Случай людоѣдства на р. Омолонѣ.
В.Г. Танъ (Богоразъ)
«Восточное обозрѣнiе» №74, 26 iюня 1898
Въ средѣ юкагирско-ламутскаго рода Щербаковыхъ, стойбища котораго расположены по среднему теченiю р. Омолона и по притокамъ по Олою, Олойчану, Уягану Кедону и пр., весною минувшаго 97 года разыгралась развязка кровавой драмы, совершенно уничтожившей одну семью и грозящей окончательнымъ разложеніемъ этому немногочисленному остатку древняго населенія Колымскаго прирѣчнаго края. Я постараюсь изложить на послѣдующихъ страницахъ это запутанное дѣло, насколько оно выяснилось изъ разспросовъ участниковъ и разсказовъ постороннихъ свидѣтелей.
Родъ Щербаковыхъ, какъ и всѣ юкагирскіе роды, никогда не отличался многочисленностью. Большая часть его много лѣтъ тому назадъ приняла ламутскій языкъ и образъ жизни и превратилась въ бродячихъ горныхъ охотниковъ. Нѣсколько семей, еще остающихся на берегахъ р. Омолона, тоже постепенно уподобляются ламутамъ, молодые люди переженились на ламуткахъ и дѣти говорятъ по-ламутски также хорошо, какъ по-юкагирски. Юкагирскія традиціи чище другихъ сохранялись въ одной семьѣ, которая многіе годы прожила на самой границѣ родовой территоріи, на р. Магазейкѣ, при впаденіи ея въ Омолонъ. Глава этой семьи Михайло Щербаковъ былъ женатъ на юкагиркѣ-же и имѣлъ отъ нея семерыхъ дѣтей. Они говорили по-ламутски очень плохо и невольно сторонились отъ другихъ сородичей, чувствуя себя чужими въ ихъ средѣ. Можетъ быть въ этомъ лежитъ объясненіе непріязни, которая началась за много лѣтъ и кончилась въ прошломъ году полной гибелью злополучной семьи.
Михайло Щербаковъ обладалъ относительной зажиточностью. Ему принадлежало около тридцати оленей, считая въ томъ числѣ важенокъ и телятъ. По берегамъ Магазейки онъ настораживалъ около 200 лисьихъ пастей, а на каменистыхъ верховьяхъ р. Звѣриной натягивалъ больше 40 луковъ на лосиныхъ тропахъ. Въ окрестностяхъ его уединенной урасы не было недостатка въ дикихъ оленяхъ; Магазейка все лѣто давала ему харіусовъ, попадавшихъ въ тальничныя морды, загруженныя въ ѣзу; а на Омолонѣ въ старыя сѣти, заведенныя еще дѣдомъ, попадала крупная нельма, царица колымскихъ рыбъ. Такимъ образомъ, у Михайлы круглый годъ не было недостатка въ пищѣ и «огонь подъ его обѣденнымъ котломъ никогда не остывалъ», какъ съ завистью говорили другіе родовичи, отнюдь не имѣвшiе возможности похвастаться такимъ-же изобиліемъ.
Самъ Михайло еще не былъ старъ; старшей его дочери было около 25 лѣтъ и у него еще продолжали рождаться дѣти. Онъ имѣлъ также младшаго брата Иннокентія, который въ противоположность старшему брату оставался бѣднякомъ и всю жизнь скитался со стойбища на стойбище въ поискахъ счастья и ѣды. Иннокентій не имѣлъ даже собственнаго верховаго оленя. Все его имущество состояло изъ короткой винтовки и пары широкихъ лыжъ. Когда люди, у которыхъ онъ гостилъ, не могли располагать лишнимъ оленемъ, ему приходилось, закинувъ ружье за плечи, слѣдовать пѣшкомъ за кочевымъ поѣздомъ. За то онъ говорилъ по-ламутски также хорошо, какъ и по-юкагирски, и сильно прижился въ семьѣ родового старосты, уже совершенно обламутѣвшей, утратившей юкагирскій языкъ и обычаи за три поколѣнія назадъ. Желая воспользоваться пріязнью старосты для своей выгоды, Иннокентій заявилъ притязаніе на часть имущества брата на томъ основаніи, что тотъ будто-бы неправильно раздѣлилъ наслѣдство, нѣкогда доставшееся имъ послѣ смерти отца. Михайло сталъ отпираться. Тогда староста приказалъ обоимъ братьямъ жить вмѣстѣ, кочевать на однихъ оленяхъ и питаться отъ общаго промысла.
