ее назадъ». Стали тащить назадъ: не подается, воръ съ улицы крѣпко придерживалъ ее за узду. «Туда нейдетъ, говорилъ онъ: ты лучше подтолкни ее сюда, а потомъ отвори ворота, я ее приведу». Такъ и сдѣлано. Само собою разумѣется, что воръ ускакалъ на лошади, не дождавшись хозяина.

Якуты здѣсь все: кучера, слуги и ремесленники. Они скорняки, кузнецы, но особенно способны къ плотничной и столярной работѣ. Имъ недостаетъ вкуса, потому что нѣтъ образцовъ. Здѣшніе древніе диваны и стулья переходятъ изъ дома въ домъ, не мѣняя формы; по нимъ дѣлаютъ и новую мебель. Дайте имъ образецъ, они сдѣлаютъ совершенно такую же вещь. Знаете ли, что мнѣ обѣщалъ принести на дняхъ Якутъ? бюстъ Рашели изъ мамонтовой кости, или изъ моржоваго зуба. Сюда присланъ бюстикъ изъ гипса и Якутъ дѣлаетъ по немъ. Якутъ и Рашель — каково сближеніе! Кстати объ издѣліяхъ изъ мамонтовой кости. Вы знаете, что кость эту находятъ, не только въ кускахъ, но въ цѣлыхъ остовахъ. Мнѣ сказывали здѣсь, что про найденный недавно остовъ мамонта кто-то выдумалъ объявить Чукчамъ, что имъ приведется везти его въ Якутскъ, и они растаскали и истребили его такъ, что теперь и слѣдовъ нѣтъ. Жаль, если это правда. Нѣтъ проѣзжаго, къ которому бы не явились Якуты, и особенно Якутки, съ этими издѣліями. Я купилъ рѣзную подставку для часовъ, только она не стоитъ на мѣстѣ. Но что это за издѣлія! Работа такая же допотопная, какъ и сама кость, съ допотопными надписями на гребняхъ: въ знакъ любве или кого люблю, того дарю. На ящикахъ зачѣмъ-то вырѣзанъ русскій гербъ. Жаль, что отдаленность и глушь края мѣшаютъ обратить на это вниманіе; кости здѣсь очень много, Якутовъ еще больше, такъ что наши столики были бы заставлены бездѣлками изъ этого красиваго матеріала. Одинъ изъ моихъ спутниковъ К. О. хотѣлъ купить кусокъ необдѣланной кости и взять съ собой. «Если не много, такъ, пожалуй можно достать», отвѣчали ему. «Мнѣ небольшой кусокъ», сказалъ онъ. «Пудъ 18, что ли?» спросили его. Но онъ отступился.

Еще слово о Якутахъ. Г. Геденштромъ (въ книгѣ своей Отрывки о Сибири С. Петербургъ 1830), между прочимъ говоритъ, что Якутская область — «одна изъ тѣхъ немногихъ странъ, гдѣ просвѣщеніе или расширеніе понятій человѣческихъ (sic) (стр. 94), болѣе вредно, чѣмъ полезно». Житель сей пустыни, продолжаетъ авторъ, сравнивая себя съ другими мірожителями, понялъ бы свое бѣдственное состояніе, но не нашелъ бы средствъ къ его улучшенію... Вотъ какъ думали еще нѣкоторые, 25 лѣтъ назадъ!

