Къ вопросу о больничной прислугѣ.

(Изъ пережитаго и переживающаго).

(Очерки по медицинѣ въ Якутской области).

 Г. И. Поповъ.

Насколько важно значеніе хорошей прислуги (дисциплинированной, добросовѣстной, знающей и любящей свое дѣло) извѣстно каждому врачу. Надежная прислуга помогаетъ и во многомъ облегчаетъ трудную работу врача; плохая — часто тормозитъ и осложняетъ дѣло, заставляя врача каждую минуту безпокоиться, ко всякой мелочи присматриваться и контролировать, а иногда даже и передѣлывать самому, не говоря уже о томъ, что надо всякій пустякъ показывать, объяснять и учить. Это примѣнимо ко всѣмъ сортамъ прислуги и во всякого рода медицинскихъ учрежденіяхъ.

Томичи-коллеги, ученики проф. анатоміи Поповскаго никогда не забудутъ анатомическаго служителя Никиту, за десятилѣтія своей службы прекрасно изучившаго не только препараты, но и анатомію, особенно костяка, и бывшаго большою помощью для профессора и насъ студентовъ. Не можемъ забыть также аптечнаго служителя, Гордѣича, земской Балашовской больницы, за долгіе годы службы прекрасно изучившаго практически аптечное дѣло; онъ былъ первымъ и, пожалуй лучшимъ учителемъ этого дѣла многаго ряда поколѣній земляковъ, студентовъ и курсистокъ. Подобные практики отмѣчены въ литературѣ, память каждаго врача такъ же хранитъ ихъ и хранитъ съ любовью и благодарностью. Конечно, въ этой памяти имѣются типы и картины иного рода, стоившаго можетъ не одну безсонную ночь врачу и рядъ мученій (а бываетъ и смерти) больнымъ, — но воскрешать эту память мы не будемъ. Однимъ словомъ, вопросъ о больничной прислутѣ больной вопросъ. Имъ болѣетъ каждая земская, даже благоустроенная больница. Но все же тамъ дѣло улажено такъ или иначе и находится уже въ стадіи совершенствованія. "Голода прислуги" "безлюдія" земскія больницы уже не испытываютъ страдая лишь или частой смѣной или же составомъ не вполнѣ надежной, но все же имѣющей опытъ и дисциплинированной прислуги.

Гораздо хуже обстоитъ дѣло въ Сибири вообще; что же касается глухихъ мѣстностей, вродѣ Якутскихъ участковыхъ лечебницъ, больницъ по Прiангарскому, Туруханскому краямъ, то здѣсь этотъ вопросъ буквально носитъ характеръ египетской казни: можно выборъ дѣлать только изъ отброса людского (рядовой житель брезгуетъ и боится), при чемъ на условіяхъ для врача буквально крѣпостныхъ — рабскихъ, и все же безъ гарантіи продержать болѣе 1/2 или года.

Для иллюстраціи приведемъ личныя наблюденія и переживанія за разное время, при разныхъ условіяхъ. и въ разныхъ губерніяхъ.

