За самую распространенную у якутов хозяйственную единицу нужно принять группу, состоящую из четырех лиц: двух взрослых рабочих, одного подростка и одного способного к труду потребителя-ребенка или дряхлого старика. Эта группа, совместно с прилежащими ей трех- и пятидушевыми группами, составляет всюду значительное большинство якутских хозяйств. В Тарагайском наслеге им принадлежит 52% общего количества самостоятельных хозяйств, а в Батаринском — и того больше. Такое соотношение приблизительно имеет место всюду, исключая, пожалуй, крайне северной полосы, где эти группы-семьи мельчают ввиду большой смертности детей. За предельное количество богатства, необходимого для существования такой группы, якуты считают десять голов скота, т.е. около двух голов на душу. Выше этой нормы, по их мнению, начинается достаток ниже — нищета. В Верхоянском и Колымском округах, в тех местностях, где скотоводство удачно сочетается с рыболовством, десять голов скота - признак зажиточности. Наоборот, в тех же округах там, где нет ни звериных, ни рыбных промыслов, количество скота, необходимого для сносного существования семьи, возрастает до 15, даже 20 голов. Причиной этому большая продолжительность зимы и худшее качество лугов на севере. На юге, где земледелие является серьезным подспорьем и легче найти зимний заработок, крайняя норма независимого существования передвигается до 1 1/2 головы скота на душу. Я знаю целую массу таких хозяйств крайне бедных, но борющихся более или менее удачно за свою самостоятельность. Несмотря на значительную разницу в абсолютном количестве богатства (от 6 до 20 голов скота, т.е. от 120 до 400 руб. капитала), все эти хозяйства стоят на рубеже нужды. Малейший случай нарушает их устойчивость, равно как малейшая поддержка позволяет им жить и развиваться. Они составляют главную боевую массу народа в борьбе за его существование. В Тарагайском наслеге из 248 хозяйств на их долю приходится 101, а в Батаринском на 270 хозяйств — 127. Из других категорий хозяйств находится в первом наслеге: бесскотных 10, с одной или с дробью скотины на душу – 74 и, наконец, 54 — от 3 до 9 голов на душу, что представляет разные степени зажиточности. Кроме того, есть одно хозяйство с 12 голов на душу (17 человек — 208 голов) и одно — с 18 (14 человек — 260 голов); такое количество считается у якутов признаком богатства. Во втором наслеге: бесскотных — 23; с 1 или с дробью скотины на душу — 82 хозяйства и от 3 до 9 голов — 62 хозяйства; 4 хозяйства по десять голов на душу; одно — 12 1 /2 (4 человека — 50 голов) и одно-32 1 /2 (2 человека — 65 голов скота). Вообще лестница благосостояния у якутов далеко не такая крутая, как у нас; владельцы стад в несколько сот голов наперечет в каждом улусе в Якутском округе я знаю только одного, у которого 500 голов скота именно Попова, Батурусского улуса; а таких, которые владеют капиталом в 100 и 200 тысяч, всего несколько человек во всем крае. Капиталы последних нажиты торговлей и состоят главным образом в товарах, деньгах и разных юридических обязательствах.