Авторъ беретъ пороки образованнаго общества, какъ будто неотъемлемую принадлежность просвѣщенія, какъ будто и самое просвѣщеніе имѣетъ недостатки, тщеславіе, корысть, тонкій обманъ, алчность и т. п. Кажется, смѣшно и увѣрять, что эти пороки только обличаютъ въ человѣческомъ обществѣ еще недостатокъ просвѣщенія. Если дикари увлекаются скорѣе всего заманчивостію блеска, или чувственныхъ удовольствій — что совершенно справедливо, то за ними, какъ за дѣтьми, надо смотрѣть, что здѣсь и дѣлается. Я выше сказалъ, что, отъ Якутска до Охотскаго моря, нѣтъ вина: противъ тайнаго провоза его приняты очень строгія мѣры. Если зло за тѣмъ и прокрадется, такъ въ такой незначительной степени, что оно уже не составитъ общей гибели. Факты свидѣтельствуютъ, что ябедничество тоже уменьшилось по судамъ. Тщеславіе, честолюбіе и корысть — конечно важные пороки, если опять таки не посмотрѣть за дѣтьми, и дать усилиться злу. Между тѣмъ эти же пороки, какъ ихъ называетъ авторъ, могутъ, при разумномъ воспитаніи, повести къ земледѣльческой, мануфактурной и промышленной дѣятельности, которую даже безъ нихъ, если правду сказать, и не привьешь къ краю. Что дѣлается безъ честолюбія и корысти, въ извѣстной степени разумѣется? «Житель пустыни, говоритъ авторъ, понялъ бы свое бѣдственное положеніе и не нашелъ бы средствъ къ его улучшенію». Напротивъ, тогда-то и нашелъ бы, или ему нашли бы и находятъ. Просвѣщеніе Якута пока состоитъ въ томъ, чтобъ пріучить его къ земледѣлію, къ скотоводству, къ торговлѣ, — все это и дѣлается. Нужды нѣтъ, что онъ живетъ въ пустынѣ, просвѣщеніе находитъ средство справиться и съ пустыней. Думали же прежде, что здѣсь не родится хлѣбъ, а принялись, съ умѣньемъ и любовью къ дѣлу, и вышло, что родится. Вотъ теперь разводятъ овецъ: конечно долго еще ждать, когда мы будемъ носить сукна Якутскихъ фабрикъ. Но этого и ненужно пока. Слава Богу, да, слава Богу, не во гнѣвъ автору, что Якуты теперь начинаютъ ѣсть хлѣбъ, а не кору, носятъ русское сукно, а не сырую звѣриную кожу! Дикія добродѣтели, — простота нравовъ, вотъ сокровища: есть чего пожелать! Говорятъ, дикари не пьютъ, не воруютъ: да, пока нечего пить и воровать, не лгутъ, потому что нѣтъ надобности. Хорошо, но вѣдь оставаться въ дикомъ состояніи нельзя. Просвѣщеніе, какъ пожаръ охватываетъ весь земной шаръ. «Но да пощадитъ оно, восклицаетъ авторъ, т. е. просвѣщеніе (стр. 96) Якутовъ и подобныхъ имъ, къ которымъ природа ихъ земли была мачихою». Другими словами: просвѣщенные люди! не ходите къ Якутамъ, вы ихъ развратите! А гдѣ же взять шубу? Вѣдь это все у Якутовъ, не у нихъ, такъ у Тунгусовъ, наконецъ у Алеутовъ, у Колошъ и т. д. все у тѣхъ же дикарей? Природа не совсѣмъ была къ нимъ мачиха, наградивъ ихъ край соболями, бѣлками, горностаемъ и медвѣдями. Еслибъ не мы къ нимъ, такъ дикари сами бы пришли къ намъ съ этими же мѣхами, просить въ замѣнъ чего нибудь другаго, и все равно, не избѣгли бы просвѣщенія, все равно узнали бы добро и зло, и прошедши сквозь огонь опыта, усвоили бы первое, научившись избѣгать втораго, въ чемъ и состоитъ истинное просвѣщеніе. Какъ же вдругъ хотѣть, чтобъ дикарь прямо изъ Якутской области вдругъ прыгнулъ въ область добродѣтели? Что касается до дикихъ добродѣтелей, то храни насъ Боже отъ нихъ! вѣдь у дикихъ зарѣзать чужаго и отнять добычу, — предобродѣтельное дѣло. Черкесы тоже добродѣтельный народъ: пока вы у него въ саклѣ, онъ васъ, не только не тронетъ, но и угоститъ кумысомъ и чихиремъ, а уѣдете, догонитъ и тогда угоститъ уже другимъ. Многіе этимъ восхищаются. Когда-то и мы были добродѣтельны, и Норманны тоже, и средневѣковые рыцари, но Богъ избавилъ насъ отъ этихъ добродѣтелей!

