Наблюденія стараго бурундука.

О двух старых скопцах-земледельцах

«Сибирская жизнь» №260, 28 ноября 1899

Бурундуки это — маленькіе звѣрки, покрытые сѣро-желтой шерстью, съ темными, продольными полосками. Лѣтомъ они необыкновенно веселы и подвижны, и свищутъ, бѣгая по изгородямъ вокругъ полей.

Какъ весело жить вблизи этихъ огромныхъ сибирскихъ расчистокъ, волнующихся спѣлыми колосьями! Вѣтеръ дующій съ падей, движетъ цѣлое море изкрасна-желтой высокой полновѣсной пшеницы, блѣднаго кудреватаго овса и усатаго ячменя.

А по другую сторону дороги, въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ прочной изгороди изъ жердей, волнуется зеленое море тайги. Темныя высокія ели качаютъ верхушками, точно привѣтствуя одна другую издалека; березки тихо шелестятъ листочками вѣтокъ, спадающихъ внизъ и покрывающихъ зеленымъ узоромъ бѣлые стволы; матовыя листья осинъ трепещутъ, блестя на солнцѣ, точно по нимъ разсыпаются искорки; развѣсистыя сосны ворчливо колышутся, роняя на землю засохшія и пустыя прошлогоднія шишки; а у подножья ихъ лепечетъ и копошится вся остальная лѣсная мелкота: кусты черной и красной смородины, по сырымъ мѣстамъ; шиповникъ и малина, повыше и наконецъ кусты голубики, багульникъ и смѣшанные заросли — всходы крупныхъ деревьевъ.

Хорошо въ тайгѣ, но еще лучше на поляхъ; среди обилія пищи, сытно и радостно.

А было время, когда не было этихъ расчистокъ въ тайгѣ, и былъ сплошной лѣсъ, еще крупнѣе того, который ростетъ по другую сторону дороги. Объ этомъ разсказывалъ намъ, молодымъ звѣрькамъ старый бурундукъ, котораго всѣ уважали и слушались. Въ нашей компаніи, жившей на большой «скопческой» расчисткѣ это былъ самый мудрый и уважаемый звѣрекъ. Его совѣты всегда были дѣльны и слушавшіеся ихъ, никогда не раскаивались въ этомъ. Вольнодумцы, не исполнявшіе его совѣтовъ, часто попадались въ лапы собакъ и подъ палки мальчишекъ, устраивающихъ отъ нечего дѣлать охоту на насъ.

Старый бурундукъ былъ хромъ: ему отдавили лапку охотившіеся на него мальчишки, а кусокъ хвоста откусила преслѣдовавшая его собака. Поэтому онъ изучилъ нравы тѣхъ и другихъ и вообще зналъ хорошо свѣтъ: тайгу, поля, близь лежащія селенія и кладбища, и изучилъ характеръ людей.

О людяхъ, объ этихъ жадныхъ и жестокихъ людяхъ, безжалостно убивающихъ бѣдныхъ птицъ и животныхъ, собирающихъ крохи на ихъ поляхъ, — онъ разсказывалъ намъ удивительныя вещи...

* * *

Однажды мы собрались подъ малиновымъ кустомъ, у изгороди, на краю пашни.

Былъ вечеръ дождливаго дня. Солнце еще не ушло въ землю, а спряталось за тучкой, бросая косые лучи на лѣсистый склонъ горы. Недавно шелъ дождь, а потому людей не было ни въ лѣсу, ни на пашняхъ. Огромная радуга опоясывала небо въ двухъ мѣстахъ; солнечный свѣтъ, пробирающійся чрезъ разорванныя облака, былъ разсѣянъ по тайгѣ, по пашнямъ свѣтлыми полосами. Капли дождя, покрывающія листья и травы, сверкали въ немъ, искрясь разноцвѣтными огоньками; осыпавшіяся ягоды спѣлой малины, алѣли въ травѣ.

Хорошо было кругомъ! Прохладно и тихо: ни топота лошади, ни лая собакъ, ни визгливыхъ голосовъ мальчишекъ. Нигдѣ вблизи не было враждебныхъ намъ существъ; не слышалось пугающихъ насъ звуковъ. Болѣе рѣзвые изъ насъ, свистя, бѣгали по жердямъ изгороди, успѣвшей уже высохнуть отъ вѣтерка; другіе, болѣе солидные, сидѣли около стараго бурундука, повидимому, собиравшагося говорить поученія и разсказывать интересные случаи въ своей жизни.