Это было весной 1894 года. Михайло разозлился. Иннокентій былъ гораздо хуже его на промыслѣ, а семья Михаилы и безъ того насчитывала 9 ртовъ. Житье Иннокентія въ домѣ Михайлы съ первыхъ-же дней не могло назваться сладкимъ. Михайло кормилъ Иннокентія и спутницу его скитаній Агафью*) впроголодь, во время кочевокъ заставлялъ ихъ ходить пѣшкомъ, не хотѣлъ имъ дать даже оленьей шкуры на подстилку для спанья, такъ что имъ приходилось валяться на землѣ, подстилая подъ себя носильное платье. Иннокентій пробовалъ спорить, но старшій братъ былъ сильнѣе его и кромѣ того при первой дракѣ вся семья до послѣдняго ребенка, только-что начинавшаго ходить, встала на помощь отцу.
*) Иннокентій и Агафья оба были вдовы и много лѣтъ сожительствовали вмѣстѣ, но не имѣли денегъ на совершенiе второго брака по церковному обряду.
Прошло нѣсколько мѣсяцевъ такой совмѣстной жизни. Въ концѣ лѣта у Михайлы пропало шесть оленьихъ быковъ; онъ обвинилъ въ потерѣ Иннокентія и сталъ требовать у него возвращенія пропавшихъ животныхъ, утверждая, что тотъ навѣрное убилъ ихъ въ лѣсу и спряталъ въ яму, для того, чтобы воспользоваться ихъ мясомъ во время зимы.
— А ты зачѣмъ насъ худо кормишь? неосторожно возразилъ Иннокентій, но относительно пропажи онъ отговаривался незнаніемъ. Тогда Михайло рѣшился подвергнуть навязанную ему чету нахлѣбниковъ пыткѣ съ тѣмъ, чтобы вынудить у кого-либо изъ нихъ сознаніе относительно потери. Вся семья отъ мало до велика набросилась на злополучныхъ супруговъ и повалила ихъ на землю, Михайло связалъ каждаго изъ нихъ по рукамъ и по ногамъ, потомъ велѣлъ женѣ разложить среди урасы большой костерь. Надъ этимъ костромъ онъ поочередно подвѣшивалъ допрашиваемыхъ, подтягивая ихъ на веревкахъ къ верхушкѣ урасы и постепенно спуская внизъ, и поджаривая имъ спину, стараясь добиться признанія. Иннокентій молчалъ, но Агафья подъ конецъ не вытерпѣла и обѣщала указать мѣсто, гдѣ спрятаны оленьи туши. Михайло прекратилъ пытку, но Иннокентій погрозилъ разбить голову Агафьѣ, если она скажетъ хоть слово. Страхъ передъ угрозами сожителя оказался сильнѣе страха пытки и Агафья не рѣшилась сдѣлать признаніе: можетъ быть, впрочемъ, она и не знала мѣсто, гдѣ спрятаны олени. Черезъ два дня Михайло повторилъ пытку огнемъ, но не могъ ничего добиться. Внѣ себя отъ ярости онъ разбилъ объ камни ружье Иннокентія, потомъ выкинулъ его и Агафью вонъ изъ урасы полураздѣтыми и связанными, со спиной, еще дымѣвшейся отъ свѣжаго обжога, и заставилъ ихъ провести въ такомъ положеніи ночь. Это было въ сентябрѣ и земля на ночь уже покрывалась инеемъ. Но и эта добавочная пытка не помогла и онъ долженъ быть отказаться отъ розыска. Съ тѣхъ поръ жизнь Иннокентія и Агафьи въ урасѣ Михайлы стала въ десять разъ хуже прежняго, ихъ совсѣмъ не кормили. Во время кочевокъ Михайла заставлялъ Иннокентія бѣжать впереди пѣшкомъ и подгонялъ его острiемъ своего посоха; при остановкахъ на ночлегъ онъ неоднократно выгонялъ ихъ вонъ и заставлялъ проводить ночь на снѣгу. Уйти отъ него они не могли. Нигдѣ вблизи не было человѣческаго жилья. Вдобавокъ Агафья захворала отъ обжоговъ и ходила перемогаясь черезъ силу. Ея лицо, руки и спина были покрыты ранами, края которыхъ были отморожены во время ночлеговъ на снѣгу. Иннокентій тоже былъ боленъ, и кромѣ того, захромалъ послѣ послѣдней кочевки пѣшкомъ.