Смѣшно бы было оспаривать все это, еслибъ мнѣніе, о вредѣ просвѣщенія для дикарей и о преимуществѣ дикихъ добродѣтелей, выразилось только въ книжкѣ г. Геденштрома. Но оно повторяется иногда и другими, даже до сихъ поръ. Мы, европейцы, конечно просвѣщеннѣе другихъ, но странно бы было вообразить, что мы просвѣщены совершенно.

Книга г. Геденштрома издана въ 1830 году: можетъ быть авторъ съ тѣхъ поръ и самъ отказался отъ своего парадокса, особенно если ему случилось быть свидѣтелемъ, какъ Россія дѣйствуетъ, въ дѣлѣ просвѣщенія, съ своими иноплеменными подданными.

Впрочемъ обѣ приведенныя книги, Поѣздка въ Якутскъ и Отрывки о Сибири даютъ, по возможности, удовлетворительное понятіе о здѣшнихъ мѣстахъ и вполнѣ заслуживаютъ того одобренія, которымъ наградила ихъ публика. Первая изъ нихъ имѣла два, а можетъ быть и болѣе изданій. Рекомендую вамъ обѣ, еслибъ вы захотѣли узнать что нибудь больше и вѣрнѣе объ этомъ отдаленномъ уголкѣ, о которомъ я, какъ проѣзжій, встрѣтившій нечаянно остановку на пути, и имѣвшій недѣлю — другую досуга, могъ написать только этотъ блѣдный очеркъ.

Не указываю вамъ другихъ авторитетовъ, важнѣе; напримѣръ книги Барона Врангеля, потому что вы давнымъ давно знаете ее. Прибавлю только, что имя этого писателя и путешественника живо сохраняется въ памяти сибиряковъ, а книгу его непремѣнно найдете въ Сибири у всѣхъ образованныхъ людей.