— Какіе чудаки эти люди, началъ онъ; они воображаютъ, что вся земля принадлежитъ имъ, а сами незнаютъ дня и часа, когда они сами сдѣлаются добычей земли и червей!

Мы знали, что за этой сентенціей послѣдуетъ какой нибудь разсказъ и насторожили уши.

— Я помню время, продолжалъ старикъ, когда еще не было этой росчистки, а была сплошная тайга. Здѣсь обитали зайцы, куропатки и горностаи, которые теперь переселились дальше, ушли совсѣмъ съ тѣхъ поръ, какъ люди расчистили кругомъ землю, вырубили и выжгли лѣса, вскопали и засѣяли поля.

Земля наша, тогда, еще не имѣла хозяевъ!

— Но однажды, вотъ на этомъ мѣстѣ, появились два старика. Одинъ былъ горбатый, а другой съ бѣлыми волосами. Они осмотрѣли лѣсъ и черезъ нѣсколько дней вернулись съ топорами, веревками, съ толпой людей. Впереди этой толпы шелъ черный человѣкъ съ блестящими украшеніями на плечахъ... Они начали мѣрить тайгу; суетились, бѣгали, кричали, тащили цѣпи, втыкали въ землю колья... Къ вечеру все было кончено: два старика горбатый и бѣлый, стали хозяевами земли, до той поры не имѣвшей хозяевъ.

Въ тотъ же годъ они привели другихъ людей и начали срубать и возить деревья, выкапывать пни изъ земли. Когда весною, послѣ зимней спячки, я вышелъ изъ норы, вмѣсто лѣса, я увидѣлъ расчищенную и изрытую поляну; на ней валялись кучки срубленныхъ кустовъ и вѣтвей. Вскорѣ люди зажгли эти кучки. Огромный пожаръ охватилъ поляну; окрестные лѣса наполнились дымомъ; маленькія птички въ испугѣ повылетали изъ гнѣздъ; звѣрьки забились въ норы; муравьи лихорадочно закопошились на своихъ высокихъ насыпяхъ. Потомъ землю вспахали и она стала ровной, какъ теперь. Тогда явились два старика, въ сопровожденіи другихъ людей, окинули взоромъ свою землю. Они были веселы и оживленно разговаривали. Они называли землю своей «на вѣчныя времена».

Но радость ихъ была непродолжительна. Веселость ихъ исчезла, лишь только они начали дѣлить между собою свою вѣчную землю. Сидя въ травѣ, я наблюдалъ ихъ лица, прислушивался къ ихъ разговорамъ. Оба были жадны и не хотѣли уступить другъ другу. Какъ видно, оба они сложились и на общія средства расчистили землю. Горбачъ далъ больше денегъ и потому хотѣлъ взять себѣ лучшую землю; бѣлый увѣрялъ, что онъ вложилъ въ дѣло больше ума и труда и требовалъ ту же землю... А когда два звѣря, или два человѣка, требуютъ себѣ одной и той же вещи, то будетъ непремѣнно драка. Два звѣря просто бросились бы одинъ на другого и каждый сталъ бы доказывать свои права зубами и когтями.

Но люди — не звѣри: у нихъ вражда не такъ скоро кончается, какъ у звѣрей. Старики бросали другъ на друга разъяренные взгляды, говорили другъ другу непріятныя вещи и разъѣхались по домамъ злобные и угрюмые.

Чрезъ нѣсколько дней они явились съ другими людьми. Эти люди пришли судить хозяевъ земли. Всѣ они говорили много, но не договорились ни до чего. Вмѣсто двухъ разъяренныхъ лицъ, двухъ гнѣвныхъ взглядовъ, я видѣлъ нѣсколько разъяренныхъ лицъ. Судьи раздѣлились на двѣ партіи: одна была на сторонѣ горбача, другая — на сторонѣ бѣлаго. Они ушли домой, переругиваясь и показывая другъ другу кулаки.

И вражда между ними затянулась.

Тѣмъ не менѣе они пахали и засѣвали землю. Горбачъ засѣвалъ лучшую часть и боялся какъ бы ему не напортилъ какъ-нибудь бѣлый; бѣлый пахалъ худшую часть (тамъ на холмѣ, гдѣ теперь растетъ ячмень) и все завидовалъ горбачу.

