ПО ЛЕНѢ.
(Замѣтки туриста).
«Восточное Обозрѣніе» №10, 14 января 1899
Жаркій августовскій день. На осенней пристани подъ Якутскомъ стоитъ «Пермякъ» и, точно толстякъ лѣтней порой, отдувается и пыхтитъ. Два свистка давнымъ давно даны, принята почта, нарядилась команда въ парадная матроски, а пароходъ все стоитъ. Многочисленной публикѣ, явившейся отдать послѣдній долгъ вѣжливости къ отъѣзжающимъ, надоѣла уже пытка ожиданія и того напряженного молчанія, которое неизбѣжно сопутствуетъ проводамъ. Кое кто уже и проголодался, а въ буфетѣ неизмѣнный отвѣтъ: «отстаньте вы, ради Бога! Никакой торговли нѣтъ!» Это буфетчикъ заболѣлъ, а замѣнить его распорядиться не догадались.
Пароходъ замедлилъ отходомъ, ожидая почетныхъ пассажировъ и по сему торжественному случаю на шканцахъ натягиваютъ даже тентъ, вида хорошо поношенной портянки. Это было какъ бы введеніемъ къ той грязи во всѣхъ видахъ и формахъ, которая съ этого времени не оставляла насъ, особенно третьеклассниковъ, во все время дороги.
Почетные люди, наконецъ, явились, пароходъ свиститъ, мы ѣдемъ мимо цѣлой флотиліи, собравшейся на небольшомъ пространствѣ «осенней пристани». Послѣднее названiе не совсѣмъ точно и можетъ подать поводъ думать о нашихъ пароходчикахъ лучше, чѣмъ они заслуживаютъ. Пристани здѣсь ровно никакой нѣть, а только глубина позволяетъ приставать пароходамъ, а обрывъ берега — карабкаться людямъ, но всегда, правду сказать, на четверенькахъ. Здѣсь-то сбилось шесть пароходовъ и нѣсколько баржъ. Скопило ихъ здѣсь мелководье, дошедшее въ нынѣшнемъ году до того, что въ протоку подъ городомъ, гдѣ обыкновенно становятся ярмарочные паузки, даже они проходили съ такимъ трудомъ, что паузокъ Черныхъ нѣсколько дней просидѣлъ на мели, въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ своими, бойко въ это время торговавшими, сотоварищами.
Вешняя вода почти забила эту протоку и уже на будущій годъ пророчатъ переносъ ярмарки въ болѣе удобное мѣсто. Такимъ могла-бы быть осенняя пристань, если бы не отдаленность отъ города, изъ-за которой мелочной покупатель, не могущій бросать рублевки извозчику за провозъ покупки на 5—10 руб., отстранится отъ ярмарки. И если коммерсанты-гастролеры не хотятъ выпустить изъ своихъ рукъ этого покупателя, то имъ придется самимъ придвинуться къ нему, т. е. воротиться къ прежнему способу торга.
Продажа съ паузковъ вошла въ обычай сравнительно недавно. Прежде пріѣзжіе размѣщались въ зданіи гостиннаго двора и вся ярмарка въ немъ и концентрировались. Отъ того времени еще и теперь остался обычай съ началомъ ярмарки поднимать флагъ въ гостинномъ дворѣ, хотя теперь здѣсь не только нѣтъ никакой ярмарки, но нѣкоторыя фирмы на это время закрываютъ свою торговлю здѣсь, чтобы вести ее съ паузковъ.
Но то было время, когда въ самомъ Якутскѣ почти не было постоянныхъ торговцевъ. Теперь всѣ помѣщенія гостиннаго ряда заарендованы мѣстными купцами и пріѣзжимъ тамъ нѣтъ мѣста. Имъ, вѣроятнѣе всего, придется размѣщаться гдѣ-нибудь во временныхъ баракахъ.