Мнѣ остается сказать нѣсколько словъ о нѣкоторыхъ изъ Якутскихъ купцовъ, которые также достигаютъ до здѣшнихъ Геркулесовыхъ столповъ т. е. до Ледовитаго моря, или въ противную сторону, до невѣдомыхъ пустынь. Одинъ изъ нихъ ѣздитъ, напримѣръ, за 500 верстъ еще далѣе Нижнеколымска, до котораго считается 3000 верстъ отъ Якутска, въ Чукчи, другой къ югу на рѣку Уду, третій къ западу, въ Вилюйскій округъ. «Свѣтъ малъ, а Россія велика», говоритъ одинъ изъ моихъ спутниковъ, пришедшій также кругомъ свѣта въ Сибирь. Правда. Между тѣмъ пріѣзжайте изъ Россіи въ Берлинъ, васъ сей часъ произведутъ въ путешественники, а здѣсь изъѣздите пространство втрое больше Европы и вы все таки будете только проѣзжій. Въ Россіи нѣтъ путешественниковъ, все проѣзжіе, не смотря на то, что теперь именно это стало на оборотъ. Развѣ по желѣзнымъ дорогамъ путешествуютъ? онѣ выдуманы за тѣмъ, чтобъ проѣзжать пространства, не замѣчая ихъ. Теперь я вижу, что у насъ, въ этихъ отдаленныхъ уголкахъ, только еще и можно путешествовать, въ старинномъ, занимательномъ смыслѣ слова, съ лишеніями, трудностями, съ запасомъ чуть не на годъ провизіи, съ перинами и самоварами. Да и то, благодаря здѣшнему начальству, изчезаетъ по немногу; и здѣсь заводятся удобства: того и гляди, скоро не дадутъ выспаться — на снѣгу, и въ поварни приставятъ поваровъ — бѣда, совсѣмъ истребится порода путешественниковъ! Обратимся къ купцамъ. Они берутъ извѣстное число лошадей, смотря по количеству товара, иногда до сорока, ѣдутъ каждый по своему радіусу, въ нѣкоторые сборные пункты, которые называются великолѣпнымъ именемъ ярмарокъ. Туда къ извѣстному дню стекаются Якуты, Чукчи, Тунгусы и прочіе, и производится мѣна. Чукчи, покупаютъ простой листовой табакъ, называемый здѣсь черкасскимъ, и желѣзныя издѣлія, топоры, гвозди и проч., Якуты — бумажныя и шерстяныя матеріи, дабу, грубые ситцы, холстину, толстое сукно, также чай, сахаръ, послѣдній большею частію въ леденцѣ, вывозимомъ изъ Китая. Купцы вымѣниваютъ отъ нихъ пушной товаръ, добытый въ теченіи лѣта и осени; товаръ этотъ покупаютъ у нихъ, какъ выше сказано, пріѣзжающіе сюда на ярмарку въ Іюлѣ Иркутяне, передаютъ на нижегородскую ярмарку, или въ Кяхту, оттуда въ Китай и т. д. Вотъ вамъ происхожденіе горностаевыхъ муфтъ и боа, бѣличьихъ тулуповъ и лисьихъ салоповъ, собольихъ шубъ и воротниковъ, медвѣжьихъ полостей, всего, чѣмъ мы щеголяемъ за Уральскимъ хребтомъ. Купцы отправляются въ Ноябрѣ, и возвращаются въ Апрѣлѣ. Имъ сопутствуютъ иногда жены, и все переносятъ, ѣздятъ верхомъ, спятъ, если не въ поварняхъ, такъ подъ открытымъ небомъ, и живутъ, по многимъ мѣсяцамъ, въ пустынныхъ, глухихъ уголкахъ, и не разсказываютъ объ этомъ, не тщеславятся. А Американецъ, или Англичанинъ какой нибудь, съѣздитъ съ толпой слугъ, дикарей, съ ружьями, съ палаткой, куда нибудь въ горы, убьетъ медвѣдя, и весь свѣтъ знаетъ и кричитъ о немъ.

Купцы однако жаловались мнѣ, что торгъ пушными товарами идетъ гораздо тише прежняго, такъ что едва стоитъ ѣздить въ отдаленные края. Они искали разныхъ причинъ этому, приписывая упадокъ торговли, частію истребленію звѣрей, отъ чего звѣроловы возвышаютъ цѣны на мѣха, частію безпокойствамъ, возникшимъ въ Китаѣ, отъ чего будто бы мѣха сбываются съ трудомъ и дешево. Но кажется, причина тутъ другая: на нѣкоторыхъ пунктахъ по Ленѣ открылись золотые пріиски и золотопромышленники основали тамъ свое пребываніе, образовавъ около себя новый центръ дѣятельности. Туда потянулось народонаселеніе, понадобились руки, тамъ и товаръ находитъ сбытъ. Вскорѣ можетъ быть загремятъ имена мѣстечекъ и городковъ, теперь едва извѣстныхъ по имени: Олекминскъ, Витимъ и другихъ. Здѣсь имена эти начинаютъ повторяться чаще и чаще. Люди тамъ жмутся тѣснѣе въ кучу, пустынная Лена стала живымъ, неумолкающимъ, ни лѣтомъ, ни зимой путемъ. Это много отвлекло рукъ и капиталовъ отъ Якутска. Я такъ думалъ вслухъ, при купцахъ, и они согласились со мною. Съ общей точки зрѣнія оно очень хорошо, а для этихъ пяти, шести, десяти человѣкъ — нѣтъ. Торговля, въ этой малонаселенной части Имперіи, обращается, какъ кровь въ жилахъ, помогая распространенію народонаселенія. Одно мѣсто глохнетъ, другое возникаетъ рядомъ, потомъ третье, и такъ далѣе, а между тѣмъ люди разбредутся въ разныя стороны, оснуются въ глуши, и вмѣсто золота, начнутъ добывать изъ земли что нибудь другое.