Чрезмерный рост чисто скотоводческих хозяйств сдерживается: во-первых — отсутствием рабочих рук, во-вторых — общинным поземельным владением. Дело в том, что самая распространенная из якутских хозяйственных групп, семья, состоящая из четырех или пяти человек, из которых три способны к работе, с основным капиталом по три головы скота на каждую душу представляет вместе с тем предел отношений, при которых возможно обходиться без наемного труда. Лучший якутский косец и две гребщицы могут собрать за лето, смотря по урожаю трав, от 1 200 до 1 800 пудов сена, что дает возможной якутам прокормить в зиму от 12 до 15 голов скота. Все хозяйства, в которых эта норма почему-либо нарушена, принуждены или принанять рабочие руки, или покупать сено, или держать скот впроголодь. Даже в урожайные годы практикуются все эти средства одновременно в одной и той же местности, и таких хозяйств у якутов добрая треть. Рабочих и сено доставляет, конечно, менее состоятельная часть населения; для всех тех у которых на душу имеется меньше одной скотины или не имеется ее совсем, наем и всякого рода подряды составляют часто единственное убежище. При этом повторяется общераспространенное явление: боле состоятельные получают более высокую плату за свое время и свои продукты, чем нуждающиеся. Рабочая плата, хамнас, номинально всюду почти одинакова: на хозяйском содержании — 35—40 руб. в год мужчине-косцу и 20—24 женщине-гребщице и коровнице. Эта плата разделяется так: одна треть ее считается за зиму — от Покрова (1 октября) до Вешнего Николы (9 мая) и две трети за лето — от Николы до Покрова. Только часть жалованья, и то очень незначительная, выдается деньгами. Обыкновенно дают товары, иногда совершенно ненужные, и рабочий с убылью сбывает их затем на сторону. Еще более распространена плата скотом, преимущественно конным, убитым или живым. По-видимому, это очень древняя форма вознаграждения, и она всегда была также невыгодной для рабочего, как и теперь. Об этом ясно свидетельствует старинная поговорка: "Сколько ни работай, не получишь больше кобыльей кожи" (Намс. ул., 1892 г.). Недостаток рабочих рук заставляет хозяев дорожить хорошими рабочими. Они всячески стараются удержать их, подвести итоги так, чтобы они остались у них в долгу, ради чего иногда поощряют даже их порочные наклонности, как, например, картежную игру. Часто не выдают остатков жалованья и грозят не отдать их совсем, если рабочий не согласится прослужить у них еще год, что при том влиянии, каким богачи пользуются в якутских общинах, сделать им нетрудно. Одним словом, можно повторить за Миддендорфом, что и в этом отношении "все, как у нас". Этот же недостаток рабочих рук заставляет вместе с тем якутских хозяев обращаться более или менее сносно с рабочими, раз они нанялись. В хозяйствах средней руки рабочий принят в семью на равных правах. На севере, даже у первостепенных богачей, если нет посторонних, он садится за стол с хозяевами, вмешивается в разговор, в домашние дела, здоровается с ними за руку и держится просто и непринужденно. Отмечу, что якуты вообще не любят высокомерия и в обращении с собою довольно учтивы.

Той же учтивости требует для себя и якутский рабочий. "Он думает, что мы согласимся есть отдельно и спать отдельно, в хлеву со скотом, как рабочие на юге", — ворчали на Андылахе в Колымском улусе рабочие одного из тамошних богачей, задетые его поведением. Тот же самый богач, в момент благодушного настроения, не раз осуждал «богачей юга», ведущих себя высокомерно с рабочими. "Удивляюсь, что у них работают!.." — говорил он наивно (Колымск. ул., 1883 г.). Тем не менее, раз есть возможность без ущерба своему карману дать волю господским инстинктам, якуты-собственники не упускают случая. Поденно якуты нанимаются неохотно, хотя поденная плата всегда выше месячной и годичной. Между собою они ее почти не практикуют. Только в пригородных местностях, и то в последнее время, она стала входить в обычай. Развитию ее особенно способствовали скопцы. Поштучная плата как одна из форм подряда привилась легче и распространилась шире. Обе последние формы найма, несомненно, русского происхождения. Подряд такого же происхождения, что показывает якутское его название: подряд. Этим словом обозначают якуты всякую сделку, где вознаграждение выдается вперед, — всякий кредит. "В подряд" они берут уборку сена (с участка, с копны, со стога), пахоту и бороньбу (с пуда, т.