Это продолжалось около трехъ мѣсяцевъ. Наконецъ, въ концѣ ноября староста вмѣстѣ съ тремя изъ своихъ сыновей прикочевалъ на р. Хоянъ, гдѣ въ то время Михайло обиталъ съ семьей, занимаясь промысломъ лося. Агафья умирала. Одинъ изъ сыновей старосты Гаврило, болѣе всѣхъ дружный съ Иннокентіемъ и пріѣхавшій прежде другихъ, успѣлъ только услышать изъ ея устъ жалобу на деверя, послѣ чего она немедленно скончалась. Иннокентій въ рваной одеждѣ сидѣлъ въ углу и плакалъ. Узнавъ о поступкахъ Михайлы, староста разослалъ своихъ сыновей къ родовичамъ, подходившимъ къ Хояну для обычнаго годового собранія, и велѣлъ имъ торопиться на сугланъ. На сугланѣ Иннокентій показалъ свою обожженную спину и разсказалъ о пыткѣ. Михайло сталъ говорить о пропавшихъ оленяхъ, потомъ струсилъ и предложилъ старостѣ дорогую сиводушку (лисицу пепельно-сѣраго цвѣта) въ видѣ взятки. Староста сиводушку взялъ, но велѣлъ выдрать Михайлу. Михайло упирался, даже пробовалъ оказывать сопротивленіе, но его повалили и всыпали, что слѣдуетъ. Поднявшись на ноги, онъ обругалъ старосту и грозилъ жаловаться русскимъ на неправильное рѣшеніе. Тогда староста велѣлъ снова разложить Михайлу. На этотъ разъ его драли жгутомъ изъ трехъ талинъ, свитыхъ вмѣстѣ. По окончаніи экзекуціи онъ уже съ трудомъ поднялся на ноги и жена съ старшимъ сыномъ кое-какъ могли унести его домой, такъ-какъ онъ почти не могъ ходить.
(Продолженіе будетъ).
(OCR: Аристарх Северин)
Случай людоѣдства на р. Омолонѣ.
«Восточное обозрѣнiе» №76, 1 iюля 1898
(Продолженіе).
Сугланъ окончился. Иннокентій опять перешелъ жить къ старостѣ, а Михайло дѣйствительно отравился къ г. Среднеколымску, но по дорогѣ расхворался и умеръ въ февралѣ 1895 года.
Дальнѣйшее теченіе распри выплыло наружу только черезъ два года. Минувшимъ лѣтомъ (97 г.) нѣсколько обрусѣлыхъ юкагирскихъ промышленниковъ изъ рода Востряковыхъ ходили на поиски мамонтовой кости вверхъ по рѣкѣ Омолону по мѣстности совершенно пустынной и не имѣющей жительства. Уже на обратномъ пути однажды вечеромъ они вдругъ увидѣли небольшую вѣтку (челнокъ), которая пробиралась вдоль берега, направляясь къ нимъ. Единственный изъ Востряковыхъ, еще не забывшій окончательно родного языка, выѣхалъ навстрѣчу. — «Кто ты»? спросилъ онъ неизвѣстнаго.
— Я юкагиръ Василій Щербаковъ — послѣдовалъ отвѣтъ.
— Если ты съ добромъ, — продолжалъ вопрошатель, — то отдай намъ, какое у тебя есть орудіе! Человѣкъ въ вѣткѣ вынулъ изъ кармана два маленькихъ полуизломанныхъ ножичка и бросилъ ихъ въ воду — «Я обѣщалъ это рѣкѣ, — пояснилъ онъ, — а больше ничего нѣтъ»! Въ вѣткѣ дѣйствительно не было ни оружія ни запасовъ, кромѣ небольшой берестяной коробицы со слѣдами рыбьяго жира на стѣнкахъ.
