ПО ЛЕНѢ.

Отрывокъ изъ цикла "По сибирскимъ дорогамъ и станкамъ".

«Сибирь» №20, 15 мая 1877

         Изъ Иркутска до Якутска ѣздятъ такимъ образомъ: изъ Иркутска до Качуга или Жигаловой, — расположенныхъ на берегу Лены, — горами, а отсюда по Ленѣ въ лодкахъ. Лена называется тамъ московскимъ трактомъ, число лошадей по подорожной соотвѣтствуетъ числу ямщиковъ, гребцовъ, а кормовой собственно ямщикъ. Если же плывутъ вверхъ по рѣкѣ, то впрягаютъ подъ лодку столько лошадей, сколько обозначено въ подорожной и даютъ лишняго ямщика верховаго (*). Такъ какъ берегъ Лены усѣянъ косами, то, чтобы выиграть время, — когда идутъ вверхъ, ихъ переплываютъ на гребяхъ; ямщикъ же съ лошадьми объѣзжаетъ ихъ.

(*) Таковы правила. Въ дѣйствительности сама необходимость заставляетъ брать больше и ямщиковъ, и лошадей.

По берегу Лены, этого новаго Днѣпра, попадаются лишь жалкія деревушки, съ жалкимъ населеніемъ; рѣдкій изъ здѣшнихъ жителей не побывалъ на пріискахъ; бродячій характеръ жизни — общая черта этого населенія, все оно состоитъ почти изъ „рабочихъ“, не привязанныхъ къ своему мѣсту, кочующихъ съ одного пріиска на другой, проживающихъ зимою все, что пріобрѣтено лѣтомъ, живущихъ на средства, доставляемыя съ „золотаго сибирскаго дна“.

Между крестьяниномъ и рабочимъ нѣтъ ничего общаго; первый привязанъ къ своей землѣ, къ своему крову, къ своей семьѣ; онъ грубъ, но въ немъ живутъ человѣческія чувства, — онъ религіозенъ и держится въ жизни извѣстныхъ правилъ нравственности; онъ живетъ съ природой и природа учитъ его, какъ жить съ ней: она отражается въ немъ; другое дѣло рабочій; онъ не имѣетъ никакихъ постоянныхъ занятій, онъ смотритъ съ пренебреженіемъ на трудъ крестьянина, онъ трудится не для того, что-бы увеличить свои средства, но для того, что-бы работая втеченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ въ потѣ лица, имѣть возможность „пожить“ хотя нѣсколько дней, пожить „свободной“ жизнью, вкусить всѣ ея прелести и наслажденія... Онъ вовсе не привязанъ къ мѣсту, онъ бродитъ всю свою жизнь; проработавши лѣтніе мѣсяца на пріискѣ, идетъ онъ въ городъ, проживаетъ тамъ все, что пріобрѣлъ такимъ усиленнымъ трудомъ и снова является просить принять его на работу...

— Куда-жъ ты дѣвалъ свои деньги? спросите вы его.

— Прогулялъ.

— Вѣдь тебѣ бы ихъ года на два хватило?

— Хватило бы пожалуй и на три.

— Зачѣмъ же ты ихъ прогулялъ?

— На что намъ деньги копить? куда я съ ними?

И снова нанимается онъ на работу. Такъ вращается его годовая жизнь.

Этотъ „вольный“ народъ, любящій гульнуть во всю широту русской натуры, большею частью, состоитъ изъ ссыльныхъ, изъ поселенцевъ. Они смышленѣе крестьянъ и хотя расторгли всѣ узы, привязывающія человѣка къ обществу, хотя самыя дорогія для человѣка чувства не находятъ себѣ въ нихъ отголоска, но все-таки иногда и между ними попадаются люди замѣчательнаго характера, замѣчательной силы воли. Отважиться на какое нибудь отчаянное дѣло, переплыть рѣку, когда она бурлитъ, когда огромныя камни ворочаетъ она по своему руслу, выйти на медвѣдя, задающаго страхъ на всю окрестность, за чарку водки сработать въ нѣсколько часовъ нѣсколько ежедневныхъ уроковъ, — все то, что для крестьянина будетъ дѣломъ невозможнымъ, для нихъ — дѣло одной минуты размышленія...