е. с 400 кв. саженей), городьбу изгородей (с сажени), постройки домов, доставку масла, молока, мяса, рыбы, льда, воды, рубку и возку дров (саженями и возами и т. д.: всякую работу, даже самую пустячную, они норовят взять "в подряд", т.е. получить вознаграждение вперед." подряд" также берут "сено под сено, масло под масло, хлеб под хлеб причем уплата обыкновенно вдвое превышает получку. Это до того вошло в нравы, что ничуть не вызывает нареканий, хотя при краткосрочности кредита достигает иногда 200% на капитал. Между тем слово "процент считается у якутов ругательным, и отдавать деньги в рост — зазорно. Такое быстрое и повсеместное распространение подряда, я думаю можно объяснить только тем, что он ближе всего сродни некоторым экономическим отношениям, давно известным якутам. К таким принадлежат: отдача за известные обязательства рабочих животных в тела молочных коров и кобыл — в удой. Если берут коня или быка на один раз для исполнения какой-либо незначительной случайной работы, то это считается простой соседской услугой, взамен за которую одалживающий имеет право требовать равносильной услуги. Если берут животное на более продолжительный срок, то уговор бывает различный, смотря по времени года. За летние месяцы вознаграждение взимается большее, чем за зимние. Оно приблизительно равняется разнице между ценой тощей и жирной скотины, что составит для лошади 8—10 руб., для быка — 5 или 6 руб. За зиму ввиду того что приходится кормить скотину, плата очень небольшая— 2—3 руб. Богатые якуты охотно отдают лишних быков и коней надежным родичам в пользование на это время даже "задаром", как здесь говорят, "без уговора". Они ловко пользуются подобными отношениями и взимают со своих оригинальных вассалов массу незначительных, но многочисленных соседских услуг, без которых здесь не обходится никакое более крупное хозяйство. Аренда молочного скота для удоя зовется по-якутски х а с а с, что значит "скопы". Хасас ынак зовут также корову средних лет и среднего достоинства. X а с а с берут только на лето (с 9 мая по 1 октября). Условия х а с а с одинаковые во всей стране: собственник получает осенью 1 пуд 10 фунтов топленого якутского масла и больше ничего, или 30 фунтов масла и бочку (х а с а с) тара в 12—15 пудов. В переводе на деньги это составит около 10руб. серебром, почти 2/5 стоимости коровы. Иногда молочные скопы полностью остаются у арендатора и он обязуется исполнить известную работу: накосить сена, нарубить дров, поступить на зиму в услужение или отдать в работники кого-либо из семьи. Тут и открывается поле собственнику для всяких уловок. 

Придерживаясь номинально признанного обычаем вознаграждения, он сообразно со степенью нужды должника и текущими рыночными ценами продуктов выжимает из него всякие добавочные стоимости второго порядка", нередко равняющиеся половине условной арендной платы. Если берут корову для удоя на зиму, то плата за нее значительно же; иногда 1 или 2 руб. за стародойку (к ы т а р а к); за стельных же, которые доятся только часть зимы, приплачивает даже собственник от 11/2 до 3 руб. за голову. Кобыл тоже берут на удой, но значительно реже. За смерть от заразы или какого-нибудь внутреннего порока, за покражу или съедение зверем взятой в пользование скотины арендатор не отвечает. Он платит всю ее стоимость или часть только в случае, если погибла вследствие небрежного или неумелого с нею обращения: утонула, сломала ногу, сдохла от истощения или натуги. Эти дела решает обыкновенно родовой суд. Богатые якуты стыдятся, если их рабочие ходят в лохмотьях, и следят за тем, чтобы часть жалованья употреблялась рабочими на платье. В лес зимою и в дальнюю дорогу работник обыкновенно надевает хозяйскую доху.

X а с а с заключает в себе ту общую черту для всех якутских сделок, что работодатель кредитует рабочего; эта излюбленная форма якутского найма существенно отличается от нашей, где рабочий кредитует капиталиста. К предложению получить плату после окончания работы всегда относится как к какой-то ловушке, он недоумевает и редко соглашается. Только годичные и долгосрочные рабочие привыкли к тому, что сейчас на руки выдают им часть платы, а часть удерживают в обеспечение от побега, непослушания или нерадивости.