— Восемь дней живу, — прибавилъ человѣкъ — ночей не сплю!. Слава Богу, что довелось выѣхать къ людямъ!
Это былъ старшій сынъ юкагира Михайлы, Василій, молодой парень, еще не достигшій двадцатилѣтняго возраста. Онъ разсказалъ исторію смерти своего отца, конечно, умолчавъ объ истязаніяхъ надъ Иннокентіемъ и Агафьей и сообщилъ, что, узнавъ о кончинѣ Михайлы, родовичи отобрали у его семьи большую половину оленей и покинули на р. Магазейкѣ на произволъ судьбы. Остальные олени разбѣжались въ ближайшее лѣто, такъ-какъ Василій былъ недостаточно опытенъ для ихъ обереганія. Тѣмъ не менѣе семья кое какъ перебивалась рыбной ловлей и промысломъ лося. Но осенью 96 года Иннокентій встрѣтилъ Василія въ лѣсу на бѣличьемъ промыслѣ и насильно увелъ его съ собой, оторвавъ отъ семьи. Онъ привелъ его къ камню Карбаечанъ въ 300 верстахъ вверхъ по теченію Омолона, гдѣ въ то время жили три юкагирскія семьи и поселилъ его у старшины*) Щербаковскаго рода Тимофея. У Василія здѣсь отобрали ружье и верхнее платье и всю зиму не отпускали его никуда отъ шатра. Только въ началѣ августа Иннокентій предложилъ племяннику съѣздить къ домашнимъ. Они сплыли на вѣткахъ до р. Магазейки, но къ ужасу Василія семьи его не существовало болѣе. Отъ урасы остались только клочки кожи и обломки палокъ, юрта была завалена каломъ и раздробленными костями. Недалеко отъ урасы они нашли свѣжерубленную могильную сайбу, въ которой было похоронено два трупа. Разглядывая ихъ сквозь щели бревенъ, Василій узналъ свою мать и старшую сестру. На разспросы племянника Иннокентій отвѣчалъ смѣхомъ, потомъ схватилъ его за волосы и оттащилъ отъ саибы. — Поѣдемъ домой! сказалъ онъ Василію, — а если станешь кому-нибудь разсказывать, все равно мы тебя убьемъ!
*) Въ родовой организацiи колымскихъ инородцевъ старшина есть помощникъ старосты.
Остатки урасы и домашней утвари онъ собралъ и побросалъ въ воду. Тогда Василій рѣшился бѣжать къ русскимъ и, улучивъ удобное время, уплылъ внизъ по Омолону, не имѣя ни ружья, ни дорожнаго запаса и проплывъ восемь дней около 600 верстъ, наконецъ, встрѣтилъ людей другого рода.
Востряковы увезли съ собой Василія къ устьямъ Омолона въ Колымскую деревню и черезъ нѣкоторое время онъ быль отправленъ въ Среднеколымскъ. Сообщеніе его явилось для мѣстныхъ властей весьма непріятнымъ сюрпризомъ. Дѣло шло объ убійствѣ нѣсколькихъ человѣкъ, нужно было произвести слѣдствіе, а между тѣмъ мѣсто преступленія расположено въ области, совершенно неизвѣстной русскимъ и отдѣленной отъ Среднеколымска ненаселенной пустыней въ 500 верстъ ширины. Пришлось отложить слѣдствіе до осени. Какъ только выпали первые снѣга, окружное управленіе принялось искать проводниковъ, покупать оленей, однимъ словомъ снаряжать цѣлую экспедицію. Щекотливѣе всего былъ вопросъ о томъ, кому-же ѣхать въ качествѣ слѣдователя. Такъ какъ помощникъ исправника долженъ былъ отправиться въ полугодичную командировку на верховья Колымы для пріема перваго транспорта казенной муки, имѣющаго прибыть изъ Олы на берегу океана, то начальникомъ слѣдственной экспедиціи былъ назначенъ засѣдатель Горчаковъ.