Осенью 1907 года мы съ товарищемъ Ѳ.И. Б-имъ, (тогда еще студентами 5-го курса) служили на холерной эпидеміи въ г. Н.-Николаевскѣ, Томск, губ. Этотъ Сибирскій Чикаго съ необузданными нравами впервые столкнулъ насъ съ трактуемымъ вопросомъ. Штатъ прислуги (за баснословную цѣну) на спѣхъ съ "моста" ("рабочая биржа") нанятъ былъ въ городской холерный баракъ городскимъ врачемъ И—мъ до нашего еще пріѣзда. Холера захватила городъ врасплохъ, неподготовленнымъ, хотя пріѣзда ея изъ Самары слѣдовало бы ждать съ часу на часъ. Эта неподготовленность и общая растерянность извиняетъ, конечно, городское самоуправленіе, но картина барачной прислуги отъ этого не мѣняется. Набранные на спѣхъ, съ бору и сосенки, въ большинствѣ пропойцы, воры — барачные служителя причинили намъ столько тяжелыхъ минутъ, что забыть это никогда невозможно. Для полноты, видимо, и рельефности картины соотвѣтствующій былъ такъ же подборъ такъ называемыхъ санитаровъ-дезинфекторовъ и нѣкоторой части фельдшеровъ. Воспроизведемъ лишь малую часть изъ печальной памяти прошлаго. Одинъ барачный служитель, вѣчно пьяный, былъ уволенъ черезъ недѣлю за то, что пытался изнасиловать холерную больную проститутку; другой уволенъ за прикарманиваніе денегъ больныхъ преимущественно умирающихъ; за присвоеніе костюма умершаго уволенъ гоголевскій типъ съ функціями эконома и санитара. Вся прислуга постоянно была пьяна и на дежурствѣ въ палатахъ, оправдываясь тѣмъ, что "перцовка" предохраняетъ отъ холеры. На дежурствѣ, особенно ночномъ, палатныхъ служителей приходилось почти каждый часъ будить, такъ какъ днемъ они пьянствовали въ городѣ, а въ ночные свободные часы или играли въ карты съ фельдшерами, или развратничали. Лишь татары и женская прислуга (кухарка и прачка) походили на служащихъ въ больницѣ. Не далеко ушли и добровольцы ухаживающіе, которыхъ приглашали сами больные или ихъ родственники. Изъ-за одного такого "брата милосердія" едва не пришлось поплатиться намъ жизнью, а бараку существованіемъ. Собравъ, безъ нашего вѣдома, съ своихъ умершихъ и выздоровѣвшихъ паціентовъ бѣлье и одежду этотъ "милосердный самарянинъ" однажды ночью отнесъ въ близлежащую рѣченку Каменку, и погрузивъ въ воду, намѣреваясь, видимо, мыть или мочить, но былъ захваченъ на мѣстѣ преступленія бабой. О его причастности къ бараку знали сосѣди, вообразивъ, что бѣлье полощетъ онъ съ разрѣшенія нашего, они въ полночь возбужденные съ дубинами и вилами вломились въ баракъ, грозя перебить всѣхъ за то, что "изъ барака пущаютъ холеру, отравляютъ воду и хотятъ переморить весь бѣдный людъ". Съ большимъ трудомъ удалось успокоить. Баракъ былъ за городомъ, вблизи ни души, прислуга по обыкновенію пьяная, къ тому же попряталась. Перемѣнить часть прислуги и нѣсколько разрядить атмосферу удалось намъ предъ городскими представителями лишь подъ угрозой оставить немедленно службу въ случаѣ отказу. Съ тяжелымъ чувствомъ оставляли мы злополучный баракъ, утѣшая себя тѣмъ впрочемъ, что это вѣдь "эпидемія", да еще "неожиданная".

Прошло два года. Судьба забросила насъ на сѣверъ сосѣдней Енисейской губерніи, въ с. Богучанское, гдѣ имѣется больница 3-го врач. участка Енис. уѣзда. Мѣсто глухое. Мѣсто ссылки какъ государственныхъ, такъ и уголовныхъ. Крестьяне, народъ зажиточный, идти имъ въ больничную прислугу нѣтъ нужды, да и стыдъ не позволитъ: "больничный батракъ" — послѣднее дѣло. Естественно завѣдующему больницей искать среди "государственныхъ" служащаго; можно найти и грамотнаго, и культурнаго, а женская прислуга такъ была бы не замѣнима. Подборъ можно бы сдѣлать. Но... разъясненія администраціи шли противъ. Приходилось обращаться къ уголовнымъ или имъ подобными Трудно представить, чтобы бывшій заклейменный убійца, воръ или насильникъ сдѣлался хорошимъ братомъ милосердія. Но и безъ прислуги нельзя оставаться. Опять картина безотрадная. Служитель пьянъ. Подрался. Его тащатъ въ каталажку. Въ больницѣ одна его жена. Она на кухнѣ. Вытаскивать тазы, мыть посуду аптечную, подтирать полъ, выносить судно и т. д. приходилось уже намъ. Не легче и въ другое время, когда оба служащихъ въ наличности, но считаютъ себя въ правѣ отдохнуть. Въ больницѣ рожала а.-с. Лоекъ (это первый случай больничныхъ родовъ, роженица ссыльная; крестьяне стыдятся въ больницѣ рожать). Былъ праздникъ. Съ трудомъ удалось уговорить прислугу согрѣть воды для ванны; обѣщано даже вознагражденіе. Роды кончились. Ухаживать за ребенкомъ и родильницей согласилась жена ссыльнаго. Прислуга заявила, что нянькой она не нанималась, тѣмъ болѣе къ ссыльной полькѣ. Черезъ 10 минутъ привезли больного, нуждающагося въ немедленной оперативной помощи; операціонная, она же и родильная, не убрана. Фельдшера въ отъѣздѣ. Акушерки нѣтъ совсѣмъ. Прислуга заявила, что она устала, къ тому же сегодня праздникъ, ни мыть, ни убирать оиераціонной она не будетъ. Автору этихъ строкъ пришлось все дѣлать самому и уже подъ конецъ пришла на помощь служанка; видимо совѣсть заговорила. Ночами приходилось навѣщать больницу, такъ какъ пользуясь отсутствіемъ надзора, служитель не только курилъ въ палатахъ, но игралъ съ больными въ карты, даже пилъ вино. И нельзя сказать, что этотъ служитель и его жена были очень худые люди. Въ оправданіе имъ надо указать на крайне развращающее дѣйствіе тогдашняго состава фельдшеровъ, сплошь изъ ротныхъ и сплошь полуграмотныхъ и съ низкой нравственностью: выпивка и развратъ допускались ими въ стѣнахъ больницы. Молоденькимъ паціенткамъ рисковано было лечиться. Такова прiангарская дѣйствительность въ 1910 году.