Я указывал выше, какое употребление делают нередко из этих остатков предусмотрительные хозяева. Несмотря на то что положение якутского работника относительно сносно, что он сыт, а у богатых более или менее прилично одет, якуты неохотно идут в услужение и при малейшей возможности устраиваются самостоятельно. Неимущие семьи, часто лишенные даже приюта, нередко годы живут в качестве постояльцев у таких же, как они, бедняков, перебиваются подрядами, попрошайничают, голодают, мрут, стремясь во бы то ни стало отстоять свою экономическую самостоятельность, выжидая случая, чтобы обзавестись собственным скотом. Это им нередко удается. Достаточно нескольких подряд благополучных, урожайных годов, и сейчас же всплывают маленькие зачатки будущих состояний. Ни один молодой якут не сомневается, что он будет со временем богатым, он, пожалуй, имеет для этого некоторые основания. Превращение это стоит таких страшных усилий и страданий, что смешно после этого говорить о невоздержанности дикарей якутов, об их обжорстве, лени и легкомыслии. Даже собственники нескольких коров, раз в семье их меньше 1 1/2 головы на душу, большую часть жизни голодают. Они, умирая с голоду, удерживаются убивать скот из страха потери самостоятельности, и я знаю случаи, когда в голодные годы родовые власти посылали десятских к беднякам, чтобы те били насильно скот ради спасения людей от голодной смерти (Баягантайский улус, 1883 год). Голодные периоды, когда абсолютно нечего в рот положить, когда все крошки съестного подобраны и уничтожены, когда стельные коровы поголовно не доятся, а природа, скованная холодом, сурово отстраняет всякие попытки добыть пищу, повторяются ежегодно, и две трети якутского народа страдает от них более или менее продолжительное время. У кого в стаде находился собственный бык-порос, чей скот зимою кормился сносно и по весне быстро поправился и отгулялся, у кого есть достаточно коров, чтобы они могли телиться разновременно, у того срок голодания сокращается до нескольких недель. У бедных он вырастает до нескольких месяцев. Тогда они кормятся подачками, выпрашиваемыми у более счастливых соседей. Неудивительно, что в это время самой интересной темой для разговора является вопрос, у кого отелилась корова и кого скоро будут телиться.

Но иногда случается, что во всем околотке коровы почему-то в одно время забеременели и телятся одновременно, тогда, если это околоток не земледельческий или случился там неурожай хлеба, наступает голод. "Тогда мы больше лежим, покрывшись одеялом", — объясняли бедняки, когда я расспрашивал, каким образом они ухитряются прожить эти ужасные месяцы (Верхоянск, 1881 г.). Пьют кирпичный чай, отвар растений и едят лиственничную или сосновую заболонь, если остались ее запасы. Зимою добывать ее невозможно, никакой топор не срубит в это время сырого дерева, затвердевающего до крепости кремня. Но и в благополучные годы часть якутов голодает. Почему это так, станет ясным, если мы рассмотрим бюджет достаточной якутской семьи. Возьмем сначала семью в северном округе, именно в Верхоянском, и предположим, что обстановка и утварь заведены были раньше и что семья состоит из пяти душ и владеет 20 головами скота. Такая семья имеет обыкновенно на своем иждивении одного кумулана, или и т ы м н и, т.е. живущего на мирской счет бедняка. Сена ей нужно: 60 буласных стогов (от 1800 до 2000 пудов), считая 5 стогов для рогатого скота и 1 для и ночлежников. Собственными силами семья может накосить в среднем 4 стога (от 1200 до 1800 пудов), поэтому приходится нанимать одного косца или держать у себя бедного родственника; последнее обходится еще дороже. На косца полагается летом две коровы. Если в семье один взрослый мужчина, то, следовательно, на всех 7 человек, включая а, потребуется молока от 9 коров. Если дети очень малы, то достаточно 8 коров; но зато приходится нанимать гребщицу, значит, понадобятся те же 9 коров. Из числа 20 голов скота следует положить почти 10 голов на быка, лошадь, молодняк и яловок, так что будет доиться немногим более 10 коров, и на молочные скопы останется приблизительно молоко от одной коровы за лето и от 2 коров, ассигнованных наемному косцу, за половину лета (косец нанимается с 30 июня по 1 октября). Семья только изредка потребляет масло и сливки, и можно полагать, что она продает масло от одной коровы целиком. Чтобы получить картину той же степени достатка на юге, нужно понизить количество коров до 1,5, уменьшить сообразно с рывком цены на товары и вставить некоторые новые расходы, как, например, табак, соль, водку. Семья обходится собственными силами: рабочего при таком количестве скота на юге не нанимают.