Когда снаряженіе уже приближалось къ концу, въ Среднеколымскъ вдругъ прикочевалъ Иванъ Щербаковъ, одинъ изъ сыновей старосты, намѣреваясь возобновить свой запасъ пороха, и немедленно былъ арестованъ по обвиненію въ соучастіи и, за неимѣніемъ тюрьмы, заключенъ въ караулку вмѣстѣ съ женой, малолѣтней дочерью и свояченицей. Въ городѣ не нашлось ни одного переводчика съ ламутскаго языка на русскій или якутскій и слѣдователь (помощникъ исправника Лавровъ, еще не уѣхавшій на верховья Колымы) записывалъ показанія задержанныхъ по догадкамъ, какъ сказано въ протоколѣ. Плодомъ этого страннаго пріема явилось сознаніе допрашиваемыхъ во всѣхъ обвиненіяхъ, которыя были на нихъ взведены.
Только черезъ мѣсяцъ невинность Ивана Щербакова и его семьи выяснилась настолько, что его нашли возможнымъ отпустить изъ караулки и вовсе изъ города. За этотъ мѣсяцъ несчастная семья дикарей, внезапно схваченныхъ и заключенныхъ въ четырехъ стѣнахъ тѣсной избы представляла по истинѣ плачевное зрѣлище.
Женщины каждый день жестоко угорали и нѣсколько разъ ихъ замертво вытаскивали на снѣгъ. Онѣ просили разрѣшенія поставить свою урасу рядомъ съ караулкой, но получили отказъ. Олени Ивана Щербакова были сданы на храненіе якутской улусной управѣ, которая стала назначать къ нимъ по одному караульному со смѣною черезъ каждые три дня. Черезъ нѣсколько дней пять оленей пропало. Женщины просили разрѣшенія отправиться на поискъ, но слѣдователь отказалъ, опасаясь что онѣ воспользуются отпускомъ для того, чтобы предупредить настоящихъ виновниковъ. При цѣнѣ сѣдлового оленя въ 10—12 рублей выходитъ, что Иванъ Щербаковъ заплатилъ около 60 рублей за свое незнаніе русскаго или якутскаго языка.
Бѣдныя ламутскія женщины, придя ко мнѣ проститься передъ отъѣздомъ и припомнивъ о своей потерѣ, не могли удержаться отъ слезъ и Оштаки, свояченица Ивана, почувствовала неодолимое стремленіе излить свое горе въ импровизированной пѣснѣ. Одинъ изъ оленей быль ея сѣдловымъ. Безыскуственнымъ речитативомъ она разсказывала, какъ она получила его въ подарокъ отъ отца маленькимъ теленкомъ, какъ радовалось ея сердце при видѣ его прыжковъ, какъ онъ выросъ на другой годъ и сталъ молодымъ двухлѣткомъ, какъ она въ первый разъ положила на него сѣдло. Потомъ она стала восхвалять его красоту, ловкость и кротость. Онъ прибѣгалъ на голосъ, а пробираясь по болоту ни разу не задѣлъ за кочку даже концомъ задняго копыта. Концы его роговъ скрещивались прямо и нога его не поскользнулась на рѣчномъ броду, на неровныхъ каменьяхъ.
— Великая бѣда пришла на меня! — закончила она жалобнымъ голосомъ — городская тягость.. несчастіе отъ русскихъ.. но до старости и смерти я не забуду моего милаго Бухчакана (Горбунка).
(Окончаніе будетъ).
(OCR: Аристарх Северин)
Случай людоѣдства на р. Омолонѣ.
«Восточное обозрѣнiе» №77, 3 iюля 1898
(Окончаніе).