— Ахъ, ты простофиля! скажетъ рабочій крестьянину. Послѣдній ничего на это не въ состояніи отвѣтить, развѣ почешетъ только свой затылокъ.

Ссыльный знаетъ, какъ общество смотритъ на него; знаетъ, что онъ самый послѣдній человѣкъ въ немъ, что оно презираетъ его, и онъ самъ начинаетъ презирать общество; онъ рветъ всѣ свои связи съ нимъ.

Есть два типа между этими людьми: одинъ — типъ жалкаго, забитаго человѣка, другой типъ отчаяннаго головорѣза, готоваго ради своей свободы поставить на карту свою жизнь.

Нѣтъ ничего ужаснѣе, какъ смотрѣть на этотъ вольный народъ, когда онъ, отработавшись на пріискахъ, возвращается — не домой, дома у него нѣтъ, — возвращается въ какую нибудь деревушку повеселиться, по случаю окончанія своихъ трудовъ. Нѣтъ у ссыльнаго ни жены, ни дѣтей: куда ему дѣться? съ кѣмъ ему развеселить свою душу? И вотъ идетъ онъ, обыкновенно, въ Витимъ; предается въ объятія какой нибудь лихой женки, также какъ и онъ расторгшей все узы съ обществомъ, также какъ и онъ презираемой всѣми. И гуляетъ эта веселая пара! сыплетъ деньги кругомъ, посѣщаетъ и карусель какого нибудь заѣзжаго нѣмца и кабакъ какого нибудь смѣтливаго жида... Вездѣ шумъ, пляски, гармоніи играютъ, флаги развѣваются. Вотъ, подумаете вы, какое веселье, какое раздолье! Жалкое веселье, веселье забитыхъ людей, тѣшащихъ себя чѣмъ ни попало, лишь бы проволочить свою отверженную жизнь... А между тѣмъ вѣдь и они жили когда-то здоровою жизнію. А можетъ быть могли бы и опять жить?

Вотъ такого-то народа много на берегахъ Лены.

Врядъ ли на какомъ трактѣ во всемъ мірѣ столько можно встрѣтить „безобразiя“, какъ на якутскомъ трактѣ, на разстоянiи между Иркутскомъ и Якутскомъ.

Пріѣхалъ я на одну станцію около Жигаловой и спрашиваю, есть ли лошади?

— А на чай писарю будетъ? спросилъ меня писарь.

— А сколько?

— Рубль серебромъ.

— Да развѣ лошадей нѣтъ?

— Лошади есть.

— Такъ зачѣмъ же я вамъ на чай буду давать?

— А—а... и онъ хотѣлъ уходить изъ комнаты.

— Такъ вы не дадите лошадей?

— Не дамъ.

— Я жалобу напишу.

— Ужъ вся книга измарана: здѣсь не московскій трактъ.

— Такъ сколько же времени мнѣ у васъ сидѣть?

— Черезъ шесть часовъ дамъ лошадей, если никто по казенной не проѣдетъ; у меня вонъ вяткинской довѣренный цѣлыя сутки высидѣлъ.

Очередной ямщикъ въ это время ужъ успѣлъ запрячь мнѣ лошадей: я увидѣлъ это въ окно.

— Да для меня ужъ лошади готовы.

— Выпречь велю.

Я не зналъ что дѣлать. Писарь вышелъ изъ комнаты, приказалъ ямщику выпречь лошадей, тотъ началъ выпрягать.

Что мнѣ дѣлать? давать на водку писарю мнѣ не хотѣлось; не хотѣлось давать именно этому писарю.

Я вышелъ и спросилъ того же ямщика.

— Есть у тебя вольныя лошади?

— Могу набрать: вотъ у Михайла бурка, да у меня гнѣдко, — на парѣ свезъ бы.

— Сколько возьмешь?

— Да два рублика на прогоны накиньте.

— А рубликъ?

— Безъ торгу, баринъ. У насъ не торгуются.

— Ну, запрягай.

Я уѣхалъ по неволѣ на вольныхъ.

Красива Лена съ своими живописными гористыми берегами; въ особенности интересно плыть по ней весною, когда ледъ только что пройдетъ, и цѣлыя кучи барокъ, паузковъ, лодокъ и плотовъ, давно ожидая прохода рѣки, снимутся изъ Качуга и поплывутъ внизъ по рѣкѣ, оглашая воздухъ веселыми криками и пѣснями рабочихъ. Она очень быстра и течетъ, описывая большіе зигзаги около горныхъ отроговъ; ширина ея и быстрина увеличиваются почти вдвое около Киренска, съ впаденіемъ въ въ нее горной рѣки Киренги; отсюда собственно она носитъ характеръ великой рѣки. Не много далѣе впадаетъ въ нее горный Витимъ, столь же богатый водой, какъ и Лена, но текущій въ узкомъ руслѣ, между крутыми горами, бурливый, сумрачный, настоящій представитель окружающей его тайги: выплываете вы изъ Витима на Лену, и чувствуете, какъ будто-бы вы изъ темницы вышли на чистый, вольный воздухъ... Лена любитъ раздолье, образуетъ длинные, широкіе острова, покрытые лѣсомъ; съ одного берега на другой открываются живописные ландшафты, то приклонится къ утесу, далеко выдвигающемуся изъ подъ открытаго горизонта и приковывающему ваше вниманіе по своему фантастическому очертанію, то совсѣмъ сольется съ широкимъ лугомъ, отдаляя отъ себя черныя горы, покрытыя густымъ лѣсомъ, то вбѣжитъ въ узкій проходъ крутыхъ скалъ, межъ отвѣсными утесами, и снова вырвавшись изъ нихъ на приволье, разстилается между лугами и отдаленными горами. Она любитъ раздолье...

Тунгусы, якуты — вотъ сибирскія инородцы на берегахъ Лены; въ верховьяхъ Лены можно встрѣтить еще братскихъ. Якуты начинаютъ попадаться уже около Якутска, тунгусы встрѣчаются почти по всей Ленѣ. Тунгусы, — это настоящіе хозяева сибирской тайги, народъ кочевой по преимуществу, живетъ въ юртахъ, иногда въ глубокой тайгѣ, добываетъ себѣ пищу охотой. Торговля его, какъ у всѣхъ дикарей, мѣновая: добудетъ въ лѣсу бѣлку, соболя, медвѣдя и несетъ ихъ шкуры въ село, рѣдко въ городъ, вымѣниваетъ ихъ тамъ на водку, на лакомства, на табакъ, на порохъ, на соль — къ которой недавно привыкъ, и снова маршъ въ лѣсъ. Онъ, какъ всякое лѣсное животное, чутокъ до нельзя, въ лѣсу, гдѣ бы онъ не находился, онъ не потеряетъ своего слѣда и, какъ хорошая гончая, также отлично умѣетъ слѣдить за звѣремъ.

Я плылъ однажды на пароходѣ по Ленѣ, вдругъ слышу выстрѣлъ: стоявшіе на берегу тунгусы отдавали честь нашему пароходу. Я бы не замѣтилъ ихъ, если бы мнѣ не указали: такъ мало отличался ихъ внѣшній видъ отъ окружающей природы. Мы остановились взять въ лѣсу дровъ. Двое тунгусовъ взошли на нашъ пароходъ, предлагая пойманную ими рыбу. Мы вымѣняли ее на табакъ. Я нарочно сдѣлалъ свистокъ въ то время, когда одинъ изъ нихъ стоялъ около котла. Онъ страшно испугался и принялся кланяться котлу, какъ Богу...

Отлично умѣютъ они плавать по рѣкѣ въ своихъ легкихъ берестянкахъ, съ которыми не можетъ соперничать ни одна, — даже самая легкая, — лодка. Тунгусы весьма полезны для русскихъ, какъ отличные проводники по таежнымъ дорогамъ. Теперь около пріисковъ они начинаютъ понемногу привыкать къ осѣдлости, начинаютъ селиться въ лѣсу, косятъ траву и доставляютъ ее, навьючивъ на оленей, на пріиски, занимаются также иногда доставкой товаровъ на пріиски. Стоитъ подумать о ихъ дальнѣйшей судьбѣ.

А. С—въ

(OCR: Аристарх Северин)

Ниже представлена родственная статья на такую-же тему.

Лѣтній путь отъ Якутска до Иркутска.

«Восточное обозрѣнiе» №29, 19 iюля 1892

Если вы намѣрены изъ Якутска выѣхать лѣтомъ, то тщетно вы будете наводить тамъ справки о предстоящемъ вамъ путешествіи до г. Иркутска. Всѣ и каждый скажутъ вамъ, что это путь очень длинный и сложный, что придется плыть на лодкахъ, и на пароходѣ, и на лошадяхъ, но сколько именно придется плыть, сколько ѣхать — неизвѣстно, а также узнать въ маѣ, апрѣлѣ мм., когда придетъ первый пароходъ, какіе будутъ рейсы и т. д., совершенно невозможно. Этой весной ожидали тотчасъ послѣ вскрытія Лены два парохода Глотовской К-о, которые имѣли доставить хлѣбъ купцу Верховскому. Было слышно, что второй пароходъ придетъ въ іюнѣ, а третій въ августѣ, но все это оказалось невѣрно. 26-го мая пришелъ пароходъ «Витимъ» и желающіе уѣзжать узнали, что второго парохода и совсѣмъ не будетъ, а третій придетъ только во время якутской ярмарки. «Витимъ» вышелъ изъ Якутска 31-го мая вечеромъ, билеты выдавались до Усть-Куты, но предполагалось пойти и дальше — до Жигаловской станціи или по крайней мѣрѣ до куда можно будетъ плыть по сильно обмелѣвшей въ верховьи Ленѣ. Цѣна сравнительно съ другими сибирскими пароходами, не говоря о волжскихъ, ужасающая! въ 1-мъ классѣ мѣсто 95 р. 80 к., во второмъ 60 р. 50 к., въ третьемъ 29 р., багажъ 2 р. съ пуда съ каждой отдѣльной каюты. Процентный налогъ по числу пассажировъ. Само собой разумѣется, что это только цѣны за проѣздъ; содержаніе отдѣльно, тамъ-же при пароходѣ имѣется буфетъ, гдѣ вы можете имѣть обѣдъ за 1 руб. или 1 р. 50 к. и отдѣльныя порціи, изъ которыхъ только простыя щи стоятъ 50 к., остальное все 70—80 и 90 к., порція! Если вы пожелаете готовить сами изъ своей провизіи и любезная администрація парохода разрѣшить вамъ это, то все равно въ скоромъ времени запасенная вами провизія испортится, и вы будете вынуждены выбросить ее въ Лену, такъ какъ ледника на пароходѣ нѣтъ. Цѣны эти въ нынѣшній годъ, говорятъ, еще значительно понижены. «Витимъ», лучшій изъ пароходовъ К-о, онъ только что заново отдѣланъ; администрація и прислуга крайне предупредительна и любезна, но въ общемъ всѣ пароходы этой К-о имѣютъ очень большія неудобства, такъ напр., совершенно нѣтъ въ классахъ отдѣльной общей дамской и общей мужской, а предоставляется пассажирамъ и пассажиркамъ устраиваться, какъ хотятъ, и дѣлать ширмы изъ простынь, какъ кому заблагоразсудится. Буфетъ также для 1-го и 2-го классовъ одинъ, прислуги мало и т. п. мелкія неудобства, которыя, однако, весьма чувствительны въ дорогѣ. Противъ воды пароходъ идетъ довольно тихо, такъ что цѣлыхъ пять дней до Олекминска вы любуетесь живописными, скалистыми берегами Лены; правый и лѣвый берега мѣстами одинаково гористы, каменныя громады поражаютъ васъ прихотливостью очертаній; вы видите сплошь и рядомъ руины башенъ, зубчатыя стѣны, одни нависшія надъ водой, глубокія пещеры; горы только изрѣдка поросли лиственницей, большею-же частью это совершенно голая скала, куда ни взглянешь — вода и камень, что придаетъ Ленѣ дикій, пустынный характеръ. Пристани для грузки дровъ рѣдки, въ двое сутокъ одна, остановка на часъ; благодаря тому, что остановки въ лѣсу, далеко отъ деревень, ничего нельзя купить по дорогѣ, ни молока, ни яицъ, такъ что всѣмъ этимъ въ волю можно запастись только въ Олекмѣ, потомъ на Мачѣ, въ Витимѣ и Киренскѣ. Въ Олекму пароходъ пришелъ 5-го и стоялъ часа три, почти такія-же остановки на Мачѣ и въ Витимѣ. Олекма довольно чистенькій и маленькій городокъ, скорѣе даже деревня, много зелени и трудно отличить, гдѣ кончаются поля и гдѣ начинаются улицы. Цѣны на хлѣбъ, молоко и масло такія-же точно, какъ и въ Якутскѣ, дальше они поднимаются до Витима, гдѣ бутылка молока 15—20 к., и снова падаютъ къ г. Киренску. Начиная съ Олекмы, Лена дѣлается оживленнѣе, попадаются чаще всевозможные паузки, плоты, лодки, встрѣтили мы даже два парохода и какую-то игрушечную паровую лодку.

По селамъ бойко торгуютъ паузки, идущіе до Якутска, гдѣ въ августѣ начинается ярмарка. Такую-же ярмарку мы нашли въ Витимѣ. Затѣмъ она будетъ на Мачѣ и т. д вплоть до Якутска; все лѣто по Ленѣ идетъ эта плавучая ярмарка.

Лена становится все уже, извилистѣе и мельче. Отъ Витима уже отцѣпили баржу, а къ Киренску начали поговаривать о пересадкѣ пассажировъ на меньшій пароходъ, шедшій намъ на встрѣчу, и дѣйствительно, какъ только мы миновали Киренскъ, насъ пересадили на «Пермяка», пароходъ не только меньшій, но и худшій во всѣхъ отношеніяхъ, на которомъ съ грѣхомъ пополамъ доплелись немного дальше Усть-Куты, ночи пришлось стоять, благодаря частью туманамъ, частью мелямъ; вниманіе пассажировъ было занято исключительно быстрымъ обмелѣніемъ Лены, съ носу то и дѣло долетали тревожные возгласы: 7—5—4—3, не было сомнѣнья, что до Жигаловской ст. не дойти; пассажиры 2-го класса роптали на голодъ, такъ какъ ничего не могли допроситься у буфетной прислуги. То и дѣло слышались: «какъ-бы мнѣ самоваръ?» Теперь никакъ нельзя-съ, обѣденное время. Такъ тогда обѣдъ позвольте. «А вотъ въ 1-мъ классѣ откушаютъ, тогда ужь и вы». И не хлопочите понапрасну, замѣчаетъ кто-то изъ шутниковъ, — я вчера только вечеромъ пообѣдалъ, да и то еще черезъ часъ по ложкѣ «подавали». Наконецъ, кое-какъ пароходъ довезъ насъ до Омолойской станціи. Пассажиры высадились съ багажомъ на берегъ, куда вскорѣ подали почтовыя лодки, на пары и на тройки коней, и цѣлая флотилія тронулась вверхъ по рѣчкѣ. Почтовыя лодки имѣютъ въ серединѣ помостъ, гарантирующій ваши вещи отъ промоканія, и довольно плотную крышу изъ коры. Втащили подъ эту кровлю вещи и человѣкъ средняго роста можетъ стоять тамъ, только согнувшись въ три погибели, но сидѣть и лежать можно съ удобствомъ, такъ какъ лодки довольно помѣстительны. Въ помощь рулевому имѣется на носу весло, которымъ почти все время отъ станка до станка приходится энергично дѣйствовать одному изъ ямщиковъ. На носу, на изогнутой осиновой палкѣ привязана длинная бичева, которую тянуть пара, тройка, а то и четвертка лошадей, обыкновенно управляемая двумя-тремя мальчиками. Сплошь и рядомъ конямъ приходится брести по водѣ, обходя мели, такъ какъ въ Ленѣ мѣстами только ¼ аршина глубины, странно видѣть послѣ прекрасной, величественной широкой и глубокой якутской Лены эту узкую мелкую рѣчку съ отлогими цвѣтущими берегами, на которой даже лодки становятся на мель, — такъ тащитесь вы до Жигаловой, это 12 станцій, почти 250 верстъ; лодки идутъ тихо, верстъ 5—6 въ часъ; въ хорошую погоду вы можете пристать къ берегу, погулять, напиться чаю, хотя днемъ адская жара, а вечеромъ комары значительно отравляютъ это удовольствіе, но въ ненастное сырое время, особенно если по случаю большаго разгона вамъ не досталось «замета»—кошмы, которая спускается съ крыши лодки, и васъ продуваетъ холодный сквозной вѣтеръ, вы отъ всей души желаете, чтобы это лодочное мученье пришло поскорѣе къ благополучному концу.

Отъ Жигаловой до Иркутска приходится питаться исключительно яйцами, 20—30 к. десятокъ, и молокомъ, 10—8 к. бутылка, хлѣбъ ржаной и пшеничный можно достать на каждой станціи, кое-гдѣ даже крупчатый; свѣжее мясо, 1 ф. — 15 коп., достать очень трудно, солонина тоже 8—10 к.; изрѣдка можно достать мелкой рыбы. Но если вы имѣли непріятности на пароходѣ и на лодкахъ, то все это цвѣточки, ягодки-же васъ ожидаютъ съ пересадкой на коней, такъ какъ отъ Жигаловой до Иркутска везутъ уже въ телѣгахъ. Но особенно горе вамъ, если вы по какимъ-либо причинамъ ѣдете на обывательскихъ, а не на почтовыхъ, хотя во время разгона и на почтовыхъ вы проѣдете съ большими непріятностями. По Киренскому округу до Верхоленска васъ везутъ берегомъ Лены; между горой и рѣкой остается узкая полоса, по которой и проложена дорога; благодаря бывшимъ проливнымъ дождямъ и частымъ грозамъ, дорогу завалило камнями и грудами земли съ горъ, такъ что все время вы ѣдете по косогору шагомъ и невольно является вопросъ: что дѣлать, если встрѣтится тройка, такъ какъ разъѣхаться совершенно негдѣ. На станціяхъ время отъ времени вамъ приходится сражаться съ ямщиками изъ-за повозки, изъ-за задержки коней, изъ-за отвода квартиры (если вы ѣдете на обывательскихъ), но до Качуга вы все-таки имѣете дѣло съ русскими людьми, съ которыми въ концѣ концовъ можно поладить. Въ Верхоленскѣ, если вы желаете что-нибудь купить для дороги, не трудитесь понапрасну — лучше и дешевле все можно достать въ Качугѣ. Начиная съ Качуга, на обывательскихъ везутъ буряты.

Но вотъ, слава Богу, послѣдній станокъ, миновали высокія крутыя горы съ надгробными крестами надъ «убіенными» и бѣлокаменная столица Сибири — Иркутскъ передъ вами и вы въѣзжаете съ отраднымъ сознаніемъ, что сколько-бы ни предстояло вамъ сдѣлать еще тысячъ верстъ дальше, самое трудное сдѣлано. Вы проѣхали 3,000 верстъ по якутскому тракту.

(OCR: Аристарх Северин)