Сравнивая оба бюджета, мы видим, что на юге зависимость от спроса на труд возросла, что работа на сторону даже в зажиточных хозяйствах должна покрыть половину расходов. Иначе грозит дефицит или приходится сокращать и без того умеренные потребности. Если семья посеет хлеб и он уродится, то, конечно расходы уменьшаются на целых 15 – 20 руб., давление слабнет и чувствуется довольство. В хозяйствах менее счастливо поставленных, а таких половина, гнет этот существует постоянно. В них зависимость от случая возрастает до трагических почти размеров. Вздорожали на несколько копеек товары, обманул сосед, обвесил купец, сдохли телята – все это отзывается тяжелыми ударами на чутко настороженном бюджете. Несколько таких ударов подряд, и хозяйство падает в пучину задолженности, откуда уже редко и с трудом всплывает. Якуты прекрасно это знают и предпочитают временно голодать, продавая больше, чем следует на сторону масла и тара. Сбыт этих продуктов благодаря спросу в города и на прииски почти не ограничен. Понятно, что по мере уменьшения доходности хозяйства из его бюджета исчезают: водка, соль, табак, сахар. Хлеб и чай заменяются суррогатами, платье превращается в лохмотья. В результате производительность хозяйства падает: люди не в состоянии выработать столько, сколько добывали раньше, плохо кормленный скот уменьшает количество молока и приплода. Хозяйство попадает в замкнутый круг, из которого его может вывести только случай. Есть еще один исход: долги. Я думаю, что две трети якутских хозяйств задолжены. У одной трети эти долги незначительные, посильные, со временем выплачиваемые; величина их колеблется от 1 до 5 рублей на голову скота. У другой трети эти долги неоплатные, вечные, поглощающие ежегодно весь доход хозяйства, так что оно постоянно существует в кредит — выражаясь по-якутски, "в вечном подряде" у богачей. Эти богачи по образу жизни, потребностям, расходам недалеко ушли от бедняков. Они сыты, они едят каждый день хлеб, мясо, каждый день пьют чай, они живут в более просторных и теплых жилищах, они одеты и обеспечены, стада их правильно возрастают, и только! Все это очень умеренно. Я думаю, что у редких богачей расход превышает 200-300 рублей в год. Но и для этого им уже необходимо присваивать себе часть чужого труда. Дело в том, что содержание стад, дающих такой чистый доход (с вычетом пищи работающих), далеко превышает силы средней якутской семьи. Только многолюдные, сложные семьи могут обходиться без наемного труда. Таких семейств очень мало, а кооперативные начала чужды якутскому народному духу. Они предпочитают работать семьями, биться на личный риск и страх. Даже кустари-ремесленники, как я это отметил выше, не образуют никогда правильно организованных постоянных артелей. Если мне случалось говорить с якутами о выгодах кооперации, то я всегда получал в ответ замечания вроде следующих: "Для этого нужно, чтобы люди были ангелы!.." (Верхоянск, 1881 год); "Люди бывают разные: ленивые и работящие, совестливые и бессовестные, харса суо х!.." (Намский улус, 1892 г.); "Мы выигрыша в карты поделить не можем, а ты хочешь, чтобы мы делили сено, молоко, масло, заработанные деньги, — мы непременно подеремся!.." (Колымский ул., 1883 г.). У якутов в ходу только летучие кооперативные союзы. Те очень популярны. Два рыбака, сойдясь на одном улове, сейчас же образуют к о м п а н и ю: ловят вместе и делят добычу поровну.

Несколько дровосеков, рубящих по соседству, тоже вступают "в компанию", потому что так "веселее". Косцы соединяются нередко в небольшие отряды из 5 - 6 человек и выкашивают по очереди луга участников (Намский ул., 1889 г.). Баба помогает грести соседке взамен за такую же услугу, а метать стога по очереди соединенными силами двух-трех семейств вошло почти обычай. Кроме того, соседи постоянно обмениваются массой мелких услуг, требующих особого знания и не поддающихся учету. Скроить и сшить платье, склеить сломанную посуду, поймать и укротить буйного коня, притесать двери, найти заблудшую скотину и т.д. — целый ряд работ, в сумме далеко превышающих оплаченные по договору, находится в обмене, не возбуждая особенных недоразумений. Замечательно также, что все союзы с ясно выраженным артельным началом: равный труд и равное участие — называются по-русски компания, хотя у якутов есть слово к ы т ы к - к ы т ы к а с, выражающее недурно это понятие. Русским словом гуляй обозначают они также мирскую помощь. К ней прибегают или зажиточные люди, могущие поставить известное "угощение", или неимущие бедняки. Последние кланяются соседям в пояс, дают какой-нибудь небольшой подарок: кирпич чаю, рубль денег... и, если причины, выставленные просителем, были достаточно уважительны, просимые исполняют работу безвозмездно на своем содержании: строят дом, выкашивают луг, рубят и свозят топливо. Для богачей, князей, всяких влиятельных в околотке личностей обычай "помочи" чрезвычайно выгоден. Отказать им нельзя, а угощение у них всегда рассчитано так, что оно обходится дешевле найма. День гуляй начинается с восходом, кончается с закатом солнца. Во время работ раз только кормят и раз поят чаем; главное угощение происходит после окончания работы. Иногда хозяин подносит "помочанам" по рюмке водки, что считается большим почетом. Пища состоит из кумыса или чая, молока, масла, муки и мяса. Обыкновенно бьют скотину и часть ее варята другую раздают в сыром виде как подарки. "Помочи" практикуются, кроме сенокоса: для постройки домов, бороньбы, возки сена, вообще всюду, где полезны и применимы быстрые, массовые усилия. На "помочь" приглашают бедняков и хозяев средней руки, богатые люди считают для себя зазорным принимать в них участие. На себя, однако, богачи не стыдятся работать всякую работу. Особенно на севере, где нравы проще, они участвуют в сенокосе, ловят рыб; и занимаются звериным промыслом наравне со своими рабочими. На юге это не в обычае и богачи, имеющие свыше 100 голов скота, редко берут в руки косу, охотятся же только на птицу для собственного удовольствия. Таких тузов, впрочем, немного, и предположение, что количество трудящихся относится у якутов к общему количеству населения как 3 к 5, немногим изменяется от их бездействия. Чтобы дать понятие о распределении народного труда в продолжение года, я пересчитаю все работы, приходящиеся на долю средней якутской семьи.

Начну с 9 мая, начала якутского рабочего года. Около этого времени делаются приготовления к посеву хлеба: хлопочут о семенах, исправляют сохи и бороны. Между тем подсыхают луга, и якуты отправляются туда сообща, миром, пускать палы, жечь старые травы. Делается это всегда до разлива. В то время некоторые занимаются ловлей рыбы, уток, гусей и мелкой птицы. Женщины усиленно хлопочут около отелившихся или имеющих отелиться коров, доят кобыл, чинят и шьют молочную посуду, чистят молочные погреба и т.п. В самый разлив все стараются быть дома, сгоняют туда скот, подкармливают его, чтобы он не разбегался и не утонул, застигнутый водой половодья. После разлива, между 15 и 20 июня, исправляют изгороди кругом хлебов и лугов, подымают пары, новь, чистят чистки. На это уходит в общей сложности от 7 до 10 рабочих дней. В июле якуты исполняют также лесные работы: рубят и ставят сажени на топливо, где на них есть запрос, сдирают кору и т.п. Все это они делают не торопясь, с отдыхом, сберегая силы для приближающейся страды. Из 50 дней, с 9 мая по 30 июня, мужчины работают не больше 20 дней. Женщины работают постоянно по дому, доят 3 — 4 раза в день коров, присматривают за скотом, устраивают ему дымокуры и защиту от зноя. Шьют, чинят платье, посуду, чистят двор, хлева и пр. С Петрова по Первого Спаса (1 августа) — самый длинный рабочий день и самое горячее страдное время. После Спаса начинаются дожди, мешающие работе; косцы и гребщицы поневоле отдыхают и высыпаются. Затем подходит опять горячее время жатвы и метания сена в стога. 1 сентября сенокос считается оконченным, изгороди сенокосов отпираются, и якуты перекочевывают в зимние жилища. Если отчислить 9 воскресений, 4 праздника и половину из 12 средним числом ненастных дней, то получим за время с 1 июля по 1 сентября 19 досужих дней и 42 рабочих страдных дня. Это с прежними 20 составит 60 с лишком летних рабочих дней часов по 15, или около 1000 часов за лето мужского труда и столько же женского (гребля). Месяц сентябрь якуты почти не работают. Только женщины поправляют обмазку дома на зиму, а мужчины больше бродят из дома в дом в поисках новостей и развлечений. Немногие ставят сети на рыбу, пашут запоздалые пары, отыскивают и собирают табуны и т.п.

Это самый веселый месяц года. Он сытый, досужий и в Якутской области всегда почти ведреный. С выпадением снега, что случается обыкновенно в начале октября, начинается возка сена и дров. Дров на отопление юрты необходимо срубить и вывезти минимум 100 возов, на что уйдет не меньше 500—600 часов в зиму. Возят якуты дрова, смотря по количеству имеющихся у них упряжных животных (обыкновенно быков), каждый второй или третий день, а сено — в промежуточные дни. На возку сена уходит, тоже смотря по отдаленности, количеству упряжных животных и количеству необходи¬мого корма, от 90 до 100 коротких, 6-часовых зимних дней. Таким образом, вся зима мужчин занята возкой дров и сена, но обе эти работы по большей части исполняет молодежь, подростки, нередко женщины. В самые лютые морозы якуты избегают работать и передвигают часть работы на осень, часть на весну, когда длинные дни позволяют работать по 10 часов, а меньший холод — грузить больше тяжести на животных. Таким образом, выходит, что в 7 месяцев, с 1 октября по 1 мая, на неизбежный в хозяйстве труд требуется не больше 100 дней мужского труда, остальное время может быть посвящено отдыху или работе на сторону. Весь домашний труд, как: кормление скота, чистка хлевов, молотьба хлеба, приготовление пищи, мятье кож, починка и шитье нового платья и обуви и т.п.,- производится женщинами, детьми и стариками. Глава семьи зимой работает только тогда, когда у него нет подростка сына или работника; на последних лежат всецело заботы зимою о сене, о дровах, хозяин проводит большую часть времени в торговых поездках, в гостях, на миру, в родовых судах и собраниях. Богачи проводят так все свое время. Есть остатки обычаев и смутные предания, указывающие, что в прошлом у якутов были иная организация народного хозяйства и иное распределение богатства.