Но довольно. Какъ ни хорошо отдохнуть въ Якутскѣ отъ труднаго пути, какъ ни любезны его жители, но пробыть два мѣсяца здѣсь — утомительно. Боже сохрани отъ лютости скуки и 48 градусныхъ морозовъ! Пора, пора: морозы уже трещатъ: 32, 35 и 37°. Скоро дышать будетъ тяжело. Въ прошедшемъ году морозъ достигалъ, говорятъ, здѣсь до 48°.

А я все хожу въ Петербургскомъ байковомъ пальто и въ резиновыхъ калошахъ. Надо мной смѣются, пророчатъ простуду, но ничего, только брови, рѣсницы, усы, а у кого есть борода куржевѣютъ т. е. покрываются льдомъ, такъ что брови сростаются съ рѣсницами, усы съ бородой, и образуютъ на лицѣ ледяное забрало; отъ мороза даже зрачкамъ больно. Пора, пора, повозка на дворѣ, щи, въ замороженныхъ кускахъ, уже готовы, мороженые пельмени и струганина тоже; бутылки съ виномъ обшиты войлокомъ, ржаной хлѣбъ и бѣлыя булки — все обращено въ камень. Я простился со всѣми: кто хочетъ проводить меня пирогомъ, кто прислалъ рыбу на дорогу и всѣ просятъ непремѣнно выкушать, наливочки, холодненькаго... Бѣда съ непривычки! Добрые пріятели провожаютъ съ открытой головой на крыльцо и ждутъ, пока сядешь въ сани, съѣдешь со двора: имъ это ничего. Пора, однако шибко пора!

Якутскъ, Ноябрь, 1854.

Ив. Гончаровъ.

(OCR: Аристарх Северин)

P. S. Этот очерк о пребывании И.А. Гончарова в Якутске, опубликованный отдельным изданием в 1855 г., через три года стал одной из глав книги-сборника очерков кругосветного путешествия классика русской литературы Ивана Гончарова "Фрегат Паллада". Аристарх Северин.

Приложеніе къ статьѣ «Изъ Якутска».

Молитва Господня. Мат. VI. 9—13.

1. На якутскомъ языкѣ.

Бисиги Агабытъ, энь баргынъ халланнаръ-юрдяляригярь! Сибетяйдяннингъ атынгъ Эеня, келлинъ Энь Сарствангъ, кёнгюлюнгъ Эеня боллунгъ сирьгя-да, хайтахъ (баръ кини) халланъ-юрдюгярь; бюгюнгю кюньгя асыръ аспытынъ кулу бисяха, халларъ бисяха бисиги еспитинь, хайтахъ бисиги-беэбить даганы естяхтярь битигярь халларыбытъ, килляримя бисигини альчжархайга, быса бисигини абасыттанъ.

2. На тунгусскомъ языкѣ.

Аманты мутъ-ни нянялъ-дула биши! да бидинъ гэринъ-ди гырбышъ Хинни; да амдинъ царство Хинни; да бидинъ Хинъ джалысъ, торъ-ли, онка нянь-ли. — Клѣбъ мутъ-нивъ элэ иныгъ-ла були мутъ-тутыкъ. Амали-да мутъ-ту коталъ-бутъ мутъ-нивъ, онка мутъ амаваттепъ коталкасалъ-буръ мутъ-нилъ буръ; Амиканъ-да буръ муту урериду; аистили-да муту улакъ тукъ.

3. На колошенскомъ языкѣ:

Аишъ ааги, кусу Тыкикъ сгатыгіа, укатуваннъ исаги.

Атъенканы Царствіе jаги; екуккасты тлютахъ ту jаги, тлzткъ, васса тыкикъ;

Катувахагіать ачитъ-ты яекигикатъ;

Ишантенъ атакхъ итунаты уанъ люшикегіатъ, — васса уанъ ишантенъ та атутехкъ ныгате аткату-сыагика.

Лиль тучйхъ аисаакъ люшикегигете; запасныхъ уанъ цикикавутахъ.

(OCR: Аристарх Северин)