Однажды табунъ лошадей какъ-то ухитрился изломать изгородь бѣлаго и проникъ въ его пшеницу. Бѣлый случился въ полѣ. Не долго думая, онъ, вмѣсто того, чтобы выгнать лошадей вонъ, перегналъ ихъ въ пшеницу горбача. По его пшеницѣ лошади только протоптали дорогу, а пшеницу горбача истоптали и стравили совсѣмъ. Вотъ пошла между ними тяжба! То-то было кутерьмы! То и дѣло пріѣзжали люди, осматривали изгороди, осматривали поля, оцѣнивали убытокъ. Горбачъ задыхался отъ злости и весь почернѣлъ съ досады. Бѣлый трясся отъ страха.

— Я съ тебя шкуру сдеру, кричалъ ему горбачъ, показывая кулакъ.

— Шкура имѣетъ хозяина, братъ, огрызался бѣлый и показывалъ ему языкъ.

Они говорили о судѣ, о полиціи; стращали другъ друга кандалами, лишеніемъ свободы, какъ это водится у людей.

И пошли они судиться.

Кто изъ нихъ выигралъ не знаю доподлинно. Надо полагать, что горбачъ не выигралъ, такъ какъ онъ еще болѣе осунулся и позеленѣлъ. Но и бѣлый похудѣлъ и сгорбился: его давила злость. Куда дѣвались ихъ прежняя веселость, ихъ добродушный смѣхъ того времени, когда они только расчищали лѣсъ, завладѣвали землей «на вѣчность»!

Лишь только они завладѣли ею, какъ потеряли спокойствіе, аппетитъ и здоровье. Казалось, земля отмстила имъ за то, что они лишили ее свободы рожать для всѣхъ, заставили рожать исключительно для нихъ.

Однажды бѣлый явился въ поле, противъ обыкновенія, веселый. Онъ какъ-то странно суетился, семенилъ ногами, потиралъ руки. Въ это время проѣзжала телѣга, полная сноповъ; на верху ея сидѣлъ человѣкъ.

— «Здравствуй Филиппъ. Съ выигрышемъ тебя!» закричалъ проѣзжающій.

Старикъ оживился. Онъ сдѣлалъ ѣдущему знакъ остановиться и самъ засеменилъ ногами по направленію къ изгороди.

Я сидѣлъ на краю норки, въ густомъ шиповникѣ и слышалъ все, что они говорили.

— Спасибо, братъ, спасибо, сказалъ онъ шамкая.

Я замѣтилъ, что онъ плохо видитъ, выскочилъ изъ куста, у его ногъ, пробѣжалъ по жерди и скрылся въ травѣ.

— Твоя, значитъ, взяла! Получилъ денежки!

— Адвокатъ, спасибо, выручилъ, да добрые люди. Горбачъ лопается съ досады, того гляди лопнетъ. Попомнитъ онъ меня! Землей меня обдѣлилъ... теперь я ему тоже спицу вставилъ. Денежки чистоганомъ вытянулъ... Что называется, шкуру съ камня содралъ!

— Молодецъ старичина! похвалилъ проѣзжающій и тронулъ лошадь. Онъ смѣялся себѣ въ усъ. Какъ было не смѣяться надъ смѣшнымъ старикомъ. Оба старика были жалки и смѣшны. Люди смѣялись надъ ними, но имъ было не до смѣха!

И впрямь, ребята, бѣлый доконалъ горбача.

Разъ тотъ пріѣхалъ въ поле, темный какъ ночь. Работники его ждали; онъ привезъ имъ хлѣба и квасу и я побѣжалъ поближе разузнать нельзя-ли попользоваться крошками. Горбачъ сидѣлъ у телѣги и уныло смотрѣлъ на поле своего врага; потомъ онъ хотѣлъ подняться и вдругъ упалъ, да какъ захрипитъ!.. Изо рта у него пошла пѣна кровавая, глаза стали такіе огромные, какъ сосновыя шишки и завертѣлись, какъ колеса. Онъ бился, какъ подстрѣленная птица, махалъ руками, хватаясь за землю скорченными пальцами и бормоталъ невнятныя слова. Рабочій, жавшій поближе услышалъ этотъ хрипъ горбача, подбѣжалъ къ нему и закричалъ во все горло. Прибѣжали другіе, трое... Они лили на него воду, но горбачъ не поднимался, а все хрипѣлъ... Одинъ изъ рабочихъ сѣлъ верхомъ на лошадь и ускакалъ въ село. Скоро пріѣхали люди, начали оттирать горбача, валивать ему въ ротъ воды... Горбачъ коченѣлъ, вытягивался и, наконецъ, померъ. Одна рука его сжимала въ ладони глыбу земли...