Экспедиція тронулась въ путь 19 ноября, на 9 саняхъ, въ составѣ пяти человѣкъ (засѣдатель, казакъ, два проводника и доноситель). Она везла съ собой запасъ пищи, а также мѣховую палатку чукотскаго покроя для ночлеговъ въ пустынѣ. Ей было дано порученіе не только произвести слѣдствіе и арестовать виновныхъ, но также привезти трупы жертвъ, такъ-какъ единственный фельдшеръ, проживающій въ Колымскомъ округѣ, наотрѣзъ отказался ѣхать и требовалъ, чтобы трупы для вскрытія были привезены въ городъ. Но черезъ пять дней послѣ отъѣзда уѣхавшіе внезапно возвратились. Горчаковъ, отличающійся довольно слабымъ здоровьемъ, не могъ вынести трудностей дороги и, получивъ простуду послѣ первыхъ четырехъ ночлеговъ, счелъ за лучшее вернуться обратно. За четыре переѣзда онъ могъ сдѣлать только 70 верстъ, которыя при возвращеніи проѣхалъ въ одни сутки. Хотя на другой день по пріѣздѣ Горчаковъ оправился отъ болѣзни, но о второй поѣздкѣ его уже не было рѣчи. Слѣдователемъ былъ избранъ секретарь окружнаго управленія Ивановъ, по происхожденію якутъ, о которомъ предполагалось, что онъ окажется выносливѣе. Онъ отправился въ путь 9 декабря и въ качествѣ проводниковъ захватилъ съ собой Ивана Щербакова и его семью, возвращавшихся во свояси. Въ 21 день они могли проѣхать только 200 верстъ, причемъ олени у нихъ совершенно приустали. Тогда и второй слѣдователь рѣшилъ вернуться, тѣмъ болѣе, что дорожные запасы приходили къ концу.
Не знаю, какой оборотъ приняло-бы слѣдствіе послѣ возвращенія Иванова, если бы къ тому времени нѣсколько ламутскихъ семей не прикочевали къ Среднеколымску, въ томъ числѣ три семьи рода Щербаковыхъ. Всѣ они были подвергнуты допросу и изъ показаній многочисленныхъ свидѣтелей выяснилось, что семья покойнаго Михайла Щербакова, покинутая родовичами на произволъ судьбы, погибла отъ голода, предварительно пройдя сквозь всѣ ужасы людоѣдства. Особенно потрясающее впечатлѣніе производятъ разсказы Гавріила Щербакова и Егора Дьячкова, которые въ маѣ 1897 года, возвращаясь изъ города, наткнулись на свѣжіе трупы и срубили для нихъ могильную сайбу, видѣнную потомъ Василіемъ. Они нашли урасу разрушенною и остатки ея разбросанными вокругъ юртовища. Передъ урасой лежалъ обнаженный женскій трупъ съ вырѣзанной и совершенно опустошенной брюшиной. Это было тѣло Марьи, старшей дочери покойнаго Михайла; голова, кисти рукъ, ступни ногъ были отрублены, икры срѣзаны до кости. Внутри юртовища, возлѣ остывшаго очага, лежалъ трупъ старухи. Она лежала навзничь, протянувъ вверхъ скрюченныя руки, выпачканныя по локоть въ крови, — какъ будто она потрошила оленя, — съ ужасомъ говорили свидѣтели. Черты ея лица были искажены, одежда изорвана въ клочья. Голова дочери съ опаленными волосами и бровями валялась возлѣ. Старуха, повидимому, опалила ее на огнѣ, собираясь приготовлять противоестественную пищу, но внезапная смерть вырвала добычу изь ея искривленныхъ пальцевъ. И котелъ стоялъ тутъ-же. Нѣсколько вываренныхъ и обглоданныхъ суставовъ пальца присохли къ его стѣнкамъ. Юртовище было усѣяно грудами человѣческихъ изверженій и кучками вываренныхъ и раздробленныхъ человѣческихъ костей. Тутъ-же валялся остатокъ черепа собаки, тоже побывавшаго въ котлѣ. Состояніе тѣла матери и дочери не указывало на особенно сильное истощеніе; повидимому, онѣ принялись за людоѣдство ранѣе того, какъ голодъ успѣлъ ободрать все мясо съ ихъ костей. По общему указанію, кромѣ матери и старшей дочери, погибло, т. е. было съѣдено, четверо дѣтей, два мальчика и двѣ дѣвочки въ возрастѣ отъ 10 до 3-хъ лѣтъ. Когда младшія дѣти были съѣдены, старуха убила старшую дочь, но не успѣла доѣсть ея мяса, внезапно пораженная смертью. Непосредственную причину ея смерти опредѣлить трудно. Быть можетъ, она была связана съ припадкомъ внезапнаго помѣшательства, произведеннаго одиночествомъ и ужасомъ окружающей обстановки; на это, между прочимъ, указываетъ разрушеніе урасы, которое могло быть произведено только старухой.
Изъ всей семьи остались въ живыхъ только Василій и его двѣнадцатилѣтняя сестра Татьяна, которую мать за нѣсколько мѣсяцевъ до смерти продала ламуту Семену Балаганчику, 1-го каменнаго рода, въ жены для его сына.
Какимъ образомъ произошло то, что погибшая семья была покинута родовичами безъ помощи, вѣроятно никогда не удастся выяснить. Староста Щербаковъ, на котораго падаетъ главная отвѣтственность въ этомъ дѣлѣ, умеръ. Василій обвиняетъ родовичей въ томъ, что изъ мести къ его отцу они ограбили его мать и обрекли ее вмѣстѣ съ малолѣтними дѣтьми на голодную смерть. Но у него нѣтъ ни свидѣтелей, ни доказательствъ, не говоря уже о противоестественности такого ненужно жестокаго преступленія въ тѣсной средѣ небольшого рода. Всѣ Щербаковы единогласно утверждаютъ, что никто изъ нихъ не отнималъ оленей у погибшей вдовы, что она обѣднѣла по естественному ходу вещей, а отчасти вслѣдствіе нерадѣнія самого Василія, и что напротивъ они много разъ оказывали семьѣ Михайла помощь оленями и рыбой. До извѣстной степени они признаютъ за собой вину въ небрежности, такъ-какъ противно обычаямъ пустыни оставили безъ посѣщенія одинокую семью въ теченіе полугода, но извиняютъ себя смертью старосты и другихъ родовичей, послѣдовавшей именно въ это время. Въ свою очередь они обвиняютъ Василія въ томъ, что онъ покинулъ семью по доброй волѣ и ушелъ на Карбасчанъ, именно въ то время, когда его семья была на краю гибели. Разсказъ о насильственномъ увозѣ его Иннокентіемъ они опровергаютъ и напротивъ говорятъ, что въ минувшіе два года онъ неоднократно покидалъ свою мать въ самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ и уходилъ на отдаленныя стойбища за сотни верстъ, туда, гдѣ только могъ предполагать относительное обиліе пищи. Эти обвиненія, энергически отрицаемыя Василіемъ, конечно, не могутъ считаться заслуживающими довѣрія и во всякомъ случаѣ не объясняютъ бѣгства Василія къ русскимъ.
Замѣчательно, что ламуты другихъ родовъ, подвергавшіеся допросу, относятся сочувственно къ Щербаковымъ и очень враждебно къ молодому доносителю. Василію придется по всей вѣроятности провести свою жизнь между порѣчанами. Опасно было-бы ему теперь уйти вглубь тайги. — «Двухъ дней не проходитъ!», конфиденціально говорилъ мнѣ по этому поводу мой старый знакомый Чэмэндя Дьячковъ, хмуря свое добродушное лицо и значительно моргая глазами. — Зачѣмъ пришелъ къ русскимъ? Русскій судъ — тяжелый судъ.
Полицейское управленіе продержало ламутовъ вблизи города около мѣсяца. Ѣды у нихъ не стало, а кормовыя деньги имъ, какъ находящимся на волѣ, не могли быть выданы. Когда они, наконецъ, дошли до настоящаго голода, ихъ пришлось по неволѣ отпустить. Но Щербаковыхъ обязали немедленно доставить въ городъ Иннокентія, который, медлилъ приходомъ. Дѣйствительно, черезъ двѣ недѣли старый Чильчиканъ, братъ покойнаго старосты, и старшина Тимоѳей Щербаковъ снова явились въ городъ, приводя съ собой Иннокентія. Не смотря на упорное отрицаніе своей виновности, младшій братъ засѣченнаго Михайла, былъ немедленно арестованъ, а остальные отпущены на свои кочевья впредь до дальнѣйшаго распоряженія. Это было въ началѣ марта текущаго года, въ самый день моего отъѣзда изъ Среднеколымска въ Якутскъ.
Каковъ будетъ дальнѣйшій ходъ слѣдствія, трудно предсказать. Для его успѣшнаго окончанія нужно изслѣдованіе труповъ, а между тѣмъ въ округѣ нѣтъ врача и добраться до мѣста катастрофы оказывается не по силамъ гг. слѣдователей. По крайней мѣрѣ двѣ первыя попытки, обошедшіяся въ 400 руб., не привели ни къ чему. (Сумма эта превышаетъ общую сумму ламутскихъ ясаковъ по Колымскому округу за одинъ годъ). Далѣе вина, если она существуетъ, падаетъ одинаково на всѣхъ членовъ рода, ибо никакое дѣйствіе старосты или Иннокентія не могло имѣть мѣста безъ вѣдома и одобренія прочихъ родовичей.
Не менѣе крупнымъ тормазомъ является отсутствіе посредствующаго языка для объясненія съ обвиняемыми и свидѣтелями. Никто изъ омолонскихъ ламутовъ и юкагировъ не говоритъ по-русски сколько-нибудь удовлетворительно, иные правда знаютъ по нѣскольку десятковъ русскихъ словъ, относящихся къ торговлѣ, но для объясненія со слѣдователемъ этотъ словесный запасъ совершенно недостаточенъ. Якутскій языкъ, употребляемый по всей области въ междуплеменныхъ отношеніяхъ, извѣстенъ омолонскимъ ламутамъ еще менѣе. Я для объясненія съ ними пользовался чукотскимъ языкомъ, который многимъ изъ нихъ достаточно извѣстенъ, помогая себѣ въ затруднительныхъ случаяхъ нѣкоторымъ запасомъ ламутскихъ словъ и оборотовъ. Василій Щербаковъ очень плохо говоритъ даже по-ламутски и не умѣетъ удовлетворительно объясняться ни на какомъ языкѣ, кромѣ юкагирскаго. Когда дѣло дойдетъ до суда, затрудненіе это выступитъ въ полномъ объемѣ, если обвиняемые къ тому времени не научатся говорить по-русски или не умрутъ въ тюрьмѣ, что гораздо вѣроятнѣе. Пока можно сказать только, что когда слѣдствію удастся обнаружить истинную степень виновности родовичей Щербаковыхъ, быть можетъ для послѣдняго обломка юкагирскаго племени на Омолонѣ пробьетъ послѣдній часъ.
Въ то самое время, когда слѣдствіе по Щербаковскому дѣлу было въ полномъ разгарѣ, среди другого инородческаго племени — чукочъ тоже случилось чрезвычайное происшествіе. Такъ называемый чукотскій король (тойонъ) Эйгели, у котораго я прожилъ полгода въ 95 году, скоропостижно умеръ. Онъ прикочевалъ къ Средне-Колымску съ транспортомъ купеческой клади изъ Гижигинска, остановился въ 30 верстахъ отъ города, и, опорожнивъ бутылку спирта въ честь своего прибытія, умеръ въ ту же ночь «отъ разрыва сердца», какъ гласитъ медицинскій протоколъ о его смерти. Колымскія власти рѣшили воспользоваться удобнымъ случаемъ для того, чтобы устроить парадныя похороны этому парадному королю. Исправникъ нарочно ѣздилъ къ чукчамъ просить выдачи тѣла для погребенія по христіанскому обряду и послѣ нѣкотораго колебанія они согласились. Гробъ для покойнаго былъ сдѣланъ подъ наблюденіемъ казачьяго командира. Искали по городу даже золотой бумаги, но къ сожалѣнію не могли найти. Когда похоронный кортежъ на 30 парахъ оленей спустился на ледъ рѣки и сталъ приближаться къ городу, его встрѣтили шесть урядниковъ и приняли гробъ на плечи. Командиръ несъ жалованную саблю покойнаго, а другіе казаки несли его медали. Передъ могилой былъ выстроенъ парадный строй казаковъ, а въ церкви отецъ протоіерей сказалъ приличную случаю проповѣдь, которая по мѣрѣ произнесенія переводилась на чукотскій языкъ.
У покойнаго отъ восьми женъ осталось семь сыновей и шесть дочерей; тойономъ, вѣроятно, будетъ третій сынъ покойнаго, Савва, ибо старшіе сыновья даже самимъ отцомъ признавались слишкомъ глупыми для столь высокаго сана.
Якутскъ 15 мая 1898 года.
Н. А. Танъ.
(OCR: Аристарх Северин)