Упомянутая выше флотилія, сама по себѣ неважная, весьма импонировала непривычному глазу якутянъ. Но и помимо того, въ ней было нѣчто бодрящее: она симптомъ нѣкотораго оживленія края. Признаки его слегка показываются въ различныхъ отрасляхъ. Сношенія съ внѣшнимъ міромъ становятся болѣе частыми и болѣе правильными. Даже сѣверные округа начинаютъ втягиваться въ сферу его. Здѣсь, наконецъ, надумались бросить оффиціальный верхоянскій трактъ, идущій по мѣстности пустынной, частью обнаженной даже зимою, и черезъ опасный верхоянскій хребетъ. Путь этотъ давно уже заброшенъ купцами, нашедшими другой, минуя хребетъ, и по мѣстности, сравнительно населенной. Только оффиціальная рутина цѣпко держалась старой дороги. Но, наконецъ, даже и она поняла всѣ выгоды купеческаго тракта. Вмѣстѣ съ этимъ въ сѣверныхъ городахъ учреждаются почтовыя конторы и организуется правильное, по крайней мѣрѣ зимою, сообщеніе.
По-немногу купечество начинаетъ входить во вкусъ парового сообщенія. Рейсы идутъ дальше къ сѣверу и почти втянутъ въ сѣть Вилюйскъ. Не говоря о пароходахъ Громовой и Глотова, туда съ прошлаго года ходитъ «Вилюецъ», — маленькая и довольно неуклюжая паровая лодка вилюйск. купца Сѣдалищева. Это плохенькое начало, но начало. Съ будущаго года, какъ мы слышали, заводитъ свой пароходъ г. Астраханцевъ, и его сынъ, въ качествѣ безплатнаго служащаго, знакомится уже съ пароходнымъ дѣломъ у Глотова.
Можно надѣяться, что пароходство разовьется и еще шире съ расширеніемъ начатыхъ уже разработокъ каменнаго угля. Начаты онѣ въ Кильдямцахъ, верстахъ въ 40 отъ Якутска, Сибиряковскими довѣреннымъ г. Юшмановымъ. Существованіе огромныхъ залежей угля давно извѣстно, но до послѣдняго времени къ возможности промышленной ихъ эксплоатаціи относились скептически, такъ-какъ наличность большой примѣси сѣрнистыхъ соединеній, продукты сгоранія которыхъ разрушительно вліяютъ на желѣзныя части топокъ, дѣлали этотъ уголь мало пригоднымъ для употребленія. Но, очевидно, въ концѣ-концовъ уголь оказался доброкачественнымъ, такъ-какъ г. Юшмановъ заключилъ контрактъ на поставку нынѣшнимъ лѣтомъ на пріиска 160 т. пудовъ угля. Пудъ угля обходится въ 8 к. и нѣтъ сомнѣнія, съ развитіемъ дѣла стоимость добыванія обойдется еще менѣе. Жаль только, что уголь, несомнѣнно выгодный замѣститель дровъ при цѣнѣ ихъ 2 р. 20 к. — 3 р., едва-ли скоро войдетъ въ обыденное употребленіе, пока желѣзо, необходимое на приспособленіе топокъ, стоитъ на недосягаемой высотѣ.
Г. Юшмановымъ было добыто уже нѣсколько десятковъ тысячъ пудовъ, пришли и пароходы за этимъ грузомъ, какъ встрѣтилось маленькое препятствіе. Дѣло въ томъ, что г. Юшмановъ, воспользовавшись тѣмъ, что здѣсь золото лежитъ подъ пластомъ угля, сдѣлалъ заявку на золото, а уголь снимался какъ турфы. На это обстоятельство обратила вниманіе администрація и, можетъ быть, предполагая возможность своза золотосодержащей породы вмѣстѣ съ углемъ, наложила запрещеніе на добытый уголь. Чѣмъ кончилось это столкновеніе, я не знаю, такъ-какъ выѣхалъ въ самый разгаръ его.
Но есть и другія опасенія, порядка чисто стихійнаго. Года два назадъ производилъ развѣдки золота нѣкто г. Хонтимскій. При битьѣ шурфовъ обнаружилось, что слои угля подъ землею горятъ, такъ что мѣстами вслѣдствіе жары рабочіе отказывались вести шурфы дальше. Мѣстами жаръ такъ великъ, что зимою стаиваетъ снѣгъ. Г. Юшмановъ работаетъ не далеко отъ заявокъ Хонтимскаго, пожаръ можетъ подойти къ угольными выработкамъ и тогда быть бѣдѣ, тѣмъ болѣе, что дѣло ведется самымъ примитивнымъ образомъ. Самъ г. Юшмановъ только практикъ золотопромышленнаго дѣла и у него нѣтъ ни одного спеціалиста.