— «Смотрите, ребята, — сказалъ одинъ рабочій, — и по смерти онъ не пожелалъ разстаться съ своей землей...

— «Прихватилъ себѣ на память своей землицы. Скоро закопаютъ всего въ землю, наѣшься ея въ волю... Ну и кремень былъ покойный, не приведи Господи!..

— Да скряга... не тѣмъ будь помянутъ, — согласились всѣ присутствующіе съ рабочимъ, взвалили трупъ на телѣгу и повезли въ деревню...

Такъ кончилъ горбачъ, считавшій себя вѣчнымъ хозяиномъ земли.

Осенью того-же года, въ ясный денекъ, прыгая съ изгороди на изгородь, по жердямъ, по нивамъ, — я забѣжалъ на сельское кладбище. Нельзя сказать, чтобы здѣсь было худо. Оно было обсажено бѣлыми березками, и кустами шиповника. Весною оно все зеленѣло, осыпанное розовыми цвѣтами; шелестъ листьевъ, пѣніе птичекъ... все было, какъ въ лѣсу. Осенью — красные, крупные плоды красовались на мѣстѣ цвѣтовъ; грозди боярышника покачивались среди иголъ. Только эти бѣлые кресты, съ блестящими дощечками, длинныя насыпи, желтыя глыбы глины свѣжихъ могилъ и впадины старыхъ, — придавали этому мѣсту своеобразный видъ. Здѣсь было тихо и грустно.

Подъ березками вокругъ свѣже вырытой ямы, зіявшей въ землѣ, толпились люди. На краю могильной ямы, куда свѣшивались разрубленныя заступомъ корни травъ, — стоялъ открытый гробъ. Я побѣжалъ по жерди изгороди, проходившей близко ямы, чтобы посмотрѣть какъ хоронятъ людей.

Въ гробу лежалъ человѣкъ весь въ бѣломъ, съ бѣлой бородой, съ бѣлымъ крестомъ въ блѣдныхъ рукахъ. Вглядѣвшись попристальнѣе, я узналъ въ покойникѣ знакомаго старика, содравшаго съ «камня шкуру», бѣлаго собственника земли. Отъ изумленія я забылъ осторожность и свистнулъ. „Ба, оба собственника земли отправились въ землю! Какъ-же мало земли понадобилось, чтобы спрятать этихъ жадныхъ ненасытныхъ людей, враждовавшихъ другъ съ другомъ именно изъ за земли, отвоеванной отъ лѣса.

Бѣлый сдиратель шкуры былъ въ бѣломъ миткалевомъ саванѣ. Наслѣдникъ его даже поскупился одѣть его получше... Глаза его ввалились глубоко, губы посинѣли, носъ вытянулся.

Вдругъ раздалось пѣніе. Люди заколотили гробъ крышкой и спустили на веревкахъ въ яму... Послышались стукъ сухой глины о дерево и удары заступовъ... Темная яма поглотила чудака, воображавшаго, что онъ завладѣлъ расчищенной землей на вѣчность!..

Теперь земля эта раздѣлена на нѣсколько участковъ между наслѣдниками горбача и бѣлаго. Они не такъ ненавидятъ другъ друга, какъ первые собственники земли, но не живутъ въ мирѣ; вѣчно завидуютъ одинъ другому, у кого урожай лучше.

Забавники право!

* * *

Старикъ окончилъ свой разсказъ.

Приближался вечеръ. Огромный шаръ солнца, казалось, погрузился въ ячменное поле, тянувшееся вдаль. Красныя полосы зари появились на небѣ; роса заалѣла на кустахъ.

Мы разбрелись по полю собирать зерна на ужинъ. Я все время думалъ о разсказѣ старика и удивлялся почему люди такъ жадны на землю и каждый изъ нихъ жадничаетъ исключительно для себя, когда каждому такъ немного ее нужно, чтобы успокоиться въ ней навѣки...

Олекминскъ.

А. Клюге.

(OCR: Аристарх Северин)