Еще пропустимъ три года.

Въ 1913: году та же игривая судьба закинула насъ еще далѣе на сѣверо-востокъ, въ Якутскую область, къ тому же въ одинъ изъ глухихъ участковъ, вдали отъ города въ тайгу, гдѣ сплошь якуты, и якуты еще мало тронутые русской культурой.

И опять всталъ на очередь тотъ больной вопросъ — вопросъ о больничной прислугѣ.

Постановка медицинскаго дѣла и состояніе медицинской помощи въ Якутской области ярко обрисовало въ оффицiальномъ освѣщеніи и оффицiальныхъ отчетахъ Врачебнаго Инспектора на Всерос. Гигіен. выставкѣ. Затронули его въ своихъ очеркахъ и мы. Однако никто еще не коснулся вопроса о больничной прислугѣ. Этому на нашъ взглядъ слѣдуетъ отвести отдѣльный очеркъ. Что мы и восполняемъ данной статьей.

 Якутская область бѣдна людьми. Интеллигенція и чиновничество въ большей части выписное изъ Е. Россіи или другихъ сибирскихъ губерній. Классъ торгово-промышленный — или потомки ссыльныхъ, или сами насильственно водворенные. И все же русскихъ сравнительно съ инородцами, особенно въ сѣверныхъ округахъ, небольшая горсточка. Инородцы преимущественно якуты, по своему жизненному укладу, по своему міровоззрѣнію и т. д. стоятъ далеко отъ русскихъ. объ этомъ подробнѣе въ послѣдующемъ изложеніи. Даже какъ чернорабочая домашняя прислуга, якуты мало удовлетворительны. Нанять же русскаго въ прислуги даже въ г. Якутскѣ крайне трудно. Къ тому же о качествѣ работы такого единоплеменника съ уголовнымъ прошлымъ, пропитаннаго тюремной атмосферой, говорить не приходится. Недостатокъ хотя сколько нибудь сносной прислуги — хроническая болѣзнь Якутска. Но какъ бы то ни было въ городѣ въ нужную минуту еще можно найти человѣка, даже русскаго, продающаго свой трудъ, — не то въ улусѣ, тѣмъ болѣе отдаленномъ. О русскомъ здѣсь и мечтать нельзя: въ улусѣ ихъ нѣтъ, а изъ города ни одинъ не пойдетъ. Искать слѣдовательно, приходится только среди якутовъ. Но здѣсь мы сталкиваемся съ особымъ міромъ. Якутъ-кочевникъ "сибаритъ". Высидѣть на одномъ мѣстѣ ему скучно, трудно и психологически невозможно даже полгода. Больница съ ея невыносимымъ однообразіемъ и неотлучнымъ пребываніемъ скоро начинаетъ тяготить сына тайги и пастбищъ. Даже перспектива голоднаго существованія не пугаетъ его, лишь бы была свобода, просторъ и милая грязная юрта съ камелькомъ и хотоннымъ запахомъ.