Пока, впрочемъ, все обходится благополучно, если не считать неблагополучіемъ того, что, по слухамъ, рабочіе творятъ безобразія надъ якутами. Оффиціальныхъ жалобъ пока не поступало, но уже полиція по дошедшимъ до нея свѣдѣніямъ производила какое-то негласное дознаніе.
Объ углѣ въ прошломъ году много говорили по поводу открытія богатыхъ залежей его вблизи Жиганска, подходящихъ, будто-бы, обнаженными пластами къ самому берегу. Говорили такъ-же, что Громовы намѣрены утилизировать его для своего пароходства. Послѣднее во всякомъ случаѣ не состоялось, такъ-какъ и въ нынѣшнемъ году ихъ пароходы по прежнему ходятъ дровами.
(Продолженіе будетъ).
ПО ЛЕНѢ
(Продолженіе).
«Восточное Обозрѣніе» №17, 22 января 1899
Я уже упоминалъ о заявкахъ на золото, сдѣланныхъ по Якутскому округу. Несомнѣнно, дѣло разработки золота въ недалекомъ будущемъ пойдетъ здѣсь въ ходъ. Золотое обращеніе и истощеніе (относительное) богатствъ олекминско-витимской системы обратили вниманіе золотопромышленниковъ на Якутскій округъ и даже дальше на сѣверъ. Въ этомъ отношеніи страна вполнѣ не изслѣдована и даже въ тѣхъ немногихъ случаяхъ, когда начинались развѣдки, они какъ-то ни къ чему не приводили, напр., слухи о золотѣ по Алдану ходили издавна. Самой богатой признается площадь по рѣчкѣ Тарбаганнахъ, впадающей въ Аллахъ-Юну, Лѣтъ 20—25 тому назадъ нѣкто Шмотанъ, говорятъ, производилъ здѣсь развѣдки, поставилъ развѣдочные столбы, но тѣмъ и ограничился, не пробивъ даже ни одного шурфа. Только въ 90-хъ годахъ по Алдану появились развѣдочныя партіи Баллода и въ послѣдніе два года много заявокъ сдѣлано г. Аллаговымъ.
Вотъ другой случай подобнаго-же небреженья. Въ Амгѣ (Якут. окр.) издавна циркулируютъ слухи о «бѣломъ золотѣ», по всѣмъ признакамъ — платинѣ. Дѣйствительно, здѣсь сохранился одинъ очень глубокій, — по разсказамъ, до 9-ти саженей, шурфъ, съ надстроеннымъ надъ нимъ амбарчикомъ, уже развалившимся. О происхожденіи его разсказываютъ слѣдующее: еще въ 1846 г. сюда пріѣзжалъ какой-то инженеръ, билъ шурфы. Результаты поисковъ очевидно были успѣшны, потому что инженеръ на глубинѣ 6-ти саж. помянутаго шурфа поставилъ затворъ, замкнутый и опечатанный, сохранившійся, повидимому и теперь, и обѣщалъ воротиться «черезъ девять лѣтъ». Съ тѣхъ поръ и стоитъ этотъ памятникъ былого рвенія, дожидаясь болѣе счастливыхъ дней.
Въ виду такого небреженія особенно странны помѣхи кустарной разработкѣ минеральныхъ богатствъ даже тамъ, гдѣ промышленная эксплоатація ихъ только можетъ быть когда-либо начнется. Въ Верхоянскомъ округѣ къ верховьямъ р. Дулгалаха находятся богатыя залежи свинцовой руды. Лѣтъ такъ 15 назадъ изъ нея добывалъ свинецъ якутъ Румянцевъ. Способъ добыванія былъ самый примитивный. Громадная воронкообразная яма набивалась сушнякомъ, сверху на рѣшетку изъ толстыхъ полѣньевъ клались куски руды, сушнякъ зажигался и свинецъ собирался внизу воронки. Свинецъ отъ примѣси серебра получался твердый, но къ употребленію годный, и продавался 8—11 коп. за фунтъ. На бѣду оборотливаго якута объ этомъ прознала администрація и изъ-за присутствія серебра запретила добываніе свинца. Нѣсколько времени послѣ этого сюда ѣздили гг. Гундеринъ и Верховенскій, но нашли не выгодной разработку. Серебро такимъ образомъ лежитъ не эксплоатируемымъ, а населеніе продолжаетъ платить въ три дорога за свинецъ.
