ПО ЛЕНѢ.

(Путевые наброски якутскаго священника-миссіонера по Ленѣ и Забайкалью)

«Сибирскiй вѣстникъ» №43, 20 апрѣля 1893

1 мая 1890 г., миновавши Олекминскъ, я прибылъ въ селеніе Мухтуйское, въ которомъ — церковь, школа и волостное правленіе. Здѣсь мнѣ должно было остановиться въ ожиданіи открытія навигаціи, такъ какъ по рѣкѣ Ленѣ, вслѣдствіе распутицы, прекратилось всякое сообщеніе. А мѣстный батюшка въ отношеніи ко мнѣ былъ такъ любезенъ, что предложилъ и квартиру въ своемъ домѣ.

Небольшое село это, на внѣшній свой видъ не лучше другихъ приленскихъ селеній, гдѣ прежде всего бьетъ въ глаза вопіющая бѣдность и крайнее убожество какъ въ матеріальномъ, такъ и нравственномъ отношеніяхъ. Но наружность обманчива, и скоро одинъ случай заставилъ меня разубѣдиться въ своемъ мрачномъ взглядѣ на мухтуйскихъ крестьянъ и смотрѣть на нихъ не иначе, какъ на особенное въ своемъ родѣ исключеніе, хотя и не совсѣмъ отрадное.

Въ одинъ изъ праздничныхъ дней расположился я у окна и безцѣльно смотрѣлъ на грязную, пустынную улицу, погруженный въ тяжелыя, одна другой мрачнѣе, думы. Смотрю, и — глазамъ своимъ не вѣрю: проходитъ по улицѣ дама, изысканно разодѣтая, чуть не въ бархатъ, по послѣднему слову моды; затѣмъ — другая и при томъ съ кавалеромъ, одѣтымъ въ модное, суконное платье и дымившемъ чуть-ли не сигарою. Что за чудо, думаю себѣ, откуда въ такой глуши, гдѣ царитъ поражающая нищета и бѣдность, такіе наряды и щегольство? Ужъ не въ царствѣ ли я тѣней, или видимое мною не есть-ли плодъ разстроеннаго воображенія и обмана зрѣнія? Стремленіе разрѣшить загадку было такъ велико, что я тотчасъ-же поспѣшилъ къ батюшкѣ, котораго, повѣдавши о видѣнномъ, и просилъ разъяснить поразившее меня явленіе.

— Скажите мнѣ, пожалуйста, о. Порфирій, что нибудь въ разрѣшеніе сейчасъ мною видѣннаго. Что это за люди и откуда они? Можетъ быть такіе-же проѣзжіе, остановившіеся здѣсь за распутицею, какъ и я или кто другіе?

— Никакихъ тутъ, батенька, проѣзжихъ нѣтъ, хладнокровно и съ добродушною улыбкою отвѣчаетъ онъ, а сейчасъ видѣнныя вами барыни и кавалеръ суть ничто иное, какъ наши мухтуйскія крестьянки съ парнемъ, и — все тутъ. А вы что думали?

— Да можеть-ли это быть, — неувѣренный, спѣшу возразить я, — когда по Ленѣ такая ужасающая бѣдность, что жители часто не имѣютъ куска насущнаго хлѣба и питаются Богъ знаетъ чѣмъ?

— Ничтожное-же, значитъ, вы, — говоритъ онъ, — имѣете понятіе о приленскихъ крестьянахъ и въ особенности о нашихъ мухтуйскихъ, извѣстныхъ всему образованному міру.

— Какъ? всему образованному міру?! Да что вы, говорите, батюшка? — не спросилъ, а воскликнулъ я.

— Да, я говорю совершеннѣйшую правду. Развѣ ничего не читали вы въ сочиненіи Гончарова — «Фрегатъ Паллада» о нашемъ селеніи, которое этотъ популярный писатель называетъ Парижемъ, а его модниковъ-жителей парижанами? Когда-же вы будете въ Витимскѣ, не то еще увидите...

И, дѣйствительно, когда 9 мая, въ мѣстный престольный праздникъ, мнѣ пришлось быть въ нѣсколькихъ домахъ крестьянъ, я не мало дивился какъ пріятной домашней обстановкѣ, такъ и довольству, съ которымъ, повидимому, живутъ эти поселяне. Разфранченые хозяева не поскупились на угощенія. Праздничные столы ихъ ломились отъ яствъ и питій, въ числѣ которыхъ нашли себѣ мѣсто даже ромъ, коньякъ и другія виноградныя вина.

Откуда, недоумѣвалъ я, въ такой глуши и такое, съ претензіями на комфортъ, довольство, когда бѣдный ленскій крестьянинъ въ ѣдѣ, вообще, неприхотливъ, точно также, какъ и якутъ, питаясь, за недостаткомъ хлѣба, сосновою корой, сваренною на молокѣ съ водою, кореньями растеній и прочими прелестями — виновниками катарровъ желудка и другихъ недуговъ. Ужъ не пыль-ли это, бросаемая на пораженіе и удивленіе посторонняго лица, съ затратою послѣднихъ рублей, сбереженныхъ на черный день? И не сказывается-ли здѣсь вліяніе пріисковъ и золота, этихъ всесильныхъ разсадниковъ нравственнаго разложенія обществъ и народовъ?

Эти и подобные вопросы еще долго занимали меня, пока я, наконецъ, не рѣшилъ ихъ въ утвердительномъ смыслѣ, особенно впослѣдствіи, когда насмотрѣлся на прелести въ жизни крестьянъ витимской волости, куда отправился я 19 мая, благодарно простившись съ пресловутыми, въ образѣ крестьянъ и крестьянокъ, парижанами и парижанками.

Итакъ, мы плывемъ по Ленѣ, только что очистившейся отъ льда. Одна изъ величайшихъ въ свѣтѣ, рѣка эта, по живописнымъ видамъ, картинамъ и грозно-величественнымъ явленіямъ своимъ, подобна Рейну. Хотя давно уже прилетѣли жаворонки, эти предвѣстники тепла, но въ воздухѣ все еще вѣяло холодомъ, особенно чувствительнымъ на рѣкѣ. Гористые берега ея теперь покрыты массами льда, образующими стѣны вышиною въ 5—10 саженъ съ громадными, торчащими надъ водою, навѣсами, готовыми грохнуться въ воду при малѣйшемъ колебаніи воздуха. Согрѣваемыя теплыми лучами весенняго солнца, глыбы эти быстро таютъ и падаютъ въ воду съ необыкновеннымъ шумомъ и грохотомъ. Послѣдніе, сопровождаясь продолжительнымъ эхомъ по берегамъ рѣки, напоминаютъ собою отдаленные раскаты грома или залпы артиллерійскихъ орудій. Вслѣдствіе запора льдинъ, напоръ воды бываетъ иногда такъ великъ, что рѣка затопляетъ деревни, и жители, спасаясь, удаляются на ближайшія горы. Всякое сообщеніе по Ленѣ, благодаря такимъ условіямъ, въ это время крайне затруднительно, опасно и даже невозможно. Лишь человѣкъ дикій, слѣпой отваги въ состояніи пуститься въ путь на утлой ладьѣ, не страшась грозныхъ силъ и стихій неумолимой, въ своихъ явленіяхъ, природы. Плыть при посредствѣ бичевы не всегда возможно, ибо берега рѣки завалены массами льда и негдѣ ступить ногѣ человѣческой; движеніе при помощи шестовъ и веселъ часто также немыслимо, вслѣдствіе быстроты теченія и глубокой, не смотря на близость берега, рѣки.

Тѣмъ не менѣе, проведя на берегу, около костра, бурную, дождливую, холодную ночь, мы плывемъ, едва подвигаясь на шестахъ впередъ и какъ-бы не видя грозившей намъ опасности. Предъ нами, на разстояніи нѣсколькихъ саженъ, виситъ надъ водою зловѣщая, страшная на видъ глыба льда. Едва лодка подошла къ ней, какъ послѣдняя грохнулась въ первую. Трескъ лодки, хлынувшая въ нее вода, осколки дерева и льда, паденіе человѣка въ рѣку, вопли женщинъ и смятеніе вызвали другой ударъ, усилившій общій испугъ и бѣдствіе. Картина и ужасна, и неописуема. Ужасъ, охватившій всѣхъ, сковалъ языкъ и всѣ члены. Всѣ стояли въ нѣмомъ отчаяніи дотолѣ, пока лодку не снесло и мы, очувствовавшись, не пристали къ берегу. Полуразрушенная лодка оказалась наполненною водою подмочившею множество вещей. Всѣ промокли и прозябли до мозга костей. Упавшаго въ воду человѣка успѣли спасти, но несчастнаго, отъ испуга и простуды, трясла цѣлый день сильнѣйшая лихорадка, съ которою онъ и высадился въ одномъ изъ ближайшихъ селеній.

Отогрѣвшись и обсушившись, мы отправились далѣе, по направленію къ селу Витимску, куда и прибыли вечеромъ 21 мая, безъ особенныхъ на 200 верстномъ пути приключеній, если не считать инцидентами этого переѣзда встрѣчу съ медвѣдями и дерзкую кражу, совершенную въ нашей лодкѣ поселенцами, которые по Ленѣ фигурируютъ, сплошь и рядомъ, въ качествѣ учителей, адвокатовъ, почтовыхъ писарей и ямщиковъ. И кого-же обокрали? Почтоваго чиновника, плывшаго со мною изъ Мухтуйскаго до Витимска...

С. Витимскъ, — административный центръ витимской волости, — получило свое названіе отъ имени рѣки Витимъ, впадающей въ Лену съ противоположной стороны и составляющей водный путь на золотые промысла олекминско-витимской системы, Въ Витимскѣ, кромѣ домовъ крестьянъ, находятся: благолѣпный храмъ, школа, управленіе земскаго засѣдателя, волостное управленіе, 2—3 торговыхъ лавки, 2 грязныхъ трактира и — больше ничего. Не смотря на періодически сильное скопленіе народа, здѣсь нѣтъ ни больницы, ни аптеки, ни врача, ни фельдшера. Имѣя относительно незначительное коренное, состоящее изъ крестьянъ, населеніе, село это, окруженное резиденціями и складами золотопромышленниковъ, переполнено, однако, пришлымъ людомъ изъ разныхъ мѣстъ Россіи и Сибири, людомъ, покинувшимъ родину подъ вліяніемъ наживы и скораго обогащенія. Здѣсь вы встрѣтите представителей всѣхъ національностей, состояній и сословій: русскаго, якута, тунгуса, черкеса, татарина, нѣмца, поляка, еврея, латыша, поселенца съ темнымъ прошлымъ и армянина, превращающихъ Витимскъ въ муравейникъ, особенно съ открытіемъ весенней навигаціи и до окончанія пріисковыхъ операцій. Такъ велика притягательная сила золота, этого, хотя и «драгоцѣннаго», но «презрѣннаго» металла!

Наплывъ народа особенно великъ былъ въ 1890 году. Шли не только сибиряки, но и жители россійскихъ губерній въ такомъ множествѣ, какого не запомнятъ мѣстные старожилы. Вся эта разношерстная, пестрая масса, часто обремененная женами и дѣтьми, двигалась по Ленѣ то на повозкахъ, то на лодкахъ, то на плотикахъ, сшитыхъ изъ 2—3 бревешокъ, то по образу пѣшаго хожденія. Оборванная, полуголодная, она неизбѣжно ложилась на мѣстное населеніе тяжкимъ бременемъ, испрашивая милостыню, пріютъ, и, можетъ быть даже, подъ вліяніемъ крайней нужды и лишеній, пріобрѣтая пропитаніе постыднымъ образомъ, такъ какъ бѣдные приленскіе жители не въ состояніи-же были пріютить, согрѣть и утолить голодъ всѣхъ требующихъ. А сколько столкновеній, недоразумѣній и пререканій съ сельскими властями, обязанными просматривать документы и слѣдить за поведеніемъ каждаго, — вѣдаетъ одинъ Всевышній. Такимъ образомъ, люди эти, покинувшіе, ради богатства, родину, семейства и все завѣтное, прежде нежели добраться до мѣста цѣли, должны пройти «сквозь огонь, воду и мѣдныя трубы», натерпѣвшись холода, голода, притѣсненій и насидѣвшись въ сибиркахъ, между тѣмъ, какъ богатство или счастіе еще въ области гаданій и удачи.

При взглядѣ на эти изнуренныя, оборванныя, жалкія существа, меня всегда занималъ вопросъ: зачѣмъ люди эти идутъ въ такую непривѣтливую, негостепріимную даль за какимъ-то богатствомъ, которое, по всей вѣроятности, не дастся имъ и погоня за которымъ лишь повергнетъ многихъ въ совершенное раззореніе и вопіющую нищету. Когда я задалъ подобный вопросъ одному изъ искателей счастія, то получилъ прехладнокровнѣйшій отвѣтъ:

— Правда, — сказалъ онъ мнѣ, — мы идемъ на удачу: авось Богъ дастъ счастье. Если же и не получимъ его, то все-же не по напрасну идемъ: по крайней мѣрѣ хорошо, сладко поѣдимъ, а на пріискахъ, баютъ, харчи хорошіе...

Такою странною, непостижимою для насъ, логикою можетъ руководиться только тотъ, кто, не видѣвъ истиннаго горя, стремится за тысячи верстъ киселя хлебать, перенося въ продолжительномъ пути непомѣрныя трудности, страданія и лишенія. Но, вотъ, онъ кое-какъ, еле душа въ тѣлѣ, достигаетъ «обѣтованной земли», гдѣ и получаетъ соотвѣтствующую работу. И что-же? Тяжелыя, безъ отдыха, горныя работы ему не подъ силу, онъ не свыченъ съ ними; съ другой стороны, даютъ чувствовать себя и неблагопріятныя климатическія условія, а за всѣмъ тѣмъ и неожиданное полное разочарованіе. Что дѣлать? Отказаться и уходить изъ гостепріимной тайги? Но онъ у хозяевъ въ долгу, — объ этомъ не смѣй и думать. Бѣжать? Но совершить побѣгъ трудно. Надзоръ пріисковой администраціи, отсутствіе средствъ, непроходимая, усѣянная дѣвственными лѣсами, тайга, рѣки, звѣрье и т. п. страхи и опасенія не допускаютъ и мысли о побѣгѣ*). Такимъ образомъ, несчастный, не находя выхода изъ своего тягостнаго положенія, подчиняется, въ силу необходимости, тѣмъ условіямъ и обстоятельствамъ жизни, въ которыя попалъ по доброй волѣ своей, и несетъ тяжелый, упорный трудъ дотолѣ, пока не явится вожделѣнное время разсчета, который ожидается страдальцемъ съ такимъ-же нетерпѣніемъ, съ какимъ онъ стремился сюда. Лишь немногія, желѣзныя натуры свыкаются съ суровою обстановкой пріисковой жизни, но и они, получивши разсчетъ, въ большинствѣ случаевъ, оставляютъ послѣднюю. Нѣкоторые изъ нихъ едва возвращаются на родину, но при какихъ грустныхъ обстоятельствахъ! Вместо обогащенія — раззоренными въ пухъ и прахъ, до потери послѣдней лошаденки, коровенки и клочка кормилицы—земли. Другіе, прокутившись, остаются въ Витимскѣ или въ качествѣ крестьянскихъ работниковъ, или присоединяются къ нищей, тунеядной братіи, живущей на счетъ обывателей пьянствомъ, разбоями, грабежами и даже убійствами, пока за свои дѣянія не попадутъ въ острогъ, — или смерть, если не убійство, не прекратитъ ихъ жалкаго существованія. Добрая половина села состоитъ изъ ветхихъ, расположенныхъ въ хаотическомъ безпорядкѣ и пошатнувшихся на бокъ, избушекъ и землянокъ, составляющихъ гнѣзда безшабашнаго пьянства, разврата, денно-нощныхъ оргій и кровавыхъ драмъ, подтверждающихъ мѣткое выраженіе одного изъ обывателей, что «все село это стоитъ на крови».

*) Хотя и здѣсь не безъ исключеній. Находятся смѣльчаки, которые, пренебрегая опасностями, бѣгутъ и благополучно выбираются изъ тайги, если не собьются съ пути, не будутъ съѣдены звѣремъ, или убиты рукою спиртоноса.

Скверная, грустная картина! Но еще грустнѣе то, что жажда къ наживѣ и обогащенію наипечальнѣйшимъ образомъ отразилась не только на пришломъ людѣ, широкою волною хлынувшемъ въ отдаленный, мало кому извѣстный, край, но и на коренномъ населеніи, извративши строй его общественной и домашней жизни.

(Окончанiе будетъ.)

ПО ЛЕНѢ.

(Путевые наброски.)

(Окончаніе, см. приб. къ № 43.)

«Сибирскiй вѣстникъ» №45, 24 апрѣля 1893

Витимскій крестьянинъ въ настоящее время уже далеко не тотъ, чѣмъ былъ нѣсколько десятковъ лѣтъ тому назадъ, когда не было пріисковъ и когда онъ довольствовался плодами трудовъ своихъ, хотя и не безъ борьбы съ суровою природой. Тогда онъ былъ доволенъ, спокоенъ, мощенъ тѣломъ и душою, религіозенъ, терпѣливъ, честенъ и прямодушенъ, не смотря на всѣ нужды и лишенія, вызываемыя условіями мѣстной жизни. Но теперь эта, когда-то полная, здоровая, такая-же ровная, но клокочущая, какъ въ скрытомъ вулканѣ, жизнь переродилась. Регуляторомъ ея явились: чувственность, грубая, необузданная жажда къ наживѣ и хищническіе инстинкты, вытѣснившіе прежній суровый образъ жизни, а съ нимъ и всякое понятіе о честномъ трудѣ. Библейская заповѣдь: «въ потѣ лица твоего снѣси хлѣбъ твой» здѣсь не имѣетъ приложенія и замѣнена девизомъ: «деньги и деньги». Между тѣмъ, бѣдность все таки не уменьшается и общество въ матеріальномъ и нравственномъ отношеніяхъ разрушается, увеличиваясь пролетаріатомъ, этимъ бездомнымъ, неимущимъ, самымъ опаснымъ элементомъ въ каждомъ, сколько нибудь благоустроенномъ, обществѣ.

Если присмотрѣться ближе къ хозяйству витимскихъ крестьянъ, то увидишь, что главною причиною обѣдненія служитъ, именно, собственная вина, обусловливаемая игнорированіемъ труда, въ погонѣ за наживою. Пашни, огороды, сѣнокосы многими изъ нихъ заброшены, и если ими занимаются, то въ ограниченной степени. Крестьянинъ пренебрегаетъ трудомъ и стыдится его. А когда вы спросите его: «отчего такъ мало сѣется хлѣба?» онъ, не краснѣя, непремѣнно, сошлется на суровую, малопроизводительную природу, на почву, на кобылку, на обиліе лѣса, на неурожаи и т. п., легко устранимыя, при желаніи и любви къ труду, препятствія. По этому поводу мною было разсказано нѣкоторымъ изъ здѣшнихъ поселянъ о томъ, какъ поселились крестьяне при заливѣ св. Ольги, въ 300 миляхъ отъ Владивостока, на землѣ съ весьма каменистымъ грунтомъ, и, однако-же, они трудами рукъ своихъ такъ удобрили почву, что получаютъ почти всегда хорошій урожай и потому не бѣдствуютъ такъ, какъ приленскiе крестьяне. Но мой разсказъ никого не удивилъ, вызвавши лишь замѣчаніе: «да тамъ, за моремъ, климантъ другой!».

Деморализованный вліяніемъ пріисковъ, крестьянинъ измѣнилъ въ основаніи и домашнюю обстановку свою, желая придать ей барскій видъ и характеръ. И, вотъ, простое домашнее одѣяніе замѣтно вытѣсняется, являются на сцену болѣе дорогія ткани: шелкъ, гарусъ, кашемиръ, плисъ, сукно, крытыя шубы, сапоги бутылками, крахмаленное бѣлье, помада, папиросы и проч. предметы роскоши. На всѣ неограниченныя потребности, разумѣется, нужны деньги, а ихъ-то и нѣтъ у крестьянина, не смотря на всѣ его аферы и сдѣлки. И откуда быть деньгамъ, когда хлѣба своего нѣтъ, и онъ, какъ и всѣ другіе продукты, покупается изъ чужихъ рукъ, по цѣнѣ, находящейся въ зависимости отъ Титъ Титычей Обдираловыхъ и періодическихъ неурожаевъ? Откуда быть деньгамъ, когда, съ пренебреженіемъ къ труду, крестьяниномъ овладѣла лѣнь и разныя страсти, въ корнѣ подтачивающія его благосостояніе? На работу идетъ онъ поздно, ибо нужно попить «китайской травки», покурить, поболтать, покряхтѣть и поохать, такъ какъ чувствуется нездоровье. Ложится поздно, ибо какъ опустить такія вещи, какъ карты, выпивка и, можетъ быть, еще что нибудь «позабористѣе».

Ведя ненормальную жизнь, здѣшній крестьянинъ на взглядъ пышетъ здоровьемъ; цвѣтъ лица его необыкновенно ярокъ, и часто красный съ синими жилками носъ, несомнѣнно, свидѣтельствуетъ о томъ, что обладатель его слишкомъ часто и глубоко заглядываетъ въ рюмку. Цѣлая географія пьянства!..

Благодаря такимъ уродливымъ формамъ жизни, всосавшимся въ плоть и кровь населенія, оно, можно сказать, обречено на безпомощность и вымираніе. При этомъ умѣстно сказать, что, при отсутствіи врачебной помощи, здѣсь въ качествѣ непатентованныхъ фельдшеровъ фигурируютъ разные проходимцы, преимущественно-же изъ сосланныхъ за свои дѣянія въ отдаленнѣйшія и холодныя мѣста Сибири. Бродя по ленскимъ деревнямъ, они обманываютъ невѣжественный людъ, охотно ввѣряющій имъ свое здоровье. Все-же леченіе ихъ состоитъ большею частію изъ кровопусканія.

При алчности и чувственности здѣшній крестьянинъ, естественно, пришелъ не только къ обѣдненію, но и къ умственно-нравственному отупѣнію. Подъ вліяніемъ черныхъ, низменныхъ инстинктовъ, добрыя чувства въ немъ заглушены. Зачерствѣлый душою, онъ чуждъ духа любви къ ближнему и въ дѣлахъ благотворенія крѣпокъ, какъ кремень. Нѣтъ въ немъ ни состраданія, ни сочувствія къ несчастному: онъ живетъ и дышитъ однимъ лишь стремленіемъ — возможно больше удить рыбы въ мутной водѣ, безъ зазрѣнія совѣсти занимаясь темными дѣлами и дѣлишками. Надуть, обмануть, систематически споить намѣченную жертву въ лицѣ пріискателя, обобрать ее до нитки, бросить подъ заборъ и, избѣжавши полицейскаго протокола, выйти сухимъ изъ воды, — вотъ центръ всѣхъ желаній витимскаго дворянина, какъ не безъ гордости именуютъ себя витимскіе крестьяне, говоря: «наша волость — дворянская волость!».

При такихъ ненормальныхъ условіяхъ жизни, было-бы грѣшно назвать здѣшняго крестьянина хозяиномъ. Для наибольшей иллюстраціи достаточно сказать, что къ пріѣзду въ Витимскъ въ іюлѣ мѣсяцѣ 1890 года г. генералъ-губернатора восточной Сибири, весь хлѣбъ, находившійся въ мѣстныхъ запасныхъ магазинахъ, оказался перегорѣлымъ. Нечего сказать, хороши хозяева!..

Такимъ образомъ земледѣліе, это главнѣйшее изъ всѣхъ производствъ, здѣсь годъ отъ году падаетъ на столько, на сколько умаляется и значеніе его. Съ паденіемъ, вообще, сельскаго хозяйства, нѣтъ, естественно, и сбыта земледѣльческихъ продуктовъ. Въ этомъ отношеніи, изъ всѣхъ приленскихъ округовъ представляетъ нѣкоторое исключеніе одинъ лишь киренскій округъ, доставляя изрѣдка путемъ весенняго сплава въ Якутскъ огородныя овощи, и то въ небольшомъ количествѣ и нерѣдко по баснословнымъ цѣнамъ. Пудъ картофеля стоить отъ 50 к. до 2 р. и болѣе. По этому поводу одинъ изъ извѣстныхъ писателей, изображая свое путешествіе по Ленѣ, между прочимъ, замѣчаетъ, что «огородъ якутянъ находится въ Киренскѣ, въ 1200 верстахъ отъ Якутска»*). Между тѣмъ, климатическія условія и качество почвы вполнѣ благопріятствуютъ развить и культивировать здѣсь разнаго рода овощи, лучшіе сорта картофеля, мака, капусты, мяты и проч., не говоря уже о культурахъ, требующихъ устройства парниковъ. У всѣхъ приленскихъ скопцовъ, не смотря на періодическіе неурожаи, всегда довольно хлѣба и овощей, а мархинскіе скопцы, вблизи Якутска, такъ даже лакомятся дынями, арбузами, лимонами и виноградомъ, разводимыми домашнимъ образомъ.

*) Гартвигъ.

Если здѣшній крестьянинъ отрѣшается отъ земли, то, конечно, не можетъ быть никакой рѣчи о промышленности. Между тѣмъ, край, въ которомъ живетъ онъ, не смотря на всю непроизводительность, обусловливаемую суровымъ климатомъ, все-таки заключаетъ въ себѣ не мало естественныхъ богатствъ. Сколько здѣсь, при обиліи лѣса, строеваго камня, залежей слюды, каменнаго угля, рыбы, птицы и т. п. даровъ, разсыпанныхъ щедрою рукою природы! По рѣкѣ Витиму водятся бѣлки и даже соболи, лучшіе изъ сибирскихъ. И все это находится безъ разработки и промысла, будучи почти не тронуто рукою человѣка, вдавшагося въ хищническіе порывы и коснѣющаго въ погонѣ за наживою.

Пренебрегая трудомъ, крестьяне пустились въ торговлю и другія аферы, часто постыдныя, недостойныя человѣка, Въ Витимскѣ многаго нѣтъ: нѣтъ хорошей школы, нѣтъ больницы, нѣтъ врача и проч., что соединилось-бы съ нравственною и матеріальною пользою для мѣстнаго и пришлаго люда. Для удовольствія и развлеченія его предоставленъ кабакъ. Ихъ здѣсь столько, сколько лицъ, преслѣдующихъ наживу. Но и они оказались недостаточными: явились дома терпимости. Но что это за дома терпимости, и какъ они образовались? Когда я, приближаясь къ Витимску, былъ на станціи Пеледуй, то крестьяне, между прочимъ, разсказывали мнѣ, что витимскіе аферисты, подъ предлогомъ найма въ прислугу, увозятъ изъ деревень въ Витимскъ дѣвушекъ, гдѣ, путемъ обмана и спаиванія, послѣднія, теряя чувство стыда, скоро дѣлаются публичными женщинами и уже, будучи оторваны отъ семьи, не возвращаются туда, а ведутъ развратную жизнь дотолѣ, пока такая или иная смерть не прекратитъ ихъ жалкаго существованія.*)

*) См. 96 № «Сиб. Вѣстн.» 1891 года, фельетонъ: «По Забайкалью».

Между тѣмъ, нельзя сказать, чтобы нравственность жителей приленскаго края была высокаго строя. Безнравственное состояніе ленской молодежи, какъ въ зеркалѣ, отражается въ постоянныхъ прикрасахъ рѣчи — площадной брани. Ничто не стѣсняетъ нашего разнузданнаго парня, въ томъ числѣ и присутствіе женскаго пола; да дѣвушки и сами сыплютъ одну за другою отборныя плоскости, могущія поставить въ тупикъ и «бывалаго мужчину». Нѣтъ ни одного селенія по Ленѣ, гдѣ бы я не видѣлъ малолѣтнихъ дѣтей, пересыпающихъ свою рѣчь самою свирѣпою руганью отъ поминовенія родителей до черта включительно, дѣтей, вызывающихъ срамословіемъ улыбку удовольствія на устахъ тятекъ и мамокъ своихъ.

Въ приленскомъ населеніи, какъ и, вообще, у сѣверныхъ жителей, развито сладострастіе и плотоугодіе. Едва-ли гдѣ найдете такую свободу въ половыхъ отношеніяхъ, какъ въ этомъ углу. Имѣть незамужней женщинѣ дѣтей здѣсь не только преступнымъ, но даже и предосудительнымъ не считается. Гдѣ нибудь въ Россіи о проступкѣ дѣвушки вся деревня заговоритъ; преступившую избѣгаютъ словно одержимую какою нибудь заразительною болѣзнію, родные и знакомые сторонятся отъ нея, какъ-бы боясь не запятнать себя позорнымъ прикосновеніемъ къ несчастной. Здѣсъ-же незаконорожденные въ порядкѣ вещей. При такой легкости въ половыхъ отношеніяхъ, неудивительно, если среди населенія находятъ себѣ мѣсто заразныя болѣзни. Кому не извѣстенъ сифилисъ, этотъ страшный бичъ сѣверныхъ округовъ Якутской области? Когда, въ отрочествѣ, я былъ на полуостровѣ Камчаткѣ, то видѣлъ тамъ много сифилитиковъ, заживо разложившихся, такъ что эти жертвы нечистоты и разврата такъ врѣзалась въ мою память, что я и теперь не могу вспомнить о нихъ безъ внутренняго содроганія и отвращенія.

Такія раны общественнаго организма, образовавшіяся отъ отсутствія въ приленской деревнѣ интеллигентныхъ силъ, можетъ исцѣлить только одно отдаленное время, и то при благопріятныхъ условіяхъ. Если и есть кое-гдѣ учителя, то они, будучи не заинтересованы вопросами и условіями мѣстной жизни, вовсе не занимаются распространеніемъ въ народѣ полезныхъ знаній, касающихся въ особенности сельскаго хозяйства. Здѣсь нуженъ типъ не только народнаго учителя-землевладѣльца, хозяйство котораго служило-бы образцомъ для населенія, но и такого, который, прежде всего, училъ-бы народъ мыслить. А дикарей здѣсь, какъ видите, любезный читатель, еще непочатый уголъ. Дикъ не только мужикъ неграмотный, но и тотъ обыватель, который, если и научился читать и писать, но не научился мыслить. Школа, какъ проводникъ цивилизаціи, здѣсь тѣмъ необходимѣе, что ленскій мужикъ — почти первобытный человѣкъ, прикрывшій свою шерсть зипуномъ изъ врожденнаго лишь чувства стыда и подражанія...

(OCR: Аристарх Северин)

По Забайкалью.

(Путевые наброски).

«Сибирскiй вѣстникъ» №96, 23 августа 1891

Якутскъ, 13 іюля 1891 года. Не такъ давно я возвратился въ Якутскъ изъ дальнего путешествія въ Забайкальскую область. Во время этого путешествія*), совершеннаго въ теченіе года, я дѣлалъ болѣе или менѣе продолжительныя остановки рѣшительно вездѣ: и въ городахъ, и въ селахъ, и даже деревушкахъ въ 2—3 дома, сворачивая иногда съ тракта въ сторону. На пути этомъ, въ нѣсколько тысячъ верстъ, открывалось для меня обширное поле наблюденій. Мѣстоположеніе, горы, лѣса, рѣки, новые люди съ ихъ образомъ жизни, занятіями, обычаями и нравами, — все это и потому подобное представляло для меня небывалый интересъ, и, если-бъ всѣ дорожныя впечатлѣнія умѣлою рукою привести въ цѣльную систему, то образовался-бы изъ нихъ не одинъ объемистый, со всевозможными иллюстраціями, томъ — дѣло усидчиваго, продолжительнаго и не для всѣхъ посильнаго труда. Поэтому, подробности путешествія удобнѣе всего передавать читающей публикѣ отрывками: или въ видѣ корреспонденцій, или въ видѣ отдѣльныхъ статей. На первый разъ предлагается краткое сообщеніе относительно предмета, составляющаго злобу дня, и выражающагося въ одномъ изъ современныхъ вопросовъ о нравственномъ и матеріальномъ благосостояніи русскаго народа. Я разумѣю нетрезвость, — то именно зло, съ которымъ мнѣ приходилось сталкиваться на каждомъ шагу, и которое, проявляясь въ отвратительно-грубыхъ формахъ и фактахъ, никакъ не можетъ быть пройдено молчаніемъ.

*) Путешествіе это отъ Якутска до с. Троицкаго за Байкаломъ (почти 800 верстъ отъ Иркутска), совершено пѣшимъ образомъ.

Да, я ни мало не ошибся, сказавши, что зло это въ полномъ цвѣту, и тамъ, именно, гдѣ встрѣтить его, какъ я предполагалъ въ началѣ путешествія, было почти невозможно. Ленскій крестьянинъ, особенно въ Якутскомъ округѣ, и на внѣшній свой видъ убогъ, а о нравственномъ ничтожествѣ его, внушающемъ свѣжему человѣку болѣе чѣмъ жалкое впечатлѣніе, — и говорить нечего. Представляя изъ себя нѣчто среднее между якутомъ и русскимъ, онъ давнымъ давно уже полузабылъ свой родной языкъ и, для обмѣна мыслей въ своихъ житейскихъ отношеніяхъ съ сородичами, употребляетъ въ большинствѣ случаевъ, или туземный — якутскій, или, рѣдко, русскій, но такой, котораго не съ разу поймешь**). Изба его и весь домашній обиходъ, за немногими исключеніями, есть ничто иное, какъ легкіе и бойкіе выразители его душевнаго убожества. Живя въ суровомъ климатѣ, онъ невзыскательный и весьма плохой хозяинъ. У него 1—2 коровы, да столько-же лошадей, и то — заведенныхъ въ силу необходимости, такъ какъ приленскій крестьянинъ живетъ и дышетъ лишь почтовою гоньбой, съ отнятіемъ которой онъ лишится куска хлѣба, и умретъ голодною смертію. Въ ѣдѣ онъ неприхотливъ, какъ и якутъ, если не болѣе, питаясь сосновою корой, сваренною въ молокѣ съ водою, а въ дни торжествъ конским мясомъ, которое и во всей Якутской области едва-ли не пользуется предпочтеніемъ предъ скотскимъ у многихъ даже изъ русскихъ. Одѣвается какъ придется, вообще-же очень не затѣйливо, часто не имѣя теплой одежды, соотвѣтствующей 50°—60° Р. морозамъ.***) О предметахъ роскоши, — и говорить нечего, потому что въ такой глуши, какъ ленскія поселенія, а якутскій округъ въ особенности, нѣтъ ни одной лавочки, и жители, если состоятельны, запасаются всѣмъ необходимымъ во время прохода въ Якутскъ торговыхъ павозковъ, въ іюнѣ и іюлѣ мѣсяцахъ.

**) Въ с. Амгинскомъ, въ 150 верстахъ отъ Якутска, крестьяне совсѣмъ забыли русскій языкъ. Такое сильное воздѣйствіе имѣлъ на нихъ якутизмъ.

***) Въ г. Верхоянскѣ морозы столь сильны, что термометры не выдерживаютъ и разрываются.

Между тѣмъ, по всей Ленѣ нѣтъ почти ни одного селенія, ни одной, самой ничтожной, деревушки, гдѣ не производилась-бы открыто безпатентная торговля виномъ. Продажею вина заняты преимущественно бабы, сохраняя запрещенный товаръ въ подпольяхъ, сараяхъ и т. п. мѣстахъ, мало доступныхъ наблюденію акцизныхъ чиновниковъ, которые, кажется, сюда никогда и не заглядывали, а тѣмъ паче, — сельскихъ старостъ или десятниковъ, скорѣе готовыхъ, за чарку водки, измѣнить долгу своей службы, чѣмъ преслѣдовать зло.

Въ деревнѣ Сѣркиной, находящейся въ 7-ми верстахъ отъ села Витима, продажею вина занимается жена одного сельскаго служебнаго лица. Эта баба такъ ловка, что, дѣйствительно «на ловца и звѣрь бѣжитъ». Къ ней идетъ трудовая копѣйка и крестьянина, и поселенца, и пріискателя, особенно во время разсчета послѣдняго съ золотопромышленными К°К°. Въ это время происходитъ уже вполнѣ систематическое спаиваніе несчастныхъ жертвъ съ такимъ-же обираніемъ ихъ кармановъ.

Пріискатель пьетъ, не зная границъ, до тѣхъ поръ, пока не пропьется «какъ грекъ», и пока искусная рука, въ минуту глубокаго сна обезумѣвшей жертвы, не оберетъ ее «какъ липку». Такимъ образомъ несчастный, часъ тому назадъ сорившій деньгами, становится бѣднѣе Ира. Да и какъ не имѣть выгоды отъ беззаконной торговли виномъ, можетъ быть, даже приправленнымъ для извѣстныхъ цѣлей какимъ либо снадобьемъ, когда пріискатель, послѣ тяжелой таежной жизни, такъ радъ свободѣ и отдыху, что гуляетъ «на всю ивановскую», и подъ наплывомъ пріятныхъ чувствъ, такъ умильно щедръ, что ничего не жалѣетъ, платя за все безумныя деньги? Разодѣтому какъ въ Христовъ день, и довольствовавшемуся прежде махоркою, теперь нужны хорошія папиросы, если не сигары: нужно дамское общество съ гармоніей, этой неразлучной спутницей русскаго гуляки-мужичка и т. п. безумныя прихоти. Надоѣло кутить въ стѣнахъ дома, душа требуетъ простора, — онъ выходитъ на дворъ, или просто располагается на улицѣ, а чтобъ не марать костюма, а паче для поддержанія своего достоинства, покупаетъ нѣсколько аршинъ цвѣтнаго сукна, или дорогую шаль. Пріѣлась ему простая, здоровая пища, онъ покупаетъ здѣсь, въ какой нибудь Сѣркиной, курицу, отдавая за нее 5 р. вмѣсто одного рубля — цѣны за курицу во всякое другое время. Какъ-же послѣ этого не торговать предметомъ запрета, когда, не трудясь, можно быть не только сытымъ, одѣтымъ и обутымъ, но и соединить капиталъ, доказательствомъ чего можетъ служить не одинъ примѣръ?!..

А сколько, вмѣстѣ съ этою противозаконною торговлею, совершается вещей, самыхъ гнусныхъ, самыхъ отвратительныхъ, подрывающихъ народную нравственность въ самой ея основѣ, — извѣстно одному Богу. Въ с. Витимѣ многаго нѣтъ: хорошаго учителя нѣтъ, ни больницы, ни доктора, но кабаки въ полномъ процвѣтаніи: ихъ столько, сколько лицъ, преслѣдующихъ наживу. Здѣсь пьянство не считается даже порокомъ. Продается водка, безъ зазрѣнія совѣсти, и въ мелочныхъ лавочкахъ, точно также, какъ и въ Иркутскѣ. И русскими, и евреями, проживающими въ Витимѣ, производится дерзкая торговля виномъ совершенно открыто въ домахъ, имѣющихъ характеръ домовъ терпимости. Но что это за дома терпимости, и какъ они образовались? Очень просто. Когда я приближался къ Витиму, то на станціи Пеледуй крестьяне разсказывали мнѣ, что витимскіе аферисты, подъ предлогомъ найма въ прислугу, увозятъ изъ деревень на Витимъ дѣвушекъ, гдѣ несчастныя жертвы, подъ вліяніемъ спаиванія, теряя чувство стыда, очень скоро превращаются въ публичныхъ женщинъ, и, будучи оторваны отъ родной семьи, уже не возвращаются туда, а пріобрѣтаютъ себѣ кусокъ хлѣба путемъ разврата дотолѣ, пока такая или иная смерть, если только не убійство, не прекратитъ ихъ жалкаго существованія.

Безпатентная торговля виномъ совершается не одними только крестьянами и евреями: она составляетъ предметъ наживы и для якутовъ, у которыхъ практикуется, едва ли не въ большихъ размѣрахъ, чѣмъ у всѣхъ прочихъ. Въ крестьянской деревнѣ противозаконная продажа производится, большею частью, въ какомъ либо одномъ домѣ, тогда какъ въ любомъ улусѣ ее можно встрѣтить въ нѣсколькихъ домахъ или юртахъ. За водку отдается послѣдняя копейка; а послѣ занимается водка уже на счетъ того хлѣба, который въ маломъ количествѣ пошлетъ Богъ въ жатву, такъ какъ приленскiе жители (конечно не всѣ) сѣютъ хлѣбъ, вообще, въ ничтожномъ количествѣ, благодаря, можетъ быть, неудачамъ въ борьбѣ съ суровой, въ климатическомъ отношеніи, природой. Такимъ образомъ, годъ отъ году ленскій крестьянинъ, лишенный нравственной поддержки, становится бѣднѣе, и бѣднѣе, и еслибъ не почтовая гоньба, едва поддерживающая его, давнымъ давно превратился бы въ жалкаго парія.

Въ одномъ мѣстѣ мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ слѣдующей, въ высшей степени непріятной сценки, подтверждающей ту мысль, какъ, подъ вліяніемъ пьянства, вмѣстѣ съ нравственностью, разрушается и хозяйство сельскаго обывателя.

— Отецъ дома? — спрашиваетъ мужичекъ 12 лѣтняго бѣлокураго мальчугана съ умнымъ, добрымъ лицомъ и бойкими, выразительными глазами, но истощеннымъ тѣломъ, которое едва прикрыто лохмотьями.

— Тятьки нѣтъ дома, онъ ужъ который день у тетки Матрены...

— Да скоро-ли онъ у тебя броситъ пить-то?

— Въ амбарѣ осталось еще 2 мѣшка хлѣба: когда тятька пропьетъ ихъ, тогда и домой придетъ, — бойко и съ привычнымъ хладнокровіемъ отвѣчалъ полуодѣтый и полуголодный мальчикъ.

При возвращеніи своемъ изъ забайкальской области мнѣ, въ ожиданіи отплытія якутскихъ павозковъ, пришлось прожить въ с. Качугѣ довольно продолжительное время, и выхватить большую часть бываемой тамъ ежегодно въ маѣ мѣсяцѣ ярмарки. Въ ярмарочное время, водка считается неотлучною принадлежностью «кухмистерскихъ», какъ называютъ ярможане палатки обжорныхъ рядовъ, сосредоточенныхъ въ рукахъ корыстолюбивѣйшаго въ мірѣ племени — евреевъ. Въ началѣ ярмарки мѣстный засѣдатель распорядился, чтобы въ обжорныхъ рядахъ никто не смѣлъ продавать водки и другихъ острыхъ напитковъ. Тѣмъ не менѣе евреи, съ открытіемъ своихъ балагановъ, тотчасъ принялись за продажу этого яда, скрывая его въ подпольяхъ и другихъ сокровенныхъ мѣстахъ. Когда же засѣдателемъ было накрыто нѣсколько человѣкъ, то евреи приняли всѣ предосторожности, чтобы не лишиться только гешефта. Они умудрялись носить водку въ своихъ карманахъ, и, такимъ образомъ, торговали ею до самаго закрытія ярмарки.

Противозаконная торговля виномъ, столь распространенная въ Сибири, если говорить правду, существуетъ не у одного только низшаго класса людей. Ею не прочь заниматься и такія лица, состояніе коихъ опредѣляется не копѣйками и рублями, а сотнями тысячъ, если не милліонами. Кто бы могъ повѣрить, что на павозкахъ, идущихъ изъ Качуга въ Якутскъ, съ «краснымъ товаромъ», вы всегда можете купить водки сколько вамъ угодно?! Постыдная торговля виномъ на павозкахъ практикуется въ особенности якутскимъ купечествомъ, неправедной алчности коего нѣтъ мѣры и предѣла.

Торгуетъ водкою множество праздныхъ людей или ради наживы, или съ цѣлію пріобрѣтенія, безъ труда, пропитанія, напр. разные сторожа, караульные и т. п. людъ. Въ многолюдномъ селеніи Листвиничномъ, Иркутской губерніи, гдѣ пароходная пристань и много кабаковъ съ мелочными лавочками, торгуетъ водкою караульный пристани Т—ва Сибирскаго пароходства. Занимается продажею водки караульный хлѣбнаго магазина при Усть-Ордынской инородческой управѣ Иркутскаго округа. Сторожка его, денно и нощно посѣщаемая толпами бурятъ, представляетъ изъ себя настоящее питейное заведеніе, не достаетъ только традиціонной вывѣски съ обозначеніемъ: «распивочно и на выносъ»...

Настоящій очеркъ о противозаконной торговли виномъ, связанной съ нравственнымъ паденіемъ и матеріальнымъ раззореніемъ обществъ, составляетъ не болѣе, какъ часть того, что пришлось мнѣ видѣть во время своего путешествія. Какая грусть падаетъ на твое сердце, когда видишь, что повсюду въ Россіи объявляется жестокая борьба этому идолу, но знаешь, что у насъ, въ Сибири, идетъ прогрессивное умноженiе пьянства!

(OCR: Аристарх Северин)