Лучшій служитель бѣжитъ отъ тоски. Но въ больницу работящій якутъ не пойдетъ. Быть наймитомъ — "камначитомъ" — зазорно для всякаго якута. Наймитъ же въ больницѣ — это послѣднее дѣло. Лишь острый голодъ, опасность умереть отъ него загонятъ инородца въ больничные прислуги, да и то на время сильныхъ зимнихъ холодовъ и полнаго отощанія: подкормится на больничномъ пайкѣ, перезимуетъ декабрь — январь и уже стремится вонъ изъ больницы, лѣнится, грубитъ съ больными и персоналомъ. Лѣтомъ нѣтъ никакой возможности удержать якутовъ, еще якутки иногда уживаются. Отсюда смѣна прислуги почти помѣсячная. Каково это отражается на ходѣ больничнаго дѣла — говорить, конечно, излишне. Кромѣ неусидчивости, въ якутахъ поражаетъ лѣнь, апатія и поразительная беззаботность и вялость въ работѣ. Безпечностью и лѣнью (лишь бы было что ѣсть на сегодня, а о днѣ грядущемъ заботиться якуту не свойственно) пропитана вся жизнь и весь ея укладъ. Говоримъ въ данномъ случаѣ объ якутской массѣ въ сравненіи съ русскимъ крестьянствомъ. Отрадныя исключенія и въ улусахъ имѣются. Итакъ, съ точки зрѣнія простой рабочей силы якутская прислуга стоитъ очень низко. Но въ дополненіе картины надо принять уровень сознательности и культурности этой націи и ея жизненнаго уклада. Понятіе о чистотѣ, гигіеничности. полезности и т. д. все это крайне своеобразно. Не имѣя понятія о банѣ, объ омовеніи тѣла, о мытьѣ одежды, о пыльномъ и чистомъ воздухѣ и т. д., привыкнувъ къ запаху разлагающейся мочи и кала отъ коровъ, живущихъ всю долгую зиму совмѣстно съ хозяевами черезъ перегородку лишь, въ хотонѣ; привыкнувъ испускать газы кишечника и желудка (пищеварительный трактъ всегда въ катарральномъ состояніи отъ прокислаго молока и неудобоваримой лепешки) во всякое время, въ людскомъ обществѣ, въ церкви, за обѣдомъ и т. д., якутъ вноситъ эту удушливую, до обморока, головокруженія и тошноты для непривыкшаго къ ней отвратительно пахнущую атмосферу и въ больницу, какъ больной и какъ служитель. Со всѣмъ этимъ надо бороться, приходится бороться и былъ бы, конечно, какой нибудь результатъ, если бы не калейдоскопическая смѣна прислуги. А пока получается бездонная бочка Данаидъ. И все же, сознавая неблагодарность своего труда, борешься насколько возможно, съ грязью, вонью, паразитами и прочимъ; обучаешь, какъ стряпать, топить печи (довольствуясь камелькомъ, вѣчно горящимъ, якутъ не можетъ справиться безъ указки съ печкой; или закроетъ съ угаромъ, или не загребая и не мѣшая, остудитъ помѣщеніе), заправлять лампы, подметать полъ и другимъ утомительнымъ житейскимъ мелочамъ.

Но все это еще цвѣтики. Ягодки впереди.

Грязный, вонючій, пропахшій и вымазанный коровьимъ пометомъ, якутъ брезгуетъ ("пыхай!") вынести судно изъ подъ больного, вычистить отхожее мѣсто. Автору этихъ строкъ приходилось продѣлывать какъ то, такъ и другое, показывая примѣромъ, что это предразсудокъ. Вынужденъ былъ также поступать одинъ изъ предшественниковъ, д-ръ Ривкинъ. А въ Университетѣ намъ этого не преподавали! Не надо забывать, что говорящаго по русски даже на ломаномъ жаргонѣ очень трудно найти среди улусныхъ якутовъ, и русскому врачу надо учиться якутской рѣчи.

Таковъ обликъ нашей больничной прислуги, какъ чернорабочей силы, а вѣдь трудъ ея, какъ аптечнаго служащаго, какъ сидѣлки и помощницы при родахъ и операціяхъ, строго говоря, трудъ квалифицированный. Каждый врачъ знаетъ и цѣнитъ трудъ хорошей операціонной прислуги, трудъ аптечнаго служителя и т. д.

Излишнее послѣ сказаннаго распространяться о томъ, что выгоднѣе для врача: пріучать-ли къ этой отвѣтственной работѣ не культурную непосѣдливую якутскую прислугу или обходиться своими силами и помощью фельдшерскаго персонала? Но вопросъ о данномъ персоналѣ опять таки больной вопросъ для сибирскаго захолустнаго врача, о чемъ мы мелькомъ упомянули въ настоящемъ очеркѣ, намъ думается ему слѣдуетъ посвятить отдѣльный очеркъ. Земскіе коллеги, болѣющіе фельдшерскимъ вопросомъ, даже представить не могутъ, что такое сибирскій захолустный фельдшеръ или акушерка, какъ личность и какъ "представитель" научной медицины.