Верхоянскій округъ, даже сравнительно съ Якутскимъ, terra іncognita относительно минеральныхъ богатствъ и только отъ бывалыхъ людей приходится иногда слышать кое-какіе разсказы, намекающіе на ихъ существованіе. Одинъ изъ такихъ бывальцевъ, служившій на пріискахъ и исколесившій Верхоян. окр., категорически утверждаетъ о существованіи всевозможныхъ показателей золота, — разноцвѣтный горный хрусталь, жирный кварцъ, шлихъ и др., — изобильно разсыпанныхъ по рр. Кенъ-Юряхъ, Тукуланъ, Лаптаныга — притоки Лены; по верховьямъ самой Лены и параллельной ей р. Кельгягя. Но населеніе здѣсь такъ рѣдко, содержаніе такъ дорого, что о промышленной эксплоатаціи даже золота здѣсь едва-ли можетъ быть рѣчь еще на неопредѣленно долгое время.
Другое дѣло по Ленѣ. Здѣсь разработка вполнѣ возможна и, кажется къ тому и идетъ дѣло на Булунѣ. Два года назадъ въ Якутскѣ много шумѣли по поводу открытія тамъ золота нѣкимъ Чагинымъ. Въ прошломъ году онъ за свое открытіе, просилъ съ одной фирмы только 100 т. рублей. Скоро потомъ Чагинъ пропалъ безъ вѣсти.
Если лежатъ втунѣ богатства, въ своей натуральной формѣ предоставляющія «всеобщій эквивалентъ», то что-же говорить о добываніи такого продукта, какъ соль. Ее привозятъ сюда изъ-за тридевяти земель, заключаютъ контракты съ Гамбургомъ на поставку соли въ Колымскъ, а богатые Кемпендяйскіе ключи Вилюйскаго окр. и громадныя залежи каменной соли остаются сами по себѣ. По описанію Кларка, по рѣчкамъ Кемпендяю и Кондяю лежатъ цѣлыя горы, громадныя сопки, изъ сплошной каменной соли, большею частію бѣлой, иногда розовой и рѣдко голубой. Въ 75 в. отъ устья Кемпендяя въ него впадаетъ ручей въ 1 ф. глубины и 20 саж. длины, бѣгущій изъ близлежащей котловины по соляному ложу. «Зимою въ мѣстахъ, гдѣ вѣроятно въ руслѣ рѣчки бьютъ ключи, образуется накипь, откуда цѣлыми сугробами выкидываетъ мелкозернистую соль». Собирай и суши. Ключи открыты еще въ 1647 г., но до сихъ поръ не достаточно эксплоатировались, несмотря на нужду населенія въ соли, доходящую, — благодаря плутнямъ съ казенной солью, съ которою бороться совершенно безсильна администрація, — порой до настоящаго солянаго голода. Былъ здѣсь какой-то арендаторъ и привелъ въ безпорядокъ ключи. Потомъ администрація предлагала инородцамъ безплатно добывать соль въ неограниченномъ количествѣ, но съ условіемъ привести ключи въ порядокъ. Тяжелы ли были требованія, но только желающихъ не нашлось. Со стороны якутовъ это понятно: капиталами, при своемъ еще натуральномъ хозяйствѣ, они не богаты. Но и купечество все еще фыркаетъ на такую бездѣлицу, пока при отсутствіи достаточной конкуренціи одно «купить-продать» дастъ ему болѣе непосредственные и болѣе жирные барыши. При другихъ условіяхъ, разумѣется, схватились-бы и за соль, такъ какъ добыча легка, а сплавъ внизъ по Вилюю и внизъ по Ленѣ стоитъ гроши. При естественномъ же комбинированіи съ рыбнымъ дѣломъ, это могло-бы дать очень недурные барыши.
(Продолженіе будетъ).
По Ленѣ.
(Впечатлѣнія).
«Восточное Обозрѣніе» №179, 21 августа 1899
Пароходъ тихо отплываетъ отъ берега, вотъ еще и еще одинъ поворотъ и колеса дружно зашумѣли въ прозрачной, блестящей поверхности Лены, облитой солнцемъ. Хорошо въ такой ясный, тихій день оставлять Якутскъ: въ сердце не щемить тоска, въ душѣ замолкаютъ злоба и раздраженіе... Исчезли наконецъ эти сѣрые, унылые домишки, и тамъ, гдѣ недавно виднѣлся Якутскъ, тянется синеватая полоска тайги.
Пароходъ полнымъ—ходомъ давно уже катится въ широкомъ разливѣ рѣки, спокойно и плавно, какъ птица, выпущенная на свободу. По обѣ стороны рѣки берега съ яркозеленой хвоей — тайга нарядная, веселая, прячущая въ своемъ нѣмомъ безмолвіи весеннюю жизнь. Вся публика собралась на палубѣ, невольно прикованная обаяніемъ окружающаго простора и красотою природы, на лицахъ напряженное вниманіе. Лишь кучка якутовъ, не измѣнивъ обычной привычкѣ, занялась длиннымъ чаепитьемъ. Всѣ расположились вокругъ мѣднаго, большого чайника и по очереди протягивали къ нему свои небольшія деревянныя чашечки, жадно посматривая на льющуюся изъ него мутную, коричневую жидкость. Хозяйничаетъ молодая, красивая якутка въ розовомъ, ситцевомъ холодаѣ, кокетливо улыбаясь, занявъ мѣсто въ серединѣ круга. Чистая, опрятная одежда, большія сумы, обиліе заготовленнаго сушенаго мяса, говорятъ о зажиточности. Это якуты, ѣдущіе на пріиска. Ихъ бойкая, русская рѣчь, развязность обращенія говорятъ о томъ, что они уже не въ первый разъ ѣдутъ въ тайгу, какъ обыкновенно называютъ пріиска.
Время идетъ, палуба мало по малу пустѣетъ, — всѣ разошлись по каютамъ, не слышно разговоровъ; лишь изрѣдка раздастся откуда то дѣтскій крикъ, неожиданно появится дѣтская фигурка и снова спрячется. Я стою на палубѣ — продолжая любоваться берегами рѣки. Они становятся все красивѣе и разнообразнѣе; изъ моего воображенія окончательно исчезаетъ пыльная, душная котловина, въ которой расположенъ Якутскъ. Зной, обиліе пыли и вони лѣтомъ, шестидесяти—градусный морозъ въ теченіи длиной зимы царствуютъ въ этомъ печальномъ уголкѣ. Тоскуетъ по родинѣ скопецъ, исправно набивающій изо дня въ день свои карманы, тоскуетъ и поселенецъ, сосланный сюда за бродяжество...
Что-то мертвенно холодное, давящее сердце своимъ однообразіемъ, казалось, срослось — съ этимъ городомъ. Но, довольно о Якутскѣ.
На слѣдующее утро солнце показалось изъ за горы веселое, счастливое и разсыпало свой золотистый свѣтъ и по зеленымъ верхушкамъ тайги, и по поверхности Лены. На палубѣ вновь стояли всѣ оживленные, всѣ радовались хорошему дню. Горы поднимались все выше и выше, кто-то закричалъ: «столбы!» и на палубѣ появился фотографическій аппаратъ, около котораго суетился гимназистъ, натягивая черное сукно на его отверстіе, борясь съ порывами вѣтра, который ежеминутно стягивалъ сукно обратно. Громадныя горныя массы капризно выростали среди яркой зелени тайги; образуя причудливыя очертанія, онѣ то одиноко возвышались одна отъ другой съ своими остроконечными вершинами, то располагались дружной семьей и круто обрывались у самой рѣки. Иногда, неожиданно появившаяся громадная горная масса, напоминала цѣлое укрѣпленіе, давала иллюзію средневѣкового замка съ его безчисленными башенками, остроконечными шпицами. Есть что-то таинственное въ этихъ удивительныхъ руинахъ; кажется, вотъ еще недавно среди нихъ кипѣла шумная, боевая жизнь. Въ горахъ множество пещеръ, всевозможныхъ лабиринтовъ, въ ихъ едва замѣтныхъ уголкахъ распустилась зелень, усиливающая прелесть этой первобытной красоты...
Тихо и знойно; легкій вѣтерокъ, какъ свѣжее дыханіе; холодить разгоряченную грудь. «Гроза будетъ!» толкуетъ кочегаръ, собравшимся обѣдать матросамъ, утирая свое корявое, загорѣлое лицо, отъ всей фигуры котораго вѣяло запахомъ копоти и грязи. Предсказаніе оправдалось. Сразу стемнѣло, горы какъ-то нахмурились, вода почернѣла. Плеснула молнія и раскаты грома слились съ шумомъ отъ парохода, который словно подгоняемый силою этихъ ударовъ, понесся еще быстрѣе. Всѣ спрятались, кто куда могъ, дождь крупными каплями стучалъ по палубѣ. Сырость и холодъ въ каютахъ, слышался кашель, какія-то жалобы, дѣтей стало совсѣмъ не видно. Отворяю одну изъ каютъ и вижу, какъ мать въ кучкѣ съ пятерыми дѣтьми, дрожитъ отъ холода, кое-какъ закрываетъ ихъ первымъ попавшимся теплымъ платьемъ.
„Представьте, жалуется она, вѣдь ужасно холодно, я совсѣмъ окоченѣла и дѣти озябли, у меня уже со вчерашняго вечера болитъ голова“... Воздухъ былъ насыщенъ зловоніемъ, дѣти спали, разметавшись по постелямъ, а одна дѣвочка съ завязаннымъ горломъ, вся позеленѣвшая, дрожала отъ лихорадки. „Ее уже трясетъ лихорадка“... указывала на нее мать. — «Просите капитана, чтобы пустили „паръ“, говорю я. — „Я уже и такъ просила, обѣщалъ“, — отвѣтила она. Однако прошелъ и еще одинъ день, погода стояла все та-же, а каюты между тѣмъ не отапливались. Дѣти начали по очереди болѣть и взрослые жаловаться на ломоту въ рукахъ и ногахъ, на головныя боли. На палубѣ въ третьемъ классѣ постоянно все спало, промокшее и озябшее, представляя на полу какія-то кучи тряпья. На слѣдующій день заболѣла сама мать этихъ дѣтей. Въ слезахъ и отчаяніи она просила какого-то господина, у котораго оказались лекарства, помочь ей. Каюты все не отапливались, по прежнему обдавало запахомъ сырости и вони. Бѣдная женщина была въ жару, у нея открылась сильнѣйшая лихорадка. Пришедшій господинъ далъ ей порошки изъ своего запаса салициловаго натра. Настала общая тревога. Въ другихъ каютахъ оказалось тоже много дѣтей. Въ одно утро, когда тоскливый свѣтъ брезжилъ въ узенькое окно каюты, въ сосѣдствѣ со мной послышался стукъ. „Баринъ, а, баринъ, идите скорѣе, дѣвочка умираетъ“. Послышался шумъ и торопливый голосъ: „сейчасъ-сейчасъ“. Голосъ принадлежалъ очевидно тому-же господину, который ранѣе оказалъ помощь. «Нѣтъ не сюда, баринъ, слышу я, не къ этой барынѣ, къ другой». Скоро всѣ узнали, что въ другой каютѣ у десятилѣтней дѣвочки открылся поносъ и рвота. И безъ того истощенная она лежала пластомъ; нѣсколько часовъ болѣзни сильно измѣнили ее и безъ того худенькую фигурку. Мать измученная, разстроенная хлопотала около дѣвочки. Пришедшій господинъ смущенно смотрѣлъ на больную, отказываясь помочь, указывая на кое-какія слышанныя имъ медицинскія средства. Но болѣзнь развивалась съ поразительной быстротой, явились новыя осложненія и почувствовалась полная безпомощность въ борьбѣ съ ней. Дѣвочка слабѣла съ каждой минутой сильнѣе и сильнѣе. Мать стояла около нея, опустивъ руки, совершенію растерянная, двое другихъ дѣтей бѣгали тутъ-же. Вечеромъ, когда пароходъ подходилъ къ какой-то большой пристани, среди суеты и шума матросовъ на палубѣ, раздался раздирающій душу крикъ: «умерла, умерла моя дѣвочка»!.. Всѣ въ ужасѣ стояли у дверей и смотрѣли на обезумѣвшую отъ горя мать, которая ломала руки въ отчаяніи. Трупикъ дѣвочки съ какимъ-то тихимъ, безпомощнымъ укоромъ на лицѣ лежалъ на лавкѣ... И какъ въ насмѣшку, теперь солнце снова безмятежно засіяло на голубоватомъ небѣ. Природа, словно послѣ тяжело пролитыхъ слезъ, была весела и бодра. Пароходъ стоялъ у пристани.
Городъ Олекминскъ на этотъ разъ оживленъ. На берегу выстроился рядъ скопцовъ съ обычной продажей молока, масла и т. п. Необычайное оживленіе объяснялось приходомъ торговыхъ паузковъ. Пароходъ простоялъ здѣсь цѣлый день, народъ кипѣлъ у пристани. Но раздался наконецъ первый свистокъ, и когда я вернулась обратно, каюта, въ которой умерла дѣвочка, была пуста, какая-то старуха рылась въ оставленномъ послѣ нея платьѣ, пахло ладономъ и мертвизной... А на берегу толпа веселилась. Какой-то татаринъ, поджавъ подъ себя ноги, сидя около самаго парохода, тренькалъ на балалайкѣ. Темпъ ускоряется, лицо татарина дѣлается все оживленнѣе, вотъ-вотъ онъ измѣнитъ свое положеніе и пустится самъ плясать. Кругомъ собралось много народа и какой-то рабочій, развернувъ полы поддѣвки, началъ выкидывать колѣнца. Но заревѣлъ пароходъ и толпа заторопилась. Мы снова во власти той-же пароходной обстановки.
Близко Витимскъ, идутъ разговоры о томъ, что Витимскъ сгорѣлъ, что осталась только береговая улица, что во всемъ виноваты продѣлки шпаны, которая всегда находитъ для себя здѣсь готовый пріютъ. Вотъ и самый Витимскъ. Пароходъ стономъ стонетъ отъ криковъ, ругани, пѣсенъ, въ перемежку съ гармоникой. Съ берега ворвалась толпа и начался какой-то дикій праздникъ. Что-то разнузданное, циничное, оголтѣлое, оскорбляющее человѣческое достоинство было въ поведеніи толпы. Трудно передать тѣ сцены, которыя происходили на глазахъ невольныхъ зрителей. Пароходное начальство привыкло къ поведенію этой пріисковой шпанки; шпанка — доходная статья и нетребовательный пассажиръ и потому на всѣ безобразія смотритъ сквозь пальцы и только необычайный какой-либо подвигъ разгулявшагося молодца заставитъ предпринять экстренную мѣру — виноватаго высаживаютъ на берегъ, не спрашивая куда ѣдетъ.
(Окончаніе будетъ).
(Окончаніе).
По Ленѣ.
«Восточное Обозрѣніе» №180, 22 августа 1899
Шпанка окончательно овладѣла пароходомъ. Всюду валялись человѣческія тѣла, съ протянутыми голыми ногами, съ раскраснѣвшимися отъ пьянаго возбужденія лицами, отыскивая случай потѣшиться, дикій дружный хохотъ покрывалъ всю палубу. Въ широчайшихъ «пріискательскихъ» штанахъ, подпоясанныхъ цвѣтнымъ поясомъ, расхаживалъ высокій малайка. Его рябое плутоватое лицо съ порванными ноздрями дышало отвагой, желаніемъ развернуться показать, какъ гуляютъ пріискатели. «Эй вы, Иваны, чертъ васъ побери, кто со мной идетъ играть въ штосъ. Вотъ гляди, бумажки», кричалъ онъ, небрежно вытаскивая деньги изъ кармана. Среди толпы выдѣлился толстый коренастый мужикъ и началась азартная игра. Игра въ карты постепенно овладѣла шпанкой; то въ томъ углу, то въ другомъ вынимались колоды. Ругань виситъ въ воздухѣ; того и гляди, что кто нибудь изъ нихъ пуститъ въ ходъ кулакъ или ножъ.
Въ одни изъ сырыхъ, холодныхъ дней, когда дождь лилъ, словно изъ ведра, а жидкая грязь стояла повсюду, пароходъ присталъ къ деревнѣ Усть-Куту. Дальнѣйшее путешествіе по верховьямъ Лены должно было быть на лодкахъ. Нѣсколько почтовыхъ лодокъ подплыло къ пароходу и мы сразу очутились среди сырости и холода. Пара почтовыхъ лошадей тянетъ лодку вдоль берега. Лена теперь узенькая рѣчка, берега которой спѣшатъ ближе сойтись одинъ съ другимъ, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, можно перейти въ бродъ. Подъ привычнымъ, искуснымъ управленіемъ лодочниковъ, мы благополучно минуемъ лежащіе на днѣ рѣки большіе камни и быстрѣе и быстрѣе несемся впередъ. Я смотрю на лицо мужика на кормѣ. „А какъ тамъ у васъ насчетъ хлѣбца“? сразу неожиданно обращается онъ, затрагивая больной вопросъ для мужика. — «А у насъ въ Орлинской волости чисто хотя помирать, ни чего не родится; нынѣшнюю зиму, кабы не казна, мы бы пропали. Оно хоть и не въ первой не родится хлѣба, а все-же такого года не было. Да оно, гдѣ и родиться-то ему, вишь тайга да каменья. Прочисть-ка ее? У насъ супротивъ другихъ мѣстъ куда плохо. Ты на нее, на десятину-то, сто рублей потратишь, а она тебѣ два года родитъ, и на третій шабашь!.. Мы только тѣмъ и живемъ, быдто вотъ лошадей гоняемъ, да оно и съ этого пользы нѣтъ: ее лошадь-то покорми, а прокормъ-то дорогой; что говорить — совсѣмъ плохо, и на сторону опять билета не даютъ». — „Вы-ду-вай“! неожиданно крикнулъ онъ, лошади взяли дружнѣе, а фигура мужика опять какъ- бы вросла въ углубленіи лодки... Послѣднія станціи къ Жигаловой. Однажды ночью, когда мы уже, привыкнувъ къ такому путешествію, мирно спали, закутавшись въ шубы, вдругъ мы почувствовали сильный толчокъ, лодка наша сильно покачнулась на сторону и стала на одномъ мѣстѣ, на мели; бичева оборвалась, лошадей было не видно.
Изъ Жигалова ѣзда на почтовыхъ. Вмѣсто тарантаса какая-то коробка, вмѣсто лошадей — шкапы. «Разгонъ шибко большой, объясняетъ ямщикъ, лошадей нѣтъ и экипажи разобраны». Дороги тяжелыя, горы надвинулись и стали къ ней отвѣсно. Мѣстами дорога проходила подъ готовымъ скалистымъ навѣсомъ. Впереди, стояли такіе-же горы, отъ нѣкоторыхъ изъ нихъ отдѣлились глыбы, готовыя съ минуты на минуту упасть вамъ на голову.
Съ Качуга начинаются настоящія мытарства, на каждой станціи чуть не по полсуткамъ и болѣе приходится ждать лошадей. Одна и та же картина всюду: сонный писарь, въ душѣ проклинающій всѣхъ проѣзжающихъ, злое лицо ямщика, который не высыпается и не доѣдаетъ, наконецъ замученныя отъ тяжелой ѣзды клячи. Грязь и безпорядокъ въ станціонномъ помѣщеніи, измученныя лица пассажировъ и плачъ ребятъ, которые болѣютъ неизбѣжно при такомъ путешествіи, — вотъ впечатлѣніе дальнѣйшаго пути до Иркутска. Четверо сутокъ пришлось ѣхать 380 верстъ отъ Жигаловой до Иркутска. Мѣстность принимаетъ степной характеръ, тайги уже нѣтъ, всюду холмы, около которыхъ разбросаны бурятскія селенія и, навстрѣчу потянулись стада коровъ и овецъ, — для которыхъ здѣсь столько приволья. По бокамъ дороги тянутся поля, на которыхъ колосится рожъ, какой-то тихой отрадой вѣетъ на душу. Но вотъ изъ за густой зелени при дорогѣ выглянулъ черный крестъ: „убитъ“... дальше разобрать не могу, еще и еще черные кресты. Настроеніе мѣняется, охватываетъ какая-то робость... Слава Богу! виденъ городъ... Съ удовольствіемъ смотришь на эту «столицу Восточной Сибири», но только пока не столкнешься съ ней лицомъ къ лицу.
А